Разве можно в такую жару работать? В такую погоду
только на пляж пойти, в речке разок-другой окунуться, на
солнышке погреться. Так у нас потихоньку все и делают, все! И
лишь Ваш супруг отделился от коллектива. И ведь вроде люди у нас
в учреждении хорошие, коллектив дружный, а вот проглядели
Чебурашкина! До последнего дня он приходил на работу вовремя и
сидел за своим рабочим столом от сих до сих!
Вот, помню, зашел я на работу, дня за два до исчезновения
это было, во всем учреждении ни одного человека, только
Чебурашкин сидит за столом и что-то пишет. Спрашиваю: где, мол,
все? Чебурашкин отвечает: этот на совещании, тот в управлении,
третий еще где-то, в общем все по делам. Я сделал вид, что не
догадываюсь, что они все на пляж умотали. Я понимал их: ведь был
такой прекрасный, солнечный день. Это даже похвально, что они
отдыхали все вместе - это укрепляет коллектив. Вот кого я не мог
понять, так это Чебурашкина. Он сидел один в большой комнате, и
все рабочие столы вокруг него были пусты. Он казался таким
маленьким, таким ничтожным в своем потертом черном костюмчике,
согнувшийся в три погибели над своими бумажками. Мне даже стало
его жалко. Я подошел и положил ему руку на плечо. "Слушай,
Чебурашкин" - сказал я ему - "а может, ты просто воды боишься?
Может ты болен водобоязнью?"
"Что Вы, Генрих Осипович," - ответил он, улыбнувшись своею
робкой улыбкой - "я совершенно здоров. Я каждое утро поднимаю
гири и обтираюсь снегом из холодильника. Только совершенно
здоровый человек может работать так, чтобы получать моральное
удовлетворение от работы."
Ну как еще это можно назвать, если не юродством? Что у нас
на работе делать? Ведь последнему дураку должно бы быть ясно,
что работа нашего учреждения - сплошное надувательство.
АГНЕССА: То есть как это - надувательство? Что Вы имеете в
виду?
БЕРМУДСКИЙ: Как! Вы не знаете? А впрочем, откуда Вам знать.
Ваш покойный супруг по-видимому был таким круглым дураком, что
ничего не понимал, а может быть не хотел понять. Дело вот в чем.
Одно московское высшее учебное заведение долгое время готовило
специалистов очень-очень узкого профиля. Но жизнь идет вперед, и
в один прекрасный день необходимость в специалистах этого
профиля отпала. Однако эти специалисты переучиваться не захотели
- и без того пять лет учились - а вместо этого придумали одну
маленькую хитрость. Я не буду вдаваться в технические
подробности. Я лишь скажу, что работа наша бумажная, а бумага
все стерпит. Одним словом, наше учреждение на протяжении
последних двадцати лет работает только над тем, чтобы создать
иллюзию, что оно над чем-то работает.
И Вы знаете, там, наверху, нам верят. Правда, приезжала
один раз какая-то комиссия, мы им стол накрыли, банкетик там...
ну, это не важно... В общем, комиссия, удовлетворенная, уехала.
Так мы и живем - получаем премии, провожаем стариков на
заслуженный отдых, а на освободившиеся места сажаем молодых
специалистов - ведь институты продолжают готовить специалистов
нашего узкого профиля. А что делать - ведь преподаватели
спецпредметов в институтах тоже не хотят переучиваться и
продолжают читать курсы, которые устарели еще пол-века назад.
Но Ваш покойный супруг ничего об этом не знал. Каждое утро
он являлся в учреждение вовремя и требовал, чтобы я загрузил его
работой. Мне приходилось давать ему самые идиотские задания. И
Вы бы видели, с каким энтузиазмом он принимался портить бумагу!
А бумага та, между прочим, казенных денег стоила. Эти деньги
можно было бы пустить на культурно-просветительные мероприятия
наших служащих - ну, там, банкетик, пикничок какой-нибудь... ну,
это не важно... А Чебурашкин эти деньги на чернила изводил! Я
ему как-то сказал: "Чебурашкин, ты бы не очень торопился, эта
работа не срочная."
А он в ответ бодро так: "Не могу, Генрих Осипович. Мысль о
том, что я тружусь на благо Родины, окрыляет меня!" И опять
строчить!
Из-за этого блаженненького я был вынужден на работу каждый
день вовремя приходить - чтобы задание ему дать. Один раз
опоздал на пол-часика, так гляжу - Чебурашкин жалобу в
министерство пишет, что, мол, в нашем учреждении плохая
организация труда, и что он не для того пять лет учился, чтобы
сидеть сложа руки. Да-а-а, сколько он мне крови поперепортил,
этот Ваш Чебурашкин. Он ведь меня со всем коллективом
перессорил.
АГНЕССА: Каким же образом?
БЕРМУДСКИЙ: Да очень просто! Допустим, служащий опоздал на
работу. Совсем на немного - ну на часик, на два. Какая разница,
все равно мы ничего не делаем. Я бы, конечно, его простил, если
бы не Чебурашкин. Чебурашкин тут же начинал возмущаться: мол,
что это такое, тут работаешь, не щадя себя, на благо общества, а
всякие там опаздывают. И мне, ничего не поделаешь, приходится
объявлять опоздавшему выговор. Потому что если не объявлю,
Чебурашкин накатает жалобу в министерство, что я покрываю
нарушителей трудовой дисциплины. А вдруг в министерстве эта
жалоба попадет в руки какого-нибудь тамошнего Чебурашкина и тот
тоже заставит свое начальство дать этой жалобе ход. Так и места
можно лишиться! Нет, уж лучше объявить выговор опоздавшему!
Конечно, из-за бесконечных выговоров меня подчиненные не
взлюбили, считают, что я такой же маньяк как Чебурашкин. А ведь
я так стремился наладить с ними контакт. Господи, восемь лет
меня терроризировал этот Чебурашкин! Какая радость, какое
счастье, что он наконец пропал!
РАЗДАЕТСЯ ЗВОНОК В ДВЕРЬ.
БЕРМУДСКИЙ: Что это?!
АГНЕССА: Кто-то пришел. Извините, я пойду открою.
БЕРМУДСКИЙ: Постойте! (В СТОРОНУ) Господи, и кого это
принесло среди бела дня. Не понимают люди, что в рабочее время
надо на работе сидеть, а не по гостям шататься.
Однако будет очень нехорошо, если меня кто-нибудь здесь
увидит. Раз уж я решил приухлестнуть за вдовушкой, мне свидетели
не нужны, а то еще, чего доброго, жениться заставит!
ДВА НАСТОЙЧИВЫХ ЗВОНКА В ДВЕРЬ.
БЕРМУДСКИЙ: Постойте! (В СТОРОНУ) Ах, черт! Где бы
спрятаться? (К АГНЕССЕ) Постойте, скажите, где здесь у Вас
ванная, я хотел бы помыть руки, сегодня так жарко, я весь
вспотел.
АГНЕССА (ПОКАЗЫВАЕТ РУКОЙ НАЛЕВО): Это там, первая дверь по
коридору.
БЕРМУДСКИЙ: Благодарю Вас.(УХОДИТ СО СЦЕНЫ НАЛЕВО).
АГНЕССА (ВДОГОНКУ): Только, пожалуйста, поосторожней там, в
ванной. Там белье разложено, я стираю. так трудно жить одной.
Приходится экономить даже на прачечной.
ТРИ НЕТЕРПЕЛИВЫХ ЗВОНКА В ДВЕРЬ.
АГНЕССА (КРИЧИТ):
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
только на пляж пойти, в речке разок-другой окунуться, на
солнышке погреться. Так у нас потихоньку все и делают, все! И
лишь Ваш супруг отделился от коллектива. И ведь вроде люди у нас
в учреждении хорошие, коллектив дружный, а вот проглядели
Чебурашкина! До последнего дня он приходил на работу вовремя и
сидел за своим рабочим столом от сих до сих!
Вот, помню, зашел я на работу, дня за два до исчезновения
это было, во всем учреждении ни одного человека, только
Чебурашкин сидит за столом и что-то пишет. Спрашиваю: где, мол,
все? Чебурашкин отвечает: этот на совещании, тот в управлении,
третий еще где-то, в общем все по делам. Я сделал вид, что не
догадываюсь, что они все на пляж умотали. Я понимал их: ведь был
такой прекрасный, солнечный день. Это даже похвально, что они
отдыхали все вместе - это укрепляет коллектив. Вот кого я не мог
понять, так это Чебурашкина. Он сидел один в большой комнате, и
все рабочие столы вокруг него были пусты. Он казался таким
маленьким, таким ничтожным в своем потертом черном костюмчике,
согнувшийся в три погибели над своими бумажками. Мне даже стало
его жалко. Я подошел и положил ему руку на плечо. "Слушай,
Чебурашкин" - сказал я ему - "а может, ты просто воды боишься?
Может ты болен водобоязнью?"
"Что Вы, Генрих Осипович," - ответил он, улыбнувшись своею
робкой улыбкой - "я совершенно здоров. Я каждое утро поднимаю
гири и обтираюсь снегом из холодильника. Только совершенно
здоровый человек может работать так, чтобы получать моральное
удовлетворение от работы."
Ну как еще это можно назвать, если не юродством? Что у нас
на работе делать? Ведь последнему дураку должно бы быть ясно,
что работа нашего учреждения - сплошное надувательство.
АГНЕССА: То есть как это - надувательство? Что Вы имеете в
виду?
БЕРМУДСКИЙ: Как! Вы не знаете? А впрочем, откуда Вам знать.
Ваш покойный супруг по-видимому был таким круглым дураком, что
ничего не понимал, а может быть не хотел понять. Дело вот в чем.
Одно московское высшее учебное заведение долгое время готовило
специалистов очень-очень узкого профиля. Но жизнь идет вперед, и
в один прекрасный день необходимость в специалистах этого
профиля отпала. Однако эти специалисты переучиваться не захотели
- и без того пять лет учились - а вместо этого придумали одну
маленькую хитрость. Я не буду вдаваться в технические
подробности. Я лишь скажу, что работа наша бумажная, а бумага
все стерпит. Одним словом, наше учреждение на протяжении
последних двадцати лет работает только над тем, чтобы создать
иллюзию, что оно над чем-то работает.
И Вы знаете, там, наверху, нам верят. Правда, приезжала
один раз какая-то комиссия, мы им стол накрыли, банкетик там...
ну, это не важно... В общем, комиссия, удовлетворенная, уехала.
Так мы и живем - получаем премии, провожаем стариков на
заслуженный отдых, а на освободившиеся места сажаем молодых
специалистов - ведь институты продолжают готовить специалистов
нашего узкого профиля. А что делать - ведь преподаватели
спецпредметов в институтах тоже не хотят переучиваться и
продолжают читать курсы, которые устарели еще пол-века назад.
Но Ваш покойный супруг ничего об этом не знал. Каждое утро
он являлся в учреждение вовремя и требовал, чтобы я загрузил его
работой. Мне приходилось давать ему самые идиотские задания. И
Вы бы видели, с каким энтузиазмом он принимался портить бумагу!
А бумага та, между прочим, казенных денег стоила. Эти деньги
можно было бы пустить на культурно-просветительные мероприятия
наших служащих - ну, там, банкетик, пикничок какой-нибудь... ну,
это не важно... А Чебурашкин эти деньги на чернила изводил! Я
ему как-то сказал: "Чебурашкин, ты бы не очень торопился, эта
работа не срочная."
А он в ответ бодро так: "Не могу, Генрих Осипович. Мысль о
том, что я тружусь на благо Родины, окрыляет меня!" И опять
строчить!
Из-за этого блаженненького я был вынужден на работу каждый
день вовремя приходить - чтобы задание ему дать. Один раз
опоздал на пол-часика, так гляжу - Чебурашкин жалобу в
министерство пишет, что, мол, в нашем учреждении плохая
организация труда, и что он не для того пять лет учился, чтобы
сидеть сложа руки. Да-а-а, сколько он мне крови поперепортил,
этот Ваш Чебурашкин. Он ведь меня со всем коллективом
перессорил.
АГНЕССА: Каким же образом?
БЕРМУДСКИЙ: Да очень просто! Допустим, служащий опоздал на
работу. Совсем на немного - ну на часик, на два. Какая разница,
все равно мы ничего не делаем. Я бы, конечно, его простил, если
бы не Чебурашкин. Чебурашкин тут же начинал возмущаться: мол,
что это такое, тут работаешь, не щадя себя, на благо общества, а
всякие там опаздывают. И мне, ничего не поделаешь, приходится
объявлять опоздавшему выговор. Потому что если не объявлю,
Чебурашкин накатает жалобу в министерство, что я покрываю
нарушителей трудовой дисциплины. А вдруг в министерстве эта
жалоба попадет в руки какого-нибудь тамошнего Чебурашкина и тот
тоже заставит свое начальство дать этой жалобе ход. Так и места
можно лишиться! Нет, уж лучше объявить выговор опоздавшему!
Конечно, из-за бесконечных выговоров меня подчиненные не
взлюбили, считают, что я такой же маньяк как Чебурашкин. А ведь
я так стремился наладить с ними контакт. Господи, восемь лет
меня терроризировал этот Чебурашкин! Какая радость, какое
счастье, что он наконец пропал!
РАЗДАЕТСЯ ЗВОНОК В ДВЕРЬ.
БЕРМУДСКИЙ: Что это?!
АГНЕССА: Кто-то пришел. Извините, я пойду открою.
БЕРМУДСКИЙ: Постойте! (В СТОРОНУ) Господи, и кого это
принесло среди бела дня. Не понимают люди, что в рабочее время
надо на работе сидеть, а не по гостям шататься.
Однако будет очень нехорошо, если меня кто-нибудь здесь
увидит. Раз уж я решил приухлестнуть за вдовушкой, мне свидетели
не нужны, а то еще, чего доброго, жениться заставит!
ДВА НАСТОЙЧИВЫХ ЗВОНКА В ДВЕРЬ.
БЕРМУДСКИЙ: Постойте! (В СТОРОНУ) Ах, черт! Где бы
спрятаться? (К АГНЕССЕ) Постойте, скажите, где здесь у Вас
ванная, я хотел бы помыть руки, сегодня так жарко, я весь
вспотел.
АГНЕССА (ПОКАЗЫВАЕТ РУКОЙ НАЛЕВО): Это там, первая дверь по
коридору.
БЕРМУДСКИЙ: Благодарю Вас.(УХОДИТ СО СЦЕНЫ НАЛЕВО).
АГНЕССА (ВДОГОНКУ): Только, пожалуйста, поосторожней там, в
ванной. Там белье разложено, я стираю. так трудно жить одной.
Приходится экономить даже на прачечной.
ТРИ НЕТЕРПЕЛИВЫХ ЗВОНКА В ДВЕРЬ.
АГНЕССА (КРИЧИТ):
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21