Гаспар повернулся к Каллингему, который растирал свои только что освобожденные конечности.
— Так Элоиза и вам задала жару?
Каллингем кивнул, недоуменно хмурясь.
— Она вела себя как-то странно, — сказал он. — Смерила меня взглядом и надавала мне пощечин.
Гаспар покачал головой.
— Скверный признак! — заметил он.
— Почему? Было не больно. Можно даже сказать, что она просто потрепала меня по щекам.
— Это-то и плохо! — мрачно покачал головой Гаспар. — Значит, она имеет на вас виды.
Каллингем побледнел.
— Флакси, — обратился он к своему партнеру, который говорил по телефону, — необходимо привести электрозамок в порядок, и как можно скорей! Знаете, Гаспар, идея издательской мафии начинает мне нравиться.
— Во всяком случае, — с гордостью заявил Гаспар, — моя выдумка обратила Элоизу и Гомера в бегство. Насколько я понимаю, они поспешили в панике скрыться.
— Ничего подобного, — сообщил ему Каллингем, — их спугнула мисс Румянчик. Она вошла, увидела Гомера, кинулась в коридор и через мгновение вернулась с большим огнетушителем. Тут Элоиза и ее банда кинулись наутек.
— Может быть, достаточно воспоминаний? — осведомилась няня Бишоп, которая, расчистив место на письменном столе, развертывала пакеты. — Мне нужна помощь.
— А не попросить ли нам мисс Румянчик? — отозвался Зейн Горт из дальнего угла, где он шептался с розовой роботессой, которая чопорно отказалась подключиться к его корпусу. — Ей было бы полезно отвлечься.
— Вот уж не думала, что мне придется заниматься роботерапией, — сказала няня Бишоп. — Во всяком случае от нее будет гораздо больше толку, чем от вас, органических и неорганических самодовольных бездельников. Брось своего жестяного пустозвона, Розочка, и иди сюда. Тут нужна женская рука!
— С удовольствием! — объявила роботесса. — С тех пор как я сошла с конвейера, я успела узнать, что существа одного со мной пола, и электронные, и из плоти и крови, мне гораздо ближе роботов-пустозвонов или мужчин двойной закалки.
14
Флаксмен положил телефонную трубку и повернулся к Гаспару и Зейну Горту.
— Няня Бишоп ввела вас, ребята, в курс дела? — спросил издатель. — Я имею в виду наш великий план Детской и все прочее.
Они отрицательно покачали головами.
— И правильно! Это в ее обязанности не входило. — Он откинулся в кресле, начал стирать пену с рукава, но тут же передумал и задумчиво сказал: — Лет сто назад, в конце XX века, жил гениальный хирург, а также виртуоз в области микроэлектроники по имени Даниэль Цуккерторт. Вы, конечно, о нем даже не слышали?
Гаспар открыл было рот, однако промолчал и посмотрел на Зейна, который также не стал ничего говорить — возможно, вспомнив шпильку по адресу роботов-пустозвонов.
— Так вот, — продолжал Флаксмен, — этот Цуккерторт творил с помощью микроскальпелей настоящие чудеса. Он создал какую-то особую методику соединения нервных волокон с металлом и достиг результатов, которых никому другому не удалось повторить, работая с высшими животными. Разумеется, как все гении его калибра, Цукки был чудаком. Он вознамерился подарить бессмертие лучшим человеческим умам и, полностью изолировав их от соблазнов внешнего мира, открыть перед ними путь к достижению высот мифически-абстрактного знания. Для этого он разработал способ сохранения полностью функционирующего человеческого мозга внутри стационарного металлического футляра. Нервы органов речи, зрения и слуха он сращивал с соответствующими входными и выходными контактами. Шедевром его технического гения было искусственное, работающее на изотопах сердце, которое обеспечивало циркуляцию крови и снабжение ее кислородом. Это сердце-мотор помещалось в большой полости, как Цукки назвал верхний широкий свод металлического футляра, и требовало замены изотопного топлива всего раз в год. Ежедневная смена малой вывинчивающейся полости позволяла снабжать мозг дополнительными питательными веществами и освобождать его от продуктов распада. Миниатюрный насосик — подлинный триумф микроэлектроники — подавал в мозг необходимые гормоны и другие раздражители, что мешало мозгу погружаться в тупую спячку. Короче говоря, Цукки достиг своей цели: бессмертие лучшим умам было обеспечено.
Флаксмен внушительно поднял палец и помолчал, давая им время освоиться с этой мыслью.
— Однако, — продолжал он после паузы, — у Цукки был свой взгляд на то, какие умы считать лучшими. Ученых он не ставил ни во что, так как все они уступали ему, а о себе он был не особенно высокого мнения. Государственных мужей он презирал, как и светил церкви. Однако слово «художник» внушало Цукки благоговейный трепет, так как он был человеком с чрезвычайно прямолинейным складом ума и не обладал ни малейшим воображением, если, конечно, исключить его специальность. Художественное творчество — умение манипулировать красками, звуками, а главное словами — он до самой смерти считал величайшим чудом. Таким образом, Цукки задумал подарить консервированное бессмертие творческим личностям — художникам, скульпторам, композиторам, но в первую очередь писателям. Последнее явилось весьма своевременной идеей по двум причинам: во-первых, как раз появились словомельницы и настоящие писатели оказались без работы, а во-вторых, пожалуй, только писатели могли оказаться настолько полоумными, что согласились бы на предложение Цукки. Но как бы то ни было, к тому времени, когда сообщение о его работе просочилось в прессу, у него уже было законсервировано тридцать мозгов, причем все они принадлежали писателям, переговоры с которыми он сумел сохранить в полной тайне. Как вы можете представить, разразился невероятный скандал. Духовенство утверждало, что Цукки кощунственно лишил смертных надежды на вечное блаженство, дамы из Общества защиты животных негодовали на столь жестокое обращение с маленькими миленькими мозгами, а юристы утверждали, что появление «яйцеглавов» потребует пересмотра чуть ли не всего существующего гражданского законодательства. Однако предъявить Цукки какое-то конкретное обвинение было нелегко: в его распоряжении имелись нотариально заверенные разрешения на операцию тех, кого он оперировал, и все яйцеглавы, когда их допрашивали, полностью поддерживали Цукки. К тому же все свое огромное состояние он отдал в распоряжение фонда, который назвал «Мозговым Трестом»— фонд этот должен был обеспечивать яйцеглавов необходимым уходом, пока они будут в нем нуждаться. Затем в самый разгар скандала Цукки умер, положив конец всей истории. И смерть он себе выбрал вполне его достойную — подвергся разработанной им операции «психосоматического развода», как он ее называл. У Цукки был ассистент — настоящий кудесник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37