Сидящий недалеко от костра Сурду с надеждой нюхал воздух. На яркий свет уже слетелись бесшерстные порхающие существа, которых медведи легко сбивали лапами на землю и потом с аппетитом съедали.
— В моем отчете, — продолжал Бордман, — будет слишком много заманчивых предложений, и он будет иметь вес. Организаторы колонии роботов вынуждены будут со всем согласиться, так как иначе они погорят. А ваши друзья их поддержат.
Хайдженс трясся от смеха.
— Вы низкий лжец, Бордман, — наконец, сказал он. — Ведь очень неразумно и непредусмотрительно с вашей стороны ставить пятна на свою безупречную репутацию только для того, чтобы выручить меня из беды. Вы ведете себя не как разумное животное, Бордман. Но я знал, что из вас не выйдет разумного животного, когда наступит трудный момент.
Бордман смутился.
— Но это единственный выход из создавшегося положения, и, по-моему, он вполне приемлем.
— Я принимаю его, — сказал улыбаясь Хайдженс, — с благодарностью, так как это даст возможность нескольким поколениям людей жить по-человечески на этой планете. Я принимаю его еще и потому, если хотите знать правду, что это спасет Сурду, Ситку, Нелл и Наджета, которых я незаконно привез сюда.
Что-то мягкое ткнулось в колени Бордмана. Медвежонок толкал его, чтобы поближе придвинуться к лакомому куску. Наконец, ему удалось протиснуться к огню. Бордман покатился по земле, но Наджет ничего не замечал. Он упоенно вдыхал запах мяса.
— Шлепните его как следует, — посоветовал Хайдженс. — Он сразу отодвинется.
— Ни за что, — возмутился Бордман, не двигаясь с места. — Ни за что. Он мой друг.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. БОЛОТО ВВЕРХ ТОРМАШКАМИ
Бордман почувствовал как корабль Надзора поворачивается вокруг своей оси, потому что, несмотря не искусственную гравитацию он почувствовал в своих ушах изменение давления. Он знал что переворачивается через голову, несмотря на то, что его стопы твердо стояли на полу. Это было не нормальное ощущение и он почувствовал слабое, инстинктивное сокращение мышц, когда они реагируют на анормальное явление, видимое или ощущаемое.
Но повод для маневра корабля был очевиден. Они были совсем рядом от места назначения и начали торможение двигателей Лоулора. И как Бордман и предполагал как только маневр был закончен, юный Барнс — самый младший офицер на борту судна явился в каюту и подмигнул ему.
— Корабль приземляться не будет, сэр, — сказал он, таким тоном, словно объясняя очевидные вещи десятилетнему младенцу. — Пришлось подкорректировать приказы. Вы попадете на поверхность с помощью посадочной шлюпки. Пожалуйста сюда, сэр.
Бордман содрогнулся. Он был Старшим офицером Колониального Надзора, состарившийся на службе и этот корабль доложен был доставить его к месту последней незаконченной работы. Бело было срочное и важное. У этого корабля не было других дел, последние несколько месяцев, кроме как отправиться за ним и доставить его в Штаб-квартиру Сектора на Канну-3 или куда-нибудь поблизости. И этот юный офицер относится к нему как к ребенку!
Бордман с некоторым облегчением обнаружил что он просто не умеет производить должное впечатление. Он не был знаменитым звездным волком и не мог похвастаться высоким званием. Он даже не мог вызвать своим видом уважения к собственному рангу.
Сейчас юный офицер, напряженный и насмешливый ожидал пока Бордман сдвинется с места, а Бордман глядя на него решил что мог бы с легкостью надрать наглецу уши. Но он вспомнил самого себя, в свою бытность младшим корабельным офицером. Тогда он чувствовал едва скрываемое презрение ко всем людям, неважно какого ранга, которые проводили свои жизни в тесных неуютных каютах кораблей Надзора. И если этому юному лейтенанту Барнсу повезет, то он до конца жизни не изменит своего мнения. Бордман не осуждал его за юношеский максимализм.
И потому он покорно последовал за Барнсом в дверь отсека. Он пригнул голову под вентиляционного отверстия и обогнул трубу с блестящими регуляторами давления. Здесь пахло озоном маслом и краской, что были привычные запахи кораблей Надзора, в служебной части.
— Сюда, сэр, — сказал Барнс. — В этот проход.
Бордман кивнул. Он приблизился к ярко окрашенной двери. Она не выглядела достаточно новой. Корабль Надзора был построен достаточно давно и фондов для ремонта старых устройств у Колониального надзора вечно не хватало. Поэтому, почти каждый Спасательный корабль был похож на груду металлолома.
Громкоговоритель на стене резко проговорил:
— Слушайте! Шевелитесь! Гравитация исчезает!
Бордман ухватился за ближайшую трубу и быстро отдернул руку — труба оказалась горячей схватился за следующую и второй рукой вцепился за нее чуть ниже. Он почувствовал изменение давления. Юный офицер сказал вежливо:
— Поторопитесь, сэр. Если позволите…
Гравитация внезапно исчезла. Бордман скривился. Было время, когда он сталкивался в подобными ситуациями, но на этот раз она застала его врасплох и без воздуха в легких. Его диафрагма под давлением внутренних органов вдавилась в легкие. Он почувствовал что задыхается. И с трудом выговорил:
— Я этого совсем не люблю, лейтенант. Я прослужил четыре года кадетом на корабле точь-в-точь как этот.
Он не плыл в невесомости. Он держался обеими руками за трубу и пользовался давлением в корабле вполне профессионально, и потому его ноги не оторвались от пола. Он смотрел что юный Барнс смотрел на него с тем же презрением, потому что все юные кадеты считали, что лишь они знают службу.
Барнс сказал спокойно:
— Так точно, сэр. — Выражение его лица не изменилось ни на йоту.
— Я даже знаю, — сказал Бордман, — что гравитация может быть отключена, потому что в зоне действия нашего корабля может находиться второй корабль с двигателями Лоулора. Наш гравитационный кокон может взорваться, если мы попадем в его поле.
Теперь юный Барнс выглядел смущенным. Бордман почувствовал жалость к нему. Внушение, каким бы оно ни было деликатным со стороны старшего офицера — малоприятная штука. И бордман добавил:
— И я помню, что в те времена, когда был юным стажером то однажды пытался объяснить Главе Сектора как ему следует обращаться со скафандром. Да минует вас сия доля!
Юный Барнс смутился еще больше. Глава Сектора находился столь высоко в табели о рангах, что сама мысль о том, чтобы сделать ему замечание могла вызвать головокружение у молодого офицера-стажера. Если Бордман действительно сделал замечание Главе сектора и до сих пор жив… Тогда…
— Я все понял, сэр, — сказал Барнс смущенно. — И постараюсь впредь вести себя согласно уставу.
— Мне кажется, — сказал Бордман. — Что вы допустили погрешность случайно. Какого дьявола здесь делает другой корабль и почему мы не можем приземлиться обычным путем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
— В моем отчете, — продолжал Бордман, — будет слишком много заманчивых предложений, и он будет иметь вес. Организаторы колонии роботов вынуждены будут со всем согласиться, так как иначе они погорят. А ваши друзья их поддержат.
Хайдженс трясся от смеха.
— Вы низкий лжец, Бордман, — наконец, сказал он. — Ведь очень неразумно и непредусмотрительно с вашей стороны ставить пятна на свою безупречную репутацию только для того, чтобы выручить меня из беды. Вы ведете себя не как разумное животное, Бордман. Но я знал, что из вас не выйдет разумного животного, когда наступит трудный момент.
Бордман смутился.
— Но это единственный выход из создавшегося положения, и, по-моему, он вполне приемлем.
— Я принимаю его, — сказал улыбаясь Хайдженс, — с благодарностью, так как это даст возможность нескольким поколениям людей жить по-человечески на этой планете. Я принимаю его еще и потому, если хотите знать правду, что это спасет Сурду, Ситку, Нелл и Наджета, которых я незаконно привез сюда.
Что-то мягкое ткнулось в колени Бордмана. Медвежонок толкал его, чтобы поближе придвинуться к лакомому куску. Наконец, ему удалось протиснуться к огню. Бордман покатился по земле, но Наджет ничего не замечал. Он упоенно вдыхал запах мяса.
— Шлепните его как следует, — посоветовал Хайдженс. — Он сразу отодвинется.
— Ни за что, — возмутился Бордман, не двигаясь с места. — Ни за что. Он мой друг.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. БОЛОТО ВВЕРХ ТОРМАШКАМИ
Бордман почувствовал как корабль Надзора поворачивается вокруг своей оси, потому что, несмотря не искусственную гравитацию он почувствовал в своих ушах изменение давления. Он знал что переворачивается через голову, несмотря на то, что его стопы твердо стояли на полу. Это было не нормальное ощущение и он почувствовал слабое, инстинктивное сокращение мышц, когда они реагируют на анормальное явление, видимое или ощущаемое.
Но повод для маневра корабля был очевиден. Они были совсем рядом от места назначения и начали торможение двигателей Лоулора. И как Бордман и предполагал как только маневр был закончен, юный Барнс — самый младший офицер на борту судна явился в каюту и подмигнул ему.
— Корабль приземляться не будет, сэр, — сказал он, таким тоном, словно объясняя очевидные вещи десятилетнему младенцу. — Пришлось подкорректировать приказы. Вы попадете на поверхность с помощью посадочной шлюпки. Пожалуйста сюда, сэр.
Бордман содрогнулся. Он был Старшим офицером Колониального Надзора, состарившийся на службе и этот корабль доложен был доставить его к месту последней незаконченной работы. Бело было срочное и важное. У этого корабля не было других дел, последние несколько месяцев, кроме как отправиться за ним и доставить его в Штаб-квартиру Сектора на Канну-3 или куда-нибудь поблизости. И этот юный офицер относится к нему как к ребенку!
Бордман с некоторым облегчением обнаружил что он просто не умеет производить должное впечатление. Он не был знаменитым звездным волком и не мог похвастаться высоким званием. Он даже не мог вызвать своим видом уважения к собственному рангу.
Сейчас юный офицер, напряженный и насмешливый ожидал пока Бордман сдвинется с места, а Бордман глядя на него решил что мог бы с легкостью надрать наглецу уши. Но он вспомнил самого себя, в свою бытность младшим корабельным офицером. Тогда он чувствовал едва скрываемое презрение ко всем людям, неважно какого ранга, которые проводили свои жизни в тесных неуютных каютах кораблей Надзора. И если этому юному лейтенанту Барнсу повезет, то он до конца жизни не изменит своего мнения. Бордман не осуждал его за юношеский максимализм.
И потому он покорно последовал за Барнсом в дверь отсека. Он пригнул голову под вентиляционного отверстия и обогнул трубу с блестящими регуляторами давления. Здесь пахло озоном маслом и краской, что были привычные запахи кораблей Надзора, в служебной части.
— Сюда, сэр, — сказал Барнс. — В этот проход.
Бордман кивнул. Он приблизился к ярко окрашенной двери. Она не выглядела достаточно новой. Корабль Надзора был построен достаточно давно и фондов для ремонта старых устройств у Колониального надзора вечно не хватало. Поэтому, почти каждый Спасательный корабль был похож на груду металлолома.
Громкоговоритель на стене резко проговорил:
— Слушайте! Шевелитесь! Гравитация исчезает!
Бордман ухватился за ближайшую трубу и быстро отдернул руку — труба оказалась горячей схватился за следующую и второй рукой вцепился за нее чуть ниже. Он почувствовал изменение давления. Юный офицер сказал вежливо:
— Поторопитесь, сэр. Если позволите…
Гравитация внезапно исчезла. Бордман скривился. Было время, когда он сталкивался в подобными ситуациями, но на этот раз она застала его врасплох и без воздуха в легких. Его диафрагма под давлением внутренних органов вдавилась в легкие. Он почувствовал что задыхается. И с трудом выговорил:
— Я этого совсем не люблю, лейтенант. Я прослужил четыре года кадетом на корабле точь-в-точь как этот.
Он не плыл в невесомости. Он держался обеими руками за трубу и пользовался давлением в корабле вполне профессионально, и потому его ноги не оторвались от пола. Он смотрел что юный Барнс смотрел на него с тем же презрением, потому что все юные кадеты считали, что лишь они знают службу.
Барнс сказал спокойно:
— Так точно, сэр. — Выражение его лица не изменилось ни на йоту.
— Я даже знаю, — сказал Бордман, — что гравитация может быть отключена, потому что в зоне действия нашего корабля может находиться второй корабль с двигателями Лоулора. Наш гравитационный кокон может взорваться, если мы попадем в его поле.
Теперь юный Барнс выглядел смущенным. Бордман почувствовал жалость к нему. Внушение, каким бы оно ни было деликатным со стороны старшего офицера — малоприятная штука. И бордман добавил:
— И я помню, что в те времена, когда был юным стажером то однажды пытался объяснить Главе Сектора как ему следует обращаться со скафандром. Да минует вас сия доля!
Юный Барнс смутился еще больше. Глава Сектора находился столь высоко в табели о рангах, что сама мысль о том, чтобы сделать ему замечание могла вызвать головокружение у молодого офицера-стажера. Если Бордман действительно сделал замечание Главе сектора и до сих пор жив… Тогда…
— Я все понял, сэр, — сказал Барнс смущенно. — И постараюсь впредь вести себя согласно уставу.
— Мне кажется, — сказал Бордман. — Что вы допустили погрешность случайно. Какого дьявола здесь делает другой корабль и почему мы не можем приземлиться обычным путем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56