Четырьмя днями позже, находясь в нашей потайной комнате в подвале, мы
услыхали, как кто-то тихо заскребся в единственную дверь, что вела на
лестницу, по которой мы спускались в подвал из библиотеки. Мы испытывали в
тот момент удвоенную тревогу, ведь кроме страха перед неизвестностью нас
постоянно мучило опасение, что кто-нибудь может обнаружить нашу
отвратительную коллекцию. Потушив все огни, мы осторожно подобрались к двери
и в следующее мгновение распахнули ее но за ней никого нс оказалось, и
только неизвестно откуда взявшаяся тугая волна спертого воздуха ударила нам
в лицо да в тишине отчетливо прозвучал непонятный удаляющийся звук,
представлявший из себя смесь какого-то шелеста, тоненького смеха и
отчетливого бормотания. В тот момент мы не могли сказать, сошли ли мы с ума,
бредим ли, или все же остаемся в здравом рассудке. Замерев от страха, мы
осознавали только, что быстро удаляющийся от нас невидимый призрак что-то
бормотал по-голландски.
После этого происшествия ужас и неведомые колдовские чары опутывали нас
все крепче и крепче. Мы, в общем, склонялись к тому простому объяснению, что
оба постепенно сходим с ума под влиянием своего чрезмерного увлечения
сверхъестественным, но иногда нам приходила в голову мысль, что мы стали
жертвами немилосердного злого рока. Необычайные явления стали повторяться
настолько часто, что их невозможно было даже перечислить. В нашей одинокой
усадьбе словно поселилось некое ужасное существо, о природе которого мы и не
догадывались, с каждым днем адский лай, разносившийся по продуваемым всеми
ветрами пустошам, становился все громче. 29 октября мы обнаружили на
разрыхленной земле под окнами библиотеки несколько совершенно невероятных по
размерам и очертаниям следов. Гигантские эти отпечатки поразили нас не
менее, чем огромные стаи нетопырей, что собирались вокруг дома в невиданном
прежде и все возраставшем количестве.
Кошмарные события достигли своей кульминации вечером 18 ноября;
Сент-Джон возвращался домой с местной железнодорожной станции, когда на него
напала какая-то неведомая и ужасная хищная тварь. Крики несчастного
доносились до самого дома, я поспешил было на помощь, но было уже слишком
поздно: на месте ужасной трагедии я успел только услышать хлопки гигантских
крыльев и увидеть бесформенную черную тень, мелькнувшую на фоне восходящей
луны.
Мой друг умирал. Я пытался расспросить его о происшедшем, но он уже не
мог отвечать связно. Я услышал только отрывистый шепот: Амулет...
проклятье...
После чего Сент-Джон умолк навеки, и все, что от него осталось, было
недвижимой массой истерзанной плоти.
Назавтра я похоронил своего друга ровно в полночь, в глухом заброшенном
саду, пробормотав над свежей могилой слова одного из тех сатанинских
заклятий, которые он так любил повторять при жизни. Прочитав последнюю
строку, я вновь услышал приглушенный лай огромного пса где-то вдали за
болотом. Взошла луна, но я не смел взглянуть на нее. Когда же в слабом ее
свете я увидал огромную смутную тень, перелетавшую с холма на холм, то, не
помня себя, я закрыл глаза и ничком повалился на землю. Не знаю, сколько
времени пролежал я там; поднявшись наконец, я медленно побрел домой, а там,
спустившись в подвал, совершил мерзкий обряд поклонения амулету из зеленого
нефрита, лежавшему в своей нише, словно на алтаре.
Было страшно оставаться одному в старом пустом доме на заболоченной
равнине, и на следующий же день я отправился в Лондон, прихватив с собой
нефритовый амулет, а остальные предметы нашей святотатственной коллекции
частью сжег, а частью закопал глубоко в землю. Но уже на четвертую ночь в
городе я вновь услышал отдаленный лай; не прошло и недели со времени моего
приезда, как с наступлением темноты я стал постоянно ошушать на себе чей-то
пристальный взгляд. Однажды вечером я вышел подышать свежим воздухом в
районе набережной королевы Виктории. Я медленно брел в неопределенном
направлении, как вдруг отражение одного из фонарей в воде заслонила чья-то
черная тень и на меня неожиданно обрушился порыв резкого ветра. В эту минуту
я понял, что участь, постигшая Сент-Джона, ожидает и меня.
На другой день я тщательно упаковал нефритовый амулет и повез его в
Голландию. Не знаю, какого снисхождения мог я ожидать в обмен на возврат
таинственного талисмана его владельцу, ныне бездвижному и безмолвному. Но я
полагал, что ради своего спасения обязан предпринять любой шаг, если в нем
есть хоть капля логики. Что такое был этот пес, почему он преследовал меня
оставалось все еще неясным; но впервые я услышал лай именно на старом
голландском кладбище, а все дальнейшие события, включая гибель Сент-Джона и
его последние слова, указывали на прямую связь между обрушившимся на нас
проклятием и похищением амулета. Вот отчего испытал я такое непередаваемое
отчаяние, когда после ночлега в одной из роттердамских гостиниц обнаружил,
что единственное средство спасения было похищено у меня.
Той ночью лай был особенно громким, а на следующий день из газет я
узнал о чудовищном злодеянии. Кровавая трагедия произошла в одном из самых
сомнительных городских кварталов. Местный сброд был до смерти напуган: на
мрачные трущобы легла тень ужасного преступления, перед которым померкли
самые гнусные злодеяния их обитателей. В каком-то мерзком воровском притоне
целое семейство преступников было буквально разорвано в клочья каким-то
неведомым существом, что не оставило после себя никаких следов. Никто ничего
не видел соседи слышали только негромкий гулкий лай огромного пса,
неумолкавший всю ночь.
И вот я снова стоял на мрачном погосте, где в свете бледной зимней луны
все предметы отбрасывали жуткие тени, голые деревья скорбно клонились к
пожухлой заиндевевшей траве и растрескавшимся могильным плитам, а шпиль
поросшей плющом кирки злобно рассекал холодное небо и безумно завывал ночной
ветер, дувший со стылых болот и ледяного моря. Лай был едва слышен той
ночью, более того, он смолк окончательно, когда я приблизился к недавно
ограбленной могиле, спугнув приэтом необычно большую стаю нетопырей,
парившую над кладбишем с каким-то зловещим любопытством.
Зачем я пришел туда? Совершить поклонение, принести клятву верности или
покаяться безмолвным белым костям? Не могу сказать, но я набросился на
мерзлую землю с таким остервенением и отчаянием, будто кроме моего
собственного разума мною руководила какая-то внешняя сила.
1 2 3 4