Давайте разберемся, как они и о чем думают и мечтают у себя по хатам...
Бодько плохо слушал. Он рвался в бой.
До моего ухода из Лисовых Сорочинц мы виделись с ним еще не раз. Зашел я и к нему домой. Жена его и взрослая дочь приняли очень радушно. Усадили за стол:
- От опробуйте домашнего окорочка. Зарезали порося совсем молоденького. Наш батько говорит - риж усе, щоб нимцям не дисталося.
За столом сидели какие-то гостившие у Бодько люди. Я тихонько спросил у хозяина: "Что за народ?"
- Не беспокойтесь, Алексей Федорович, свои, советские люди, от немца прячутся.
Один из этих "своих людей" пришелся мне явно не по сердцу. В лице его было что-то постное, сектантское. Человек лет сорока пяти, глаза маленькие, бегающие, редкая прозрачная борода. Я его про себя назвал "баптистом". Одет он был в красноармейскую форму, но держался так, будто у него власяница под гимнастеркой: все время ежился. Он как-то преувеличенно низко кланялся:
- Спасибо хозяюшкам за приют да за ласку!
Потом долго жалостливо тянул:
- Где-то далеко, на той сторонушке, детки мои тятеньку ждут. А тятенька к немцам попал, тятенька слезы по деткам льет...
- Слушай, друг, а кем ты до войны работал? - не удержался, спросил я.
- По вашей части, - ответил он и сразу же поторопился осклабиться.
- То есть, как это по моей, я из лагеря вышел, - пошутил я, но вдруг заметил, что этот тип осторожненько подмигивает, как бы предупреждая, чтоб я не очень-то раскрывался. На мой вопрос он ответил довольно развязно:
- Где служил - тем не дорожил, а теперь, видите, брожу - побираюсь.
Пока обедали, он все ко мне жался и, улучив момент, шепнул:
- Хозяин-то, видать, из сильно советских.
Так же шепотом, подыгрываясь под него, я спросил:
- С чего это ты взял?
- Были разговоры... Кто его только в старосты определил?
И тут я его сразу огорошил так, что он сник и больше уж не расспрашивал:
- Я его назначил и тебя не спросил!
У Бодько всегда кто-нибудь гостил. Он охотно впускал к себе в дом, кормил, лечил, снабжал одеждой. Перебывало у него, наверное, не меньше человек двадцати пяти, за это ему, конечно, честь и хвала. Большинство его "постояльцев" присоединились позднее к партизанским отрядам. Но горяч был больно Егор Евтухович и всем без разбора душу раскрывал. Я предостерегал его, но это не помогало.
По моей просьбе Бодько сходил в Прилуки, чтобы связаться с тамошними подпольщиками. Связаться ему не удалось. Но кое-что интересное узнал:
- На совещании старост говорили, что в районе и в городе арестовано больше тридцати партийных и советских активистов. Восемнадцать из них уже расстреляны. Там же говорили, что в области появился Федоров. Дано задание всем старостам и полицаям немедленно докладывать о любом слухе, по которому можно установить ваше местопребывание.
Тут Бодько заговорил шепотом, но и шепот у этого человека был такой, что его, верно, на улице слышали:
- А меня районный бургомистр особо вызывал: "Слышал я, что Федоров двинулся в направлении ваших мест. Покажите, на что вы способны. Если нам с вами удастся изловить..." И такого он насулил, что я до дому чуть не бежал. Надо вам, Алексей Федорович, перебираться...
*
Ночью, часа, наверное, в три, я проснулся и мгновенно вскочил с постели. Состояние было очень тревожным. Я вынул из-под подушки пистолет, положил рядом с собой. Сердце стучало так громко, что мешало прислушаться. Казалось, за дверью хаты кто-то шепчется. Я старался себя успокоить, не хотел напрасно, по пустякам будить хозяев.
Густо капало с крыши, потрескивал под образами фитиль лампады. Больше ни звука. Я хотел уже снова лечь, решил, что взбудоражили меня разговоры с Бодько и теперь всюду мерещатся преследователи. Но опять за дверью зашептались - я различил несколько голосов. Кто-то прошлепал под окном, шумно оступился в лужу и ругнулся. Я растолкал Ивана. С печи сползла хозяйка, махнула мне рукой и на цыпочках подбежала к двери. Иван дал мне в левую руку гранату и встал рядом. Его мамаша прижалась ухом к двери.
В окно постучали. Но не требовательно, как это сделали бы немцы или полицаи, а робко, мякотью пальцев.
- Кто? - громким шепотом спросила хозяйка.
Иван прижал губы к моему уху:
- На обман берут, сейчас скажут, что свои.
И, в самом деле, из-за двери ответил женский голос:
- Свои, бабушка, отворите...
Симоненчиха повернулась к сыну:
- Це Зинка Татарчук, бригадирша, чего ей тилько надо? Открывать?
- Видчиныте, не тревожтесь... - уговаривал женский голос.
- А кто с тобой?
- Усе свои, бабушка, Никита и Сашок, да еще Дулева Верка, видчиныте, мы до гостя вашего, вин сам велел.
Старушка сняла крюк с двери. Иван осветил фонариком лица вошедших. Я сразу же узнал бригадиршу, с которой беседовал дня три назад. Ту самую, что в Москву, на сельскохозяйственную выставку ездила.
- Проходьте скорее, - торопила старушка, - не холодите хату!
За бригадиршей в комнату стали протискиваться трое, четверо и еще лезли из темноты.
Хозяйка замахала руками:
- Скилько вас тут, идыть, идыть на двор! Чи ты, Зинка, сказилась.
Бригадирша приказала двоим остаться, а остальных выдворила за дверь. Потом обратилась ко мне:
- Може, и мы выйдем, товарищ...
- Орлов, - подсказал я ей. Понравилось, что она запомнила с того раза и уже не называет меня настоящим именем. - В чем дело? Нельзя ли поскорее? Говорите здесь, этим людям я доверяю.
Бригадирша хорошо улыбнулась.
- Бабушке Симоненко усе можно доверить. Вона, як маты ридна... А прийшлы мы вот чого, товарищ Орлов. Вы мне третьего дня говорили, що треба сколотить группу, идти до лису. Так вот она и группа - двенадцать хлопцив и трое нас, дивчат. Оружие у нас таке: восемь гранат, две винтовки; уси за поясом с ножами, хлиба та сала на недилю, одного нема, товарищ Орлов...
- Плана действий?
- Ни, план есть. План такий: пробыраемось на Ичнянськи леса, а колы там партизан не найдемо, пидем дальше, к Орловской области. Не може того быть, чтобы партизан не нашли. Тилько вот у нас який недочет: споримо, кому командиром быть. Ребята кажут - не надо командира. А я считаю - так идти не можна. С того часу, як мы выйдем - уже группа наша партизаньска. Так, товарищ Орлов?
- Правильно.
- Ну, що я казала? - обратилась она к хлопцам. - А колы мы партизаны, значит, треба и дисциплинку знать. Кто побежит - дезертир, и тому, - в голосе ее появилась жесткая, металлическая нотка, - тому, кто побежит или, того хуже, руки до горы поднимет, - смерть!
- Думаю, что командиром вам как инициатору и надо быть, - оказал я бригадирше.
- А, може, вы, товарищ Орлов, не думать будете, а властью своей назначите? Так воно крепче, тем более люди наши догадываются, что назначение и приказ от партии... Видчыныте, бабушка, трохи дверь. Хай партизаны приказ товарища... Орлова послухают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Бодько плохо слушал. Он рвался в бой.
До моего ухода из Лисовых Сорочинц мы виделись с ним еще не раз. Зашел я и к нему домой. Жена его и взрослая дочь приняли очень радушно. Усадили за стол:
- От опробуйте домашнего окорочка. Зарезали порося совсем молоденького. Наш батько говорит - риж усе, щоб нимцям не дисталося.
За столом сидели какие-то гостившие у Бодько люди. Я тихонько спросил у хозяина: "Что за народ?"
- Не беспокойтесь, Алексей Федорович, свои, советские люди, от немца прячутся.
Один из этих "своих людей" пришелся мне явно не по сердцу. В лице его было что-то постное, сектантское. Человек лет сорока пяти, глаза маленькие, бегающие, редкая прозрачная борода. Я его про себя назвал "баптистом". Одет он был в красноармейскую форму, но держался так, будто у него власяница под гимнастеркой: все время ежился. Он как-то преувеличенно низко кланялся:
- Спасибо хозяюшкам за приют да за ласку!
Потом долго жалостливо тянул:
- Где-то далеко, на той сторонушке, детки мои тятеньку ждут. А тятенька к немцам попал, тятенька слезы по деткам льет...
- Слушай, друг, а кем ты до войны работал? - не удержался, спросил я.
- По вашей части, - ответил он и сразу же поторопился осклабиться.
- То есть, как это по моей, я из лагеря вышел, - пошутил я, но вдруг заметил, что этот тип осторожненько подмигивает, как бы предупреждая, чтоб я не очень-то раскрывался. На мой вопрос он ответил довольно развязно:
- Где служил - тем не дорожил, а теперь, видите, брожу - побираюсь.
Пока обедали, он все ко мне жался и, улучив момент, шепнул:
- Хозяин-то, видать, из сильно советских.
Так же шепотом, подыгрываясь под него, я спросил:
- С чего это ты взял?
- Были разговоры... Кто его только в старосты определил?
И тут я его сразу огорошил так, что он сник и больше уж не расспрашивал:
- Я его назначил и тебя не спросил!
У Бодько всегда кто-нибудь гостил. Он охотно впускал к себе в дом, кормил, лечил, снабжал одеждой. Перебывало у него, наверное, не меньше человек двадцати пяти, за это ему, конечно, честь и хвала. Большинство его "постояльцев" присоединились позднее к партизанским отрядам. Но горяч был больно Егор Евтухович и всем без разбора душу раскрывал. Я предостерегал его, но это не помогало.
По моей просьбе Бодько сходил в Прилуки, чтобы связаться с тамошними подпольщиками. Связаться ему не удалось. Но кое-что интересное узнал:
- На совещании старост говорили, что в районе и в городе арестовано больше тридцати партийных и советских активистов. Восемнадцать из них уже расстреляны. Там же говорили, что в области появился Федоров. Дано задание всем старостам и полицаям немедленно докладывать о любом слухе, по которому можно установить ваше местопребывание.
Тут Бодько заговорил шепотом, но и шепот у этого человека был такой, что его, верно, на улице слышали:
- А меня районный бургомистр особо вызывал: "Слышал я, что Федоров двинулся в направлении ваших мест. Покажите, на что вы способны. Если нам с вами удастся изловить..." И такого он насулил, что я до дому чуть не бежал. Надо вам, Алексей Федорович, перебираться...
*
Ночью, часа, наверное, в три, я проснулся и мгновенно вскочил с постели. Состояние было очень тревожным. Я вынул из-под подушки пистолет, положил рядом с собой. Сердце стучало так громко, что мешало прислушаться. Казалось, за дверью хаты кто-то шепчется. Я старался себя успокоить, не хотел напрасно, по пустякам будить хозяев.
Густо капало с крыши, потрескивал под образами фитиль лампады. Больше ни звука. Я хотел уже снова лечь, решил, что взбудоражили меня разговоры с Бодько и теперь всюду мерещатся преследователи. Но опять за дверью зашептались - я различил несколько голосов. Кто-то прошлепал под окном, шумно оступился в лужу и ругнулся. Я растолкал Ивана. С печи сползла хозяйка, махнула мне рукой и на цыпочках подбежала к двери. Иван дал мне в левую руку гранату и встал рядом. Его мамаша прижалась ухом к двери.
В окно постучали. Но не требовательно, как это сделали бы немцы или полицаи, а робко, мякотью пальцев.
- Кто? - громким шепотом спросила хозяйка.
Иван прижал губы к моему уху:
- На обман берут, сейчас скажут, что свои.
И, в самом деле, из-за двери ответил женский голос:
- Свои, бабушка, отворите...
Симоненчиха повернулась к сыну:
- Це Зинка Татарчук, бригадирша, чего ей тилько надо? Открывать?
- Видчиныте, не тревожтесь... - уговаривал женский голос.
- А кто с тобой?
- Усе свои, бабушка, Никита и Сашок, да еще Дулева Верка, видчиныте, мы до гостя вашего, вин сам велел.
Старушка сняла крюк с двери. Иван осветил фонариком лица вошедших. Я сразу же узнал бригадиршу, с которой беседовал дня три назад. Ту самую, что в Москву, на сельскохозяйственную выставку ездила.
- Проходьте скорее, - торопила старушка, - не холодите хату!
За бригадиршей в комнату стали протискиваться трое, четверо и еще лезли из темноты.
Хозяйка замахала руками:
- Скилько вас тут, идыть, идыть на двор! Чи ты, Зинка, сказилась.
Бригадирша приказала двоим остаться, а остальных выдворила за дверь. Потом обратилась ко мне:
- Може, и мы выйдем, товарищ...
- Орлов, - подсказал я ей. Понравилось, что она запомнила с того раза и уже не называет меня настоящим именем. - В чем дело? Нельзя ли поскорее? Говорите здесь, этим людям я доверяю.
Бригадирша хорошо улыбнулась.
- Бабушке Симоненко усе можно доверить. Вона, як маты ридна... А прийшлы мы вот чого, товарищ Орлов. Вы мне третьего дня говорили, що треба сколотить группу, идти до лису. Так вот она и группа - двенадцать хлопцив и трое нас, дивчат. Оружие у нас таке: восемь гранат, две винтовки; уси за поясом с ножами, хлиба та сала на недилю, одного нема, товарищ Орлов...
- Плана действий?
- Ни, план есть. План такий: пробыраемось на Ичнянськи леса, а колы там партизан не найдемо, пидем дальше, к Орловской области. Не може того быть, чтобы партизан не нашли. Тилько вот у нас який недочет: споримо, кому командиром быть. Ребята кажут - не надо командира. А я считаю - так идти не можна. С того часу, як мы выйдем - уже группа наша партизаньска. Так, товарищ Орлов?
- Правильно.
- Ну, що я казала? - обратилась она к хлопцам. - А колы мы партизаны, значит, треба и дисциплинку знать. Кто побежит - дезертир, и тому, - в голосе ее появилась жесткая, металлическая нотка, - тому, кто побежит или, того хуже, руки до горы поднимет, - смерть!
- Думаю, что командиром вам как инициатору и надо быть, - оказал я бригадирше.
- А, може, вы, товарищ Орлов, не думать будете, а властью своей назначите? Так воно крепче, тем более люди наши догадываются, что назначение и приказ от партии... Видчыныте, бабушка, трохи дверь. Хай партизаны приказ товарища... Орлова послухают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52