В один прекрасный день раздался звон колоколов. Спустя какое-то время дверь сарая отворилась, и мать Пьера пригласила меня в дом. Последний немец покинул Корсику! Был яркий солнечный день. Жители поселка выбежали из домов, все поздравляли друг друга.
Первым событием было создание мэрии, мэром поселка стал Пьер. Его семья торжествовала, я тоже поздравил Пьера. Однако никаких выборов не было. Позже художник и Елизавета назвали это захватом власти группой местных левых экстремистов. На острове уже находилась армия де Голля, но система управления еще не сложилась, и вопрос о власти на местах решался стихийно.
Следует отметить, что еще до ухода немцев семья Пьера получала из общественных продовольственных ресурсов продукты на меня и на Жака. Эти ресурсы были образованы из захваченных немецких продуктов и распоряжались ими бывшие партизаны. Став мэром, Пьер значительно увеличил эти поставки. Думаю, что после этого наше присутствие стало выгодным для его семьи: получаемых продуктов хватало на всех.
Несколько дней спустя в дом пришла молодая девушка. "Вас ждут, идемте", - обратилась она ко мне. Это была приемная дочь художника и Елизаветы, русская, тоже из семьи эмигрантов. Меня встретили как близкого человека. Приготовили ванну, дали чистое белье, в гардеробе художника нашлись для меня хорошие брюки, рубашка, куртка. После бегства из плена я не брился (бритвенный прибор остался в госпитале) и успел обрасти большой бородой. Мне дали бритву, я с удовольствием сбрил бороду, но оставил усы, после чего французы стали называть меня monsieur Staline.
Я стал часто бывать в этом доме. Художника видел редко, он был занят какими-то коммерческими делами. Меня принимала Елизавета, она уделяла мне много внимания. Мы гуляли по окрестностям. Шла неторопливая беседа, и каждый из нас продолжал понемногу раскрывать свою жизнь. Я узнал, что Елизавета певица, обладает колоратурным сопрано, получила музыкальное образование в Париже. Ее обрадовал мой рассказ о моих музыкальных склонностях, интересовало мое отношение к религии. Сама она была верующей, но не фанатичкой и сдержанно относилась к духовной иерархии. Мой атеизм она восприняла спокойно, с уважением и лишь выразила надежду, что я все же когда-нибудь приду к вере.
Я проводил довольно много времени в их доме. В нем был патефон и большое собрание пластинок с записями выдающихся произведений классической музыки. Надо ли говорить, какое наслаждение доставляли мне звуки этой музыки и как это меня волновало. Однажды Елизавета спросила: "Хотите, я вам спою?" Она села за рояль и, аккомпанируя себе, очень хорошо спела несколько романсов русских композиторов и французских песен из репертуара известных шансонье. Это в дальнейшем повторялось не раз - она почувствовала во мне внимательного слушателя.
Вскоре после ухода немцев художник устроил званый обед. Среди гостей, их было человек двадцать пять, были корсиканцы, друзья семьи, и парижане, которые предпочли жизнь на Корсике жизни в Париже - режим итальянских властей на острове был свободнее и гуманнее режима, установленного немцами в оккупированной Франции. Был приглашен и я. Мне запомнились два момента. Первый: длинный стол обильно уставлен закусками, салатами, фруктами, винами. Во главе стола сидит хозяин дома, у него в руках большой круглый хлеб, который он разрезает длинным ножом, и каждый гость получает один небольшой кусок на весь обед. С хлебом на острове было плохо. Второй: когда художник представил меня - русский солдат, бежавший из немецкого плена, раздались аплодисменты. Была середина октября 1943 года, победы Советской армии были известны всем живущим на острове и вызывали восхищение. Во мне видели солдата победоносной Советской армии, ее "представителя". Такое же отношение к себе я встречал и в дальнейшем со стороны людей разных национальностей, с которыми мне довелось общаться - до той минуты, когда моя нога ступила на родную землю.
В один из дней в поселок вступило подразделение армии де Голля. Жители с восторгом встретили его, забрасывали проезжавшие машины цветами. Прибывшая часть разместилась вблизи поселка и в последующие дни в каждом доме были гости - французские солдаты. Каждая семья считала своим долгом оказать им гостеприимство, выразить свою симпатию, угостить обедом. На такой обед к соседке Пьера был приглашен и я. Кроме меня за столом сидели два солдата. Старая одинокая женщина щудро угостила нас и пожелала благополучно вернуться к своим семьям. Ее сын с 40-го года находился в немецком плену. Еще до прихода деголлевцев Жак отправился в Бастию, оставив мне свой адрес. И вот однажды, когда я в очередной раз пришел в дом художника, открывшая мне дверь служанка сказала, что у хозяев гости французские офицеры, но что она доложит обо мне. Вернувшись, служанка сказала, что хозяйка просит ее извинить, она не может выйти ко мне и ждет меня завтра. Признаюсь, это меня задело. Я ушел, решив больше в этом доме не появляться. Дня через три или четыре меня разыскала приемная дочь Елизаветы. "Ради бога простите маму, - воскликнула девушка, - она не хотела вас огорчить и очень просит придти к нам". Елизавета встретила меня с явным волнением. "Простите меня, - сказала она со слезами на глазах. - Я не решилась пригласить вас на встречу с офицерами, я знаю эту среду, знаю их высокомерие и ограниченность, я боялась, что они могут вас обидеть своим невниманием и хотела оградить вас от этого!"
* * *
В первый же день после ухода немцев из Корсики я сказал Пьеру, что мне пора думать о возвращении в Советский Союз. Он на это ответил, что надо подождать, еще неясна обстановка, не налажены транспортные связи. Того же мнения был и художник. Время шло. Я несколько раз возвращался к этому вопросу и всякий раз Пьер говорил: "Не торопись, надо подождать". Это ожидание, несмотря на прекрасные условия, в которых я жил, стало меня тяготить.
Дело у нас дошло почти до конфликта. Однажды я зашел в мэрию. Пьер был там. Я снова заговорил о том, что мне пора уезжать, и вдруг он перешел на повышенный тон: "Зачем тебе это нужно, война продолжается, дорога в Советский Союз еще очень опасна, дождись конца войны, разве тебе плохо у нас?" Я вспылил: "Да пойми ты, именно потому, что война не кончилась, я должен как можно скорее вернуться на родину, это мой долг! И сколько бы ты ни кричал, я это сделаю!" Присутствующие со смущением смотрели на нас.
Но эта вспышка на дальнейших наших отношениях с Пьером не отразилась, мы оставались друзьями. Однако я начал готовить свой отъезд. Моим союзником стал художник. Решили, что первым делом надо обзавестись какой-то бумагой, удостоверяющей мою личность. У Елизаветы была в мэрии добрая знакомая, которая сумела изготовить мне на бланке мэрии справку с печатью:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28