Справа от Гришатки казак Ферапонт Узловой, слева - башкирец. Хаким. Специально посланы вместе с Гришаткой.
Резво бегут казацкие кони. Верста за верстой, верста за верстой - все ближе и ближе родимое Тоцкое.
Вот и оно. Божий храм на пригорке. Погост. Каменный дом купца Недосекина. Каменный дом штык-юнкера Хлыстова. Мельница. Вот и замерзшая речка, речка Незнайка. Вот и Шарик бежит. Стойте, буланые, стойте! Не торопитесь. Приехали.
Радостно бьется Гришаткино сердце. Встречай, выползай из хибарок, народ!
Но что такое? Наперерез путникам выбежала группа крестьян. С топорами, с вилами, с косами.
– Не шевелись! Кто такие?
– Мы здешние, здешние, тоцкие! - закричал во всю мочь Гришатка.
Смотрит мальчик - мужики незнакомые. Обступили они приехавших со всех сторон. Вышел вперед горбоносый, в треухе детина:
– Здешние, не здешние - слазь!
Схватились Ферапонт и Хаким за сабли. Гришатка руку быстрей к пистолету. Да где тут! В один момент набросились мужики на конных. Стащили на землю. Руки за спины. Скрутили, связали.
– Тащи их, тащи к командиру! - кричит горбоносый в треухе.
Потащили крестьяне.
Вот так встреча! Вот так честь и приветствие!
"УХ ТЫ! ОХ ТЫ!"
Приволокли мужики пленников к командиру. Втащили в каменный дом к Хлыстову.
Глянул Гришатка - Вавила!
Глянул Вавила - Гришатка!
– Ух ты!
– Ох ты!
Смотрят мужики остолбенело на Вязова. Горбоносый почесал за ухом. Понимает, что вышла промашка. Видать, и вправду не тех словили.
Рассказал Вавила Гришатке, в чем дело. Вот уже две недели, как он здесь, в Тоцком. Послал Рейнсдорп дровокола в Тоцкое за продуктами.
Трудно с харчами сейчас в Оренбурге. Приехал Вязов, а назад не вернулся.
Снова, как весной, заволновались тоцкие мужики. Избрали Вавилу своим командиром.
К тоцким присоединились крестьяне соседних сел и деревень. Организовался целый отряд. Волю всем объявили. Землю барскую стали делить. А вот теперь собираются идти в Берды к Пугачеву.
– Порядок у нас строгий, - объяснил Вавила. - Охрана. Вы уж не сердитесь, что так получилось, - обратился он к Хакиму и Узловому.
– А как же Хлыстов? - задал вопрос Гришатка.
– Повесили, повесили, вздернули. Да ты-то мамку видел? Эй, позвать Соколову! - крикнул Вавила.
Прибежала Гришаткина мать, взвыла при виде сына:
– Кровинушка, родненький, дитятко!
Плачет, не верит своим глазам.
– Он, он. Он самый, тетка Лукерья, - улыбается Вязов.
Примчалась сестренка Аннушка. За ней дед Тимофей Васильевич.
За ними соседи и просто тоцкие жители. Набился хлыстовский дом до отказа.
– Гришатка, Гришатка! Ух ты! И стрижен на казацкий манер, и пистолет, и сабля, и шапка, гляди, мерлушковая!
Пришлось Гришатке до позднего вечера рассказывать всем про Берды, Оренбург и Пугачева.
Пробыл мальчик в Тоцком три дня. На могилку сходил к родителю. Вволю поплакал. Повидал своих старых дружков и приятелей. Удаль свою в стрельбе показал. Похвастал про Авзянский завод.
Но вот пора и назад к царю-батюшке.
– Вот что, - сказал Вавила. - Едем все разом.
Собралось Вавилово войско. Кто конно, кто пеше, кто в санках. Присмотрелся Гришатка. Ба - и дед Тимофей Васильевич тут же! В новых, привезенных Гришаткой козловых сапогах.
– Да куда же ты, дедушка?!
– Молчи, молчи, - оборвал старик. - К нему, к амператору. В войско казацкое.
– Да ты же старенький, дедушка.
– Эка скажешь! - обиделся дед. Тряхнул бородой. - Стар, да умел! Я еще при царе Петре Первом со шведами бился...
Но тут подбежала Гришаткина мать:
– Ах ты, старый, ах ты, глупый, ах душа твоя неспокойная! Да кто же в такой мороз и в козловых сапогах! Не смеши народ. Сиди, дед, дома.
И Аннушка вцепилась в дедов армяк.
Остался дед Тимофей Васильевич.
Уехало крестьянское воинство.
– Эх, эх! - еще долго сокрушался старик. - Как они там без меня! Хватит ли без меня у них силушки?
БОЖИЙ СТРАННИК
Вернулся Гришатка в Берды - новостей целый ворох.
– Ой, что тут было, что тут было! - докладывала ему Ненила. - Дружка твоего словили.
"Какого это еще дружка?" - подумал Гришатка.
– Ну, того, того самого, что тебя плетками драл, что в водовозах у губернатора.
– Деда Кобылина?!
– Его, его самого. Он царя-батюшку травить собирался.
Рассказала Ненила, что появился старик Кобылин в слободе под видом божьего странника.
– На молебен, все говорил, иду. Из Сибири в далекий град Киев, в Киево-Печерскую лавру. Все за нашего царя-батюшку помолиться там обещался. Я ему еще сухарей на дорогу дала и баранины кус зажарила, - призналась Ненила. - А он, ох, ох, душонка его бесстыжая, мне же в котелок, где уха для государя варилась, взял и подсыпал отраву.
– Повесили? - поинтересовался Гришатка.
– Нет, нет! Отпустил его государь. Говорит: "Ступай в свой Оренбург. Не имею на тебя зла, потому что человек ты глупый и темный. Иди и подумай". Да еще этому супостату десять рублей пожаловал. Чудной наш батюшка. К людям доверчив. Воистину царская, святая у него душа.
Пожалел Гришатка, что не к нему в руки старик попался. "Ишь ты, царя-батюшку явился травить! Да я бы его, как Хлыстова, на одну перекладину!" - совершил свой приговор Гришатка.
ПОРТРЕТ
Сидел как-то Гришатка в царевой горнице.
Взял лист бумаги, карандаш и стал рисовать портрет Пугачева.
Нарисовал коня, на коне верхом царя-батюшку. Бороду нарисовал, генеральскую ленту, пистолеты за поясом. Снизу написал: "Царь-государь Петр Третий Федорович".
Посмотрел Пугачев на портрет, усмехнулся.
– Похож, как есть похож. Мастак ты, Гришатка. - Потом подумал и произнес: - А знаешь, Гришатка, я вовсе не царь.
Вылупил Гришатка на Пугачева глаза: "Ну и шутник батюшка. Право, такое скажет".
– Не царь, не царь, - повторил Пугачев. - А простой казак Пугачев Емельян Иванович. Вот так-то, Гришатка.
Лицо у Гришатки стало глупым-преглупым. Рот по-лягушечьи разинулся до ушей. Не знает, как и принять слова государевы.
– А как же царские знаки? - потянулся Гришатка рукой к груди Пугачева.
– Знаки? - Пугачев рассмеялся. - Так это с прусской войны. Картечины эти царские знаки мне припечатали.
Провалилась под Гришаткой земля. Голова закружилась. Думал, царь настоящий. А тут казак, да к тому еще и простой. Обидно до слез Гришатке. Смотрит мальчик на шапку свою, смотрит на валенки. Выходит, и шапка не царская, не царские валенки.
Бродил в этот день мальчик по Бердам, словно в воду опущенный.
А вечером под большим секретом рассказал о словах Пугачева Хлопуше.
– Эку новость принес! - рассмеялся Хлопуша. - Вестимо, не царь. Вестимо, Пугачев Емельян Иванович. Стал бы тебе настоящий царь воевать для народа землю и волю. Эх ты, Гришатка!
Смутился Гришатка.
– Царь наш батюшка, - продолжал Хлопуша, - тем и велик, что он сам из народа и что для народа он первый заступник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15