..
Мы долго перебирали с ним общих знакомых, делились впечатлениями, наблюдениями. Зубко, подобно мне, долго бродил в одиночку по оккупированной земле. И самое главное: думал не о своей личной судьбе, а о народе, о том, как организовать народное движение сопротивления. Он рассуждал, как настоящий боец-подпольщик. Я почувствовал в нем боевого товарища.
Теперь мы уже втроем стали искать Мало-Девицкий райком. Чтобы не терять время попусту, мы разделились: Кулько направился в Малую Девицу, я и Зубко пошли в большое село Петровку. Там у Васи жил кум.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ОБКОМ ДЕЙСТВУЕТ
Кум Васи Зубко, некто Семен Голобородько, - полуинтеллигентный мужчина лет сорока пяти. В прошлом директор совхоза, а в последние годы рядовой колхозник, жил он, однако, пошире и покультурнее, чем средний крестьянин. По каким мотивам он остался в тылу у немцев, не знаю. Не знал этого и Вася Зубко.
Бывший директор совхоза, вероятно, - и бывший член партии, исключенный. Впоследствии это подтвердилось.
- Он хоть и кум мне, а вы, пожалуй, не раскрывайтесь, - предупредил меня Зубко.
Я надвинул кепку поглубже и, пока Вася обменивался с хозяином горячими приветствиями, сидел на скамье в позе очень утомленного человека.
Вскоре хозяйка собрала кое-что на стол. Мы с Васей поели фасолевого супа. Вася плел какую-то довольно хитрую историю; сочинял, надо признать, мастерски. Я же тем временем приглядывался к хозяевам и по их поведению чувствовал: что-то они от нас скрывают, волнуются, слишком часто переглядываются...
Улучив момент, я шепнул Васе:
- Пойду-ка я во двор покурю, а ты спроси напрямую: если засада, лучше поскорее пустить в ход оружие.
Через минуту Вася меня позвал, и Голобородько с таинственным выражением лица подвел нас к небольшой двери. Он постучал особым способом, дверь отворилась, и мы увидели высокого чернобородого субъекта в шинели, с винтовкой на ремне, и другого дядю, обросшего рыжей щетиной; он держал в руке наган.
Я окинул быстрым взглядом помещение. Это была просторная, сильно захламленная кладовая. На ящике горел каганец, в углу же светился зелененький глазок...
Вдруг человек с наганом кидается вперед с криком:
- Федоров, Алексей Федорович!
Он обнимает меня и крепко, по-мужски, троекратно целует.
- Стой, да кто это? Дайте хоть взглянуть!
Долго, при тусклом свете каганца, разглядывал я рыжебородого и с большим трудом признал в нем старого знакомого - Павла Логвиновича Плевако. Я встречался с ним в Остерском районе. Когда-то Павел Логвинович занимал там должность уполномоченного Комитета заготовок.
Темнобородый оказался работником Черновицкого обкома - Павлом Васильевичем Днепровским. С ним я раньше не сталкивался, но слыхал о нем; кто-то из друзей рассказывал, что есть такой весьма дельный человек.
- Ну, вот и хорошо! - Это было первое, что сказал Днепровский. Мы с ним тоже расцеловались, после чего Днепровский так же спокойно, баском, добавил:
- Це дуже гарно! - И, не меняя интонации, ворчливо продолжал: Гарно-то воно гарно, секретаря обкома вижу. А знает секретарь обкома, что у него в районах творится? Самое время развертывать силы, пока немцы с гестапо, с гаулейторами, с бургомистрами не подтянулись. Самое время!
Но я его плохо слушал. Меня манил к себе мигающий зеленый глазок и сухое потрескивание в углу кладовой. Определенно, там стоял радиоприемник. Я кинулся к нему, схватился за рычажки:
- А ну, давайте, товарищи, где тут Москва? Давайте Москву!
Я просто вцепился в приемник, вслушиваясь в его разряды и хрипы. От нетерпения я едва не бил по нему кулаком и без особого стеснения подталкивал под ребра Плевако и Днепровского:
- Давайте же!
Но вот, наконец, магические слова:
- Говорит Москва!
- Дальше, дальше! - но диктор с невозмутимой членораздельностью перечислил станции, сообщил, на каких волнах идет передача, и, когда я уже вспотел от ожидания, сказал:
- Передаем концерт легкой музыки...
- Выключайте! Давайте, ищите на другой волне! Да поймите же, товарищи, я третью неделю ничего не знаю. Просто слепо-глухонемой! Ни одной сводки, ни одной статьи о том, что делается в мире...
Но в душе у меня поднималась уже огромная радость. Говорит Москва!
- А нельзя ли, - попросил я неуверенно, - настроиться на Ленинград?
Днепровский ухмыльнулся.
- Понимаю, дружище. Я тоже вот так, пока не знал ничего, ужасно волновался. Но будьте спокойны. Ленинград - незыблемо наш, и вот вам сегодняшняя сводка...
Но я хотел сам услышать, только сам. Ведь даже в кино, если кто-либо наперед рассказывает, просишь замолчать. А тут дорвался до приемника, и вдруг слушать пересказ сводки...
Концерт продолжался. И я смирился: музыка все-таки была из Москвы. Если же в Москве посылают в эфир марши и песни, стало быть, мы уверены в себе.
Днепровский же под веселую музыку из Москвы продолжал монотонно ворчать.
- Медлят у нас, действуют единицы, а переживают сотни. Здесь кругом леса, здесь бы армию партизанскую можно развернуть, ни одного моста немцам не оставить...
- Вы же ничего еще не знаете. Идите со мной в Корюковский район, заметил я. - Там Попудренко с областным отрядом, и я уверен...
Меня перебил Голобородько. Он тоже зашел в кладовую.
- Товарищ Федоров, - сказал он, - есть сведения, что Попудренко бросил отряд и бежал...
- Попудренко... сбежал? Да вы в своем уме? Откуда эти "сведения"? Я за Попудренко ручаюсь, как за самого себя.
Зубко, стоявший до сих пор молча, тихо сказал:
- И до меня такие слухи доносились, Алексей Федорович. Люди передают, что областной отряд распался. Говорят, что Попудренко...
- Не верю! Никому не поверю! Про меня же самого мне говорили, что я старостой стал...
- Алексей Федорович, обождите, - остановил меня Плевако. - Сообщение Советского Информбюро.
Все помнят - трудное было время. Наши войска вели тяжелые оборонительные бои на дальних, а кое-где и на ближних подступах к Москве. Вот сводка Совинформбюро, которую мы тогда услышали:
"ВЕЧЕРНЕЕ СООБЩЕНИЕ 13 ОКТЯБРЯ
В течение 13 октября наши войска вели бои с противником на всем фронте, особенно упорные на В я з е м с к о м и Б р я н с к о м направлениях. После многодневных ожесточенных боев, в ходе которых противник понес огромный урон людьми и вооружением, наши войска оставили город Вязьму.
За 11 октября уничтожено 122 немецких самолета, из них 16 в воздушных боях и 106 на аэродромах противника. Наши потери - 27 самолетов.
В течение 13 октября под Москвой сбито 7 немецких самолетов.
В течение всего дня на ряде участков Западного направления фронта противник, используя большое количество мотомеханизированных частей и авиации и не считаясь с огромными потерями, пытался развить наступление против наших войск. Атаки немцев на наши позиции наталкивались на упорное сопротивление частей Красной Армии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Мы долго перебирали с ним общих знакомых, делились впечатлениями, наблюдениями. Зубко, подобно мне, долго бродил в одиночку по оккупированной земле. И самое главное: думал не о своей личной судьбе, а о народе, о том, как организовать народное движение сопротивления. Он рассуждал, как настоящий боец-подпольщик. Я почувствовал в нем боевого товарища.
Теперь мы уже втроем стали искать Мало-Девицкий райком. Чтобы не терять время попусту, мы разделились: Кулько направился в Малую Девицу, я и Зубко пошли в большое село Петровку. Там у Васи жил кум.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ОБКОМ ДЕЙСТВУЕТ
Кум Васи Зубко, некто Семен Голобородько, - полуинтеллигентный мужчина лет сорока пяти. В прошлом директор совхоза, а в последние годы рядовой колхозник, жил он, однако, пошире и покультурнее, чем средний крестьянин. По каким мотивам он остался в тылу у немцев, не знаю. Не знал этого и Вася Зубко.
Бывший директор совхоза, вероятно, - и бывший член партии, исключенный. Впоследствии это подтвердилось.
- Он хоть и кум мне, а вы, пожалуй, не раскрывайтесь, - предупредил меня Зубко.
Я надвинул кепку поглубже и, пока Вася обменивался с хозяином горячими приветствиями, сидел на скамье в позе очень утомленного человека.
Вскоре хозяйка собрала кое-что на стол. Мы с Васей поели фасолевого супа. Вася плел какую-то довольно хитрую историю; сочинял, надо признать, мастерски. Я же тем временем приглядывался к хозяевам и по их поведению чувствовал: что-то они от нас скрывают, волнуются, слишком часто переглядываются...
Улучив момент, я шепнул Васе:
- Пойду-ка я во двор покурю, а ты спроси напрямую: если засада, лучше поскорее пустить в ход оружие.
Через минуту Вася меня позвал, и Голобородько с таинственным выражением лица подвел нас к небольшой двери. Он постучал особым способом, дверь отворилась, и мы увидели высокого чернобородого субъекта в шинели, с винтовкой на ремне, и другого дядю, обросшего рыжей щетиной; он держал в руке наган.
Я окинул быстрым взглядом помещение. Это была просторная, сильно захламленная кладовая. На ящике горел каганец, в углу же светился зелененький глазок...
Вдруг человек с наганом кидается вперед с криком:
- Федоров, Алексей Федорович!
Он обнимает меня и крепко, по-мужски, троекратно целует.
- Стой, да кто это? Дайте хоть взглянуть!
Долго, при тусклом свете каганца, разглядывал я рыжебородого и с большим трудом признал в нем старого знакомого - Павла Логвиновича Плевако. Я встречался с ним в Остерском районе. Когда-то Павел Логвинович занимал там должность уполномоченного Комитета заготовок.
Темнобородый оказался работником Черновицкого обкома - Павлом Васильевичем Днепровским. С ним я раньше не сталкивался, но слыхал о нем; кто-то из друзей рассказывал, что есть такой весьма дельный человек.
- Ну, вот и хорошо! - Это было первое, что сказал Днепровский. Мы с ним тоже расцеловались, после чего Днепровский так же спокойно, баском, добавил:
- Це дуже гарно! - И, не меняя интонации, ворчливо продолжал: Гарно-то воно гарно, секретаря обкома вижу. А знает секретарь обкома, что у него в районах творится? Самое время развертывать силы, пока немцы с гестапо, с гаулейторами, с бургомистрами не подтянулись. Самое время!
Но я его плохо слушал. Меня манил к себе мигающий зеленый глазок и сухое потрескивание в углу кладовой. Определенно, там стоял радиоприемник. Я кинулся к нему, схватился за рычажки:
- А ну, давайте, товарищи, где тут Москва? Давайте Москву!
Я просто вцепился в приемник, вслушиваясь в его разряды и хрипы. От нетерпения я едва не бил по нему кулаком и без особого стеснения подталкивал под ребра Плевако и Днепровского:
- Давайте же!
Но вот, наконец, магические слова:
- Говорит Москва!
- Дальше, дальше! - но диктор с невозмутимой членораздельностью перечислил станции, сообщил, на каких волнах идет передача, и, когда я уже вспотел от ожидания, сказал:
- Передаем концерт легкой музыки...
- Выключайте! Давайте, ищите на другой волне! Да поймите же, товарищи, я третью неделю ничего не знаю. Просто слепо-глухонемой! Ни одной сводки, ни одной статьи о том, что делается в мире...
Но в душе у меня поднималась уже огромная радость. Говорит Москва!
- А нельзя ли, - попросил я неуверенно, - настроиться на Ленинград?
Днепровский ухмыльнулся.
- Понимаю, дружище. Я тоже вот так, пока не знал ничего, ужасно волновался. Но будьте спокойны. Ленинград - незыблемо наш, и вот вам сегодняшняя сводка...
Но я хотел сам услышать, только сам. Ведь даже в кино, если кто-либо наперед рассказывает, просишь замолчать. А тут дорвался до приемника, и вдруг слушать пересказ сводки...
Концерт продолжался. И я смирился: музыка все-таки была из Москвы. Если же в Москве посылают в эфир марши и песни, стало быть, мы уверены в себе.
Днепровский же под веселую музыку из Москвы продолжал монотонно ворчать.
- Медлят у нас, действуют единицы, а переживают сотни. Здесь кругом леса, здесь бы армию партизанскую можно развернуть, ни одного моста немцам не оставить...
- Вы же ничего еще не знаете. Идите со мной в Корюковский район, заметил я. - Там Попудренко с областным отрядом, и я уверен...
Меня перебил Голобородько. Он тоже зашел в кладовую.
- Товарищ Федоров, - сказал он, - есть сведения, что Попудренко бросил отряд и бежал...
- Попудренко... сбежал? Да вы в своем уме? Откуда эти "сведения"? Я за Попудренко ручаюсь, как за самого себя.
Зубко, стоявший до сих пор молча, тихо сказал:
- И до меня такие слухи доносились, Алексей Федорович. Люди передают, что областной отряд распался. Говорят, что Попудренко...
- Не верю! Никому не поверю! Про меня же самого мне говорили, что я старостой стал...
- Алексей Федорович, обождите, - остановил меня Плевако. - Сообщение Советского Информбюро.
Все помнят - трудное было время. Наши войска вели тяжелые оборонительные бои на дальних, а кое-где и на ближних подступах к Москве. Вот сводка Совинформбюро, которую мы тогда услышали:
"ВЕЧЕРНЕЕ СООБЩЕНИЕ 13 ОКТЯБРЯ
В течение 13 октября наши войска вели бои с противником на всем фронте, особенно упорные на В я з е м с к о м и Б р я н с к о м направлениях. После многодневных ожесточенных боев, в ходе которых противник понес огромный урон людьми и вооружением, наши войска оставили город Вязьму.
За 11 октября уничтожено 122 немецких самолета, из них 16 в воздушных боях и 106 на аэродромах противника. Наши потери - 27 самолетов.
В течение 13 октября под Москвой сбито 7 немецких самолетов.
В течение всего дня на ряде участков Западного направления фронта противник, используя большое количество мотомеханизированных частей и авиации и не считаясь с огромными потерями, пытался развить наступление против наших войск. Атаки немцев на наши позиции наталкивались на упорное сопротивление частей Красной Армии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52