А народ только кровь проливал и тяжко страдал.
Так страдала и наша семья. Хлеб стал дорогой, и всё подорожало. И уже не хватало заработка матери, чтобы прокормить семью. Вот мама пришла как-то с работы, вздохнула тяжело и говорит:
«Теперь уже и Маруся подросла, сможет бабушке помогать. А тебе, Варюшка, придётся внаймы идти».
Боязно было мне идти к чужим людям, да что поделаешь? Дома есть нечего, а так я хоть сама на себя заработаю, а может, и маме помогу. Вот и пошла я внаймы — детей нянчить и всякую домашнюю работу делать, какую велят.
Долго я так работала. Вставала до света, воду носила, бельё стирала, детей нянчила. Правда, к такой работе я и дома привыкла. Но одно дело дома, в родной семье, а другое дело — у чужих людей. Работу спрашивают, а доброго слова никогда не услышишь. Отпустят меня как-нибудь домой, прибегу я, прижмусь к маме, выплачусь. А потом позабавлюсь с братиком да с сестрами и снова к хозяевам, на работу.
В это время произошла Октябрьская революция. Народ прогнал помещиков и капиталистов и всю власть взял в свои руки.
Но трудно было всё сразу наладить, и не сразу наступила хорошая жизнь.
Я как была, так и осталась работницей у чужих людей. И вот попала я к таким хозяевам, у которых мне было совсем горько жить. Что ни сделаю — хозяйке всё не так. Всё-то кричит, всё ругается, а когда и толкнёт, и за косу дёрнет… Каждый день я от неё плакала.
Один раз, как сейчас помню, поставила я молоко на плиту. А оно закипело и убежало. Увидела это хозяйка, рассердилась страшно да как ударит меня по лицу — даже щека сразу вспухла.
«Беги, — кричит, — негодная девчонка, в лавку, купи ещё молока!»
Я схватила кувшин, выбежала во двор. Но тут вспомнила: мне ведь хозяйка денег не дала, на что же я молоко буду покупать? Своих-то денег у меня ни копейки не было.
Вот стою я за воротами, за распухшую щёку держусь, а сама плачу, плачу…
В это время подходят к нашим воротам двое: мужчина и женщина. Женщина маленького ребёнка несёт, закутанного в одеяло. Подошли ко мне, остановились.
«Ты чего плачешь? — спрашивают. — Кто тебя обидел?»
Поглядела я на них, как услышала эти ласковые слова. Вижу — наши соседи. Слышала я про них, что они коммунисты — и он и его жена.
«Хозяйка побила», — говорю. А сама ещё сильнее плачу.
«Что же это ты, — говорят они мне, — за себя постоять не можешь! Это раньше хозяева могли над работницами издеваться. А у нас теперь Советская власть, теперь у них такого права нет. Сколько ж они тебе платят?»
«Ничего не платят, я за харчи, за одёжу работаю», — говорю.
«Это за такую вот одёжу?» — усмехнулась женщина.
А на мне латаная-перелатаная юбка да старая хозяйкина кофта, линялая, драная.
«Брось ты этих хозяев! — сказал мужчина. — Тебе учиться надо, а не спину гнуть за толчки да ругань».
«Да как же учиться, если мне и жить не на что?»
«А ты иди к нам жить. Будешь нашего Тарасика нянчить, а вечером учиться. И никто над тобой издеваться не будет. Этому уж можешь поверить!»
А я и сама вижу, что люди хорошие. Вот я и пошла к ним жить.
Тут уж совсем моя жизнь переменилась. Днём я с маленьким Тарасиком нянчилась, а вечером приходила моя новая хозяйка с работы, и я шла в школу.
Потом хозяева мне помогали домашние задания делать — объясняли, если я чего не понимала.
И теперь уж я никогда не плакала, ходила радостная и весёлая. А прежняя хозяйка как встретит меня во дворе, только проворчит что-то себе под нос, а вслух ругаться не осмеливалась — коммунистов боялась!
Ну, а больше уж и нечего рассказывать. Окончила я вечернюю школу, пошла дальше учиться.
Вот так я и выучилась и выросла. И поняла я, что это значит — Советская власть. Ведь если бы не было революции, не было бы и Советской власти. Так мне и пришлось бы всю жизнь в работницах жить, перед богатеями спину гнуть.
И ещё поняла я, что это значит — коммунисты, такие, как родители моего Тарасика, которые мне помогли в это тяжёлое время.
Из таких вот хороших людей и состоит наша родная Коммунистическая партия, которая ведёт нас с вами к счастью, к коммунизму!
Так Варвара Ивановна закончила свой рассказ. Тут все женщины окружили её. Каждая хотела пожать ей руку и сказать приветливое слово.
И Катрусе было так приятно, что все любят хорошую Варвару Ивановну и уважают её.
— А где ж теперь Тарасик? — спросила Катруся, когда они вернулись домой. — Вот бы мне с ним поиграть!
Варвара Ивановна рассмеялась. Она повела Катрусю в свою комнату и достала из шкафа большой альбом.
— В этом альбоме, — сказала она, — я берегу фотоснимки моих учеников. На первой странице — видишь? — это мой первый любимый ученик и воспитанник, тот самый маленький Тарасик!
Катруся раскрыла альбом и увидела на первой странице совсем не маленького мальчика, а взрослого дядю в военной форме.
Его глаза весело глядели из-под слегка насупленных чёрных бровей. А вся грудь у него была покрыта орденами и медалями.
— То, что я рассказала, — объяснила Катрусе Варвара Ивановна, — было много-много лет назад. Тарасик давно уже вырос, окончил школу. Потом он воевал на войне, освобождал нашу родную страну от фашистских захватчиков. Эту фото графию я получила от него, как только война окончилась. А где он теперь, не знаю.
— Может, у него теперь есть дети, — задумчиво сказала Катруся. — Может, есть маленький мальчик или пускай лучше девочка, такая, как я… Может так быть, правда?
— Вполне возможно, — ответила Варвара Ивановна и положила альбом на своё место в шкафу.
В день выборов Катруся пошла вместе с папой и мамой на избирательный пункт. Там всем взрослым давали такие листики бумаги, на которых были напечатаны фамилия, имя и отчество Варвары Ивановны.
А в другой комнате стоял большой ящик, обтянутый красной материей. Он назывался «урна». Кто хочет за Варвару Ивановну голосовать, тот может бросить листок в эту урну. А кто не хочет, тот может сначала зачеркнуть её фамилию.
Папа и мама сразу бросили в урну свои листки. А Катруся в это время внимательно глядела вокруг: не зачеркнёт ли кто Варвару Ивановну?
Нет, видно, все за неё голосуют. Все сразу подходили к урне и кидали.в неё листки, и даже карандашей ни у кого не было…
Катруся стояла бы там целый день и глядела бы, как голосуют за Варвару Ивановну. Но папа с мамой не позволили, и пришлось идти домой.
Дня через два стало известно, что Варвару Ивановну никто не зачеркнул. Её выбрали депутатом, и об этом было напечатано в газетах.
Все поздравляли Варвару Ивановну. Без конца приходили и жильцы этого дома, и родители её учеников, и почтальоны, которые приносили телеграммы с разных концов страны. Это были телеграммы от прежних учеников старой учительницы. Всё время звенел звонок у дверей, и Катруся бегала открывать.
И вот как-то, уже в пятый раз открыв дверь, Катруся увидела целую толпу взрослых девушек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Так страдала и наша семья. Хлеб стал дорогой, и всё подорожало. И уже не хватало заработка матери, чтобы прокормить семью. Вот мама пришла как-то с работы, вздохнула тяжело и говорит:
«Теперь уже и Маруся подросла, сможет бабушке помогать. А тебе, Варюшка, придётся внаймы идти».
Боязно было мне идти к чужим людям, да что поделаешь? Дома есть нечего, а так я хоть сама на себя заработаю, а может, и маме помогу. Вот и пошла я внаймы — детей нянчить и всякую домашнюю работу делать, какую велят.
Долго я так работала. Вставала до света, воду носила, бельё стирала, детей нянчила. Правда, к такой работе я и дома привыкла. Но одно дело дома, в родной семье, а другое дело — у чужих людей. Работу спрашивают, а доброго слова никогда не услышишь. Отпустят меня как-нибудь домой, прибегу я, прижмусь к маме, выплачусь. А потом позабавлюсь с братиком да с сестрами и снова к хозяевам, на работу.
В это время произошла Октябрьская революция. Народ прогнал помещиков и капиталистов и всю власть взял в свои руки.
Но трудно было всё сразу наладить, и не сразу наступила хорошая жизнь.
Я как была, так и осталась работницей у чужих людей. И вот попала я к таким хозяевам, у которых мне было совсем горько жить. Что ни сделаю — хозяйке всё не так. Всё-то кричит, всё ругается, а когда и толкнёт, и за косу дёрнет… Каждый день я от неё плакала.
Один раз, как сейчас помню, поставила я молоко на плиту. А оно закипело и убежало. Увидела это хозяйка, рассердилась страшно да как ударит меня по лицу — даже щека сразу вспухла.
«Беги, — кричит, — негодная девчонка, в лавку, купи ещё молока!»
Я схватила кувшин, выбежала во двор. Но тут вспомнила: мне ведь хозяйка денег не дала, на что же я молоко буду покупать? Своих-то денег у меня ни копейки не было.
Вот стою я за воротами, за распухшую щёку держусь, а сама плачу, плачу…
В это время подходят к нашим воротам двое: мужчина и женщина. Женщина маленького ребёнка несёт, закутанного в одеяло. Подошли ко мне, остановились.
«Ты чего плачешь? — спрашивают. — Кто тебя обидел?»
Поглядела я на них, как услышала эти ласковые слова. Вижу — наши соседи. Слышала я про них, что они коммунисты — и он и его жена.
«Хозяйка побила», — говорю. А сама ещё сильнее плачу.
«Что же это ты, — говорят они мне, — за себя постоять не можешь! Это раньше хозяева могли над работницами издеваться. А у нас теперь Советская власть, теперь у них такого права нет. Сколько ж они тебе платят?»
«Ничего не платят, я за харчи, за одёжу работаю», — говорю.
«Это за такую вот одёжу?» — усмехнулась женщина.
А на мне латаная-перелатаная юбка да старая хозяйкина кофта, линялая, драная.
«Брось ты этих хозяев! — сказал мужчина. — Тебе учиться надо, а не спину гнуть за толчки да ругань».
«Да как же учиться, если мне и жить не на что?»
«А ты иди к нам жить. Будешь нашего Тарасика нянчить, а вечером учиться. И никто над тобой издеваться не будет. Этому уж можешь поверить!»
А я и сама вижу, что люди хорошие. Вот я и пошла к ним жить.
Тут уж совсем моя жизнь переменилась. Днём я с маленьким Тарасиком нянчилась, а вечером приходила моя новая хозяйка с работы, и я шла в школу.
Потом хозяева мне помогали домашние задания делать — объясняли, если я чего не понимала.
И теперь уж я никогда не плакала, ходила радостная и весёлая. А прежняя хозяйка как встретит меня во дворе, только проворчит что-то себе под нос, а вслух ругаться не осмеливалась — коммунистов боялась!
Ну, а больше уж и нечего рассказывать. Окончила я вечернюю школу, пошла дальше учиться.
Вот так я и выучилась и выросла. И поняла я, что это значит — Советская власть. Ведь если бы не было революции, не было бы и Советской власти. Так мне и пришлось бы всю жизнь в работницах жить, перед богатеями спину гнуть.
И ещё поняла я, что это значит — коммунисты, такие, как родители моего Тарасика, которые мне помогли в это тяжёлое время.
Из таких вот хороших людей и состоит наша родная Коммунистическая партия, которая ведёт нас с вами к счастью, к коммунизму!
Так Варвара Ивановна закончила свой рассказ. Тут все женщины окружили её. Каждая хотела пожать ей руку и сказать приветливое слово.
И Катрусе было так приятно, что все любят хорошую Варвару Ивановну и уважают её.
— А где ж теперь Тарасик? — спросила Катруся, когда они вернулись домой. — Вот бы мне с ним поиграть!
Варвара Ивановна рассмеялась. Она повела Катрусю в свою комнату и достала из шкафа большой альбом.
— В этом альбоме, — сказала она, — я берегу фотоснимки моих учеников. На первой странице — видишь? — это мой первый любимый ученик и воспитанник, тот самый маленький Тарасик!
Катруся раскрыла альбом и увидела на первой странице совсем не маленького мальчика, а взрослого дядю в военной форме.
Его глаза весело глядели из-под слегка насупленных чёрных бровей. А вся грудь у него была покрыта орденами и медалями.
— То, что я рассказала, — объяснила Катрусе Варвара Ивановна, — было много-много лет назад. Тарасик давно уже вырос, окончил школу. Потом он воевал на войне, освобождал нашу родную страну от фашистских захватчиков. Эту фото графию я получила от него, как только война окончилась. А где он теперь, не знаю.
— Может, у него теперь есть дети, — задумчиво сказала Катруся. — Может, есть маленький мальчик или пускай лучше девочка, такая, как я… Может так быть, правда?
— Вполне возможно, — ответила Варвара Ивановна и положила альбом на своё место в шкафу.
В день выборов Катруся пошла вместе с папой и мамой на избирательный пункт. Там всем взрослым давали такие листики бумаги, на которых были напечатаны фамилия, имя и отчество Варвары Ивановны.
А в другой комнате стоял большой ящик, обтянутый красной материей. Он назывался «урна». Кто хочет за Варвару Ивановну голосовать, тот может бросить листок в эту урну. А кто не хочет, тот может сначала зачеркнуть её фамилию.
Папа и мама сразу бросили в урну свои листки. А Катруся в это время внимательно глядела вокруг: не зачеркнёт ли кто Варвару Ивановну?
Нет, видно, все за неё голосуют. Все сразу подходили к урне и кидали.в неё листки, и даже карандашей ни у кого не было…
Катруся стояла бы там целый день и глядела бы, как голосуют за Варвару Ивановну. Но папа с мамой не позволили, и пришлось идти домой.
Дня через два стало известно, что Варвару Ивановну никто не зачеркнул. Её выбрали депутатом, и об этом было напечатано в газетах.
Все поздравляли Варвару Ивановну. Без конца приходили и жильцы этого дома, и родители её учеников, и почтальоны, которые приносили телеграммы с разных концов страны. Это были телеграммы от прежних учеников старой учительницы. Всё время звенел звонок у дверей, и Катруся бегала открывать.
И вот как-то, уже в пятый раз открыв дверь, Катруся увидела целую толпу взрослых девушек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40