от плоских
фляжек с водкой и жевательного табака до фотографий знакомых
девушек. Не говоря уж, само собой, о шпаргалках. Пиркс долго
искал на себе место, где бы ее спрятать. Он перепрятывал се раз
пятнадцать - в ботинок под пятку, между двумя носками, за край
ботинка, во внутренний карман комбинезона, в маленький звездный
атлас - карманные брать разрешалось; подошел бы футляр для
очков, но, во-первых, футляр понадобился бы громадный, во-вторых,
он не носил очков. Чуть позже он сообразил. что в очках его бы не
приняли в Институт.
Итак, он стоял на стальном помосте в ожидании обоих
инструкторов и Шефа, а те почему-то опаздывали, хотя старт был
назначен на девятнадцать сорок, а часы уже показывали
девятнадцать двадцать семь. Будь у него кусочек пластыря, он,
пожалуй, прилепил бы шпаргалку под мышкой. Говорят, коротышка
Джеркес так и сделал, а когда инструктор дотронулся до него,
запищал, что, дескать, боится щекотки,- и проскочил. Но Пиркс не
был похож на человека, который боится щекотки. Он это знал и не
обманывался на свой счет. Поэтому он просто держал шпаргалку в
правой руке; потом, вспомнив, что придется здороваться за руку со
всей троицей, переложил шпаргалку в левую, а бортжурнал - из
левой в правую. Манипулируя таким образом, он незаметно привел в
движение стальной помост - тот уже раскачивался, как трамплин. И
тут он услышал шаги. Идущих он увидел не сразу - под крышей
ангара было темно.
Явились все трое, как обычно ради такой оказии - в
мундирах, стройные и подтянутые, особенно Шеф. А на нем, на
курсанте Пирксе, был комбинезон, который даже без воздуха
выглядел как двадцать сложенных вместе доспехов регбийного
игрока, к тому же по обе стороны высокого ворота свисали разъемы
кабелей ближней и дальней радиосвязи, на шее болтался шланг
кислородного аппарата с вентилем на конце, в спину врезался
резервный баллон, в двойном противопотном белье было дьявольски
жарко, но пуще всего его донимало устройство, благодаря которому
в полете не надо отлучаться по нужде (впрочем, в ракете первой
ступени, служившей для пробных полетов, отлучиться было бы
некуда).
Помост вдруг начал подпрыгивать. Кто-то шел сзади - это был
Берст, в таком же комбинезоне; он четко отдал честь рукой в
огромной перчатке и остановился так близко от Пиркса, словно
всерьез решил спихнуть его вниз.
Когда начальство двинулось наконец вперед, Пиркс удивленно
спросил:
- Ты тоже летишь? Тебя же не было в списке.
- Брендан заболел. Я за него,- ответил Берст.
Пирксу стало как-то не по себе. В конце концов это была
редкая, прямо-таки единственная возможность хотя бы на миллиметр
подняться к недосягаемым высотам, на которых пребывал Берст,
словно бы вовсе о том не заботясь. У них на курсе он был не
только самым способным - с этим Пиркс еще примирился бы, он даже
питал уважение к математическим талантам Берста, с тех пор как
имел случай наблюдать его мужественный поединок с электронным
Вычислителем: Берст стал отставать лишь при извлечении корней
четвертой степени; мало того, что он был из состоятельной семьи и
не имел нужды предаваться мечтам о монетах, завалявшихся в старых
штанах,- но он к тому же показывал превосходные результаты в
легкой атлетике, прыгал как черт, отлично танцевал и, что тут
скрывать, был очень хорош собой, чего нельзя было сказать о
Пирксе.
Они шли по длинному помосту между решетчатыми консолями
перекрытия, мимо выстроенных в ряд ракет, пока полумрак не
сменился солнечным светом: здесь перекрытие было уже раздвинуто
на протяжении двухсот метров. Над огромными бетонированными
воронками, которые вбирали в себя и отводили пламя выхлопа,
высились рядом две конусообразных громадины - во всяком случае,
Пирксу они показались громадинами: сорок восемь метров в высоту и
одиннадцать в диаметре в самом низу, у ускорителей.
К люкам, уже открытым, были переброшены мостики, но проход
загораживали маленькие красные флажки на гибких флагштоках и
свинцовых подставках. Пиркс знал, что сам отодвинет флажок, когда
на вопрос, готов ли он выполнить задание, ответит "готов",- и
сделает это впервые в жизни. И тут же им овладело предчувствие,
что, отодвигая флажок, он споткнется о трос и непременно
растянется на помосте,- такое случалось. А если с кем-то
случалось, то с ним случится наверняка: временами ему казалось,
что он невезучий. Преподаватели смотрели на это иначе - дескать,
он ротозей, растяпа, и вечно думает о чем угодно, только не о
том, о чем полагалось бы думать. И правда, мало что давалось ему
с таким трудом, как слова. Между его поступками и мыслями,
облеченными в слова, зияла... не то чтобы пропасть, но, во всяком
случае, какой-то зазор, который осложнял ему жизнь. Преподаватели
не догадывались о том, что Пиркс мечтатель. Об этом не
догадывался никто. Считалось, что он вообще ни о чем не думает. А
это было не так.
Краешком глаза он увидел, что Берст уже стоит, как положено,
в одном шаге от переброшенного к люку ракеты мостика, вытянувшись
по стойке "смирно" и прижав руки к ненадутым резиновым
сочленениям комбинезона.
Он подумал, что Берсту к лицу даже этот чудной наряд, словно
сшитый из сотни футбольных мячей, и что комбинезон Берста
действительно не надут, тогда как его собственный надут как-то
неравномерно, и поэтому в нем так неудобно ходить, приходится так
широко расставлять ноги. Он сдвинул их как можно теснее, но
каблуки все равно не сходились. Почему же они сходились у Берста?
Непонятно. Впрочем, если бы не Берст, он начисто забыл бы о том,
что надо встать по стойке "смирно" спиной к ракете, лицом к трем
людям в мундирах. Сперва они подошли к Берсту - допустим, лишь
потому, что тот начинался на "Б", но и это не было чистой
случайностью, вернее, было случайностью не в пользу Пиркса: ему
всегда приходилось подолгу маяться в ожидании вызова, и он всякий
раз нервничал - уж если должно случиться что-то плохое, то лучше
бы сразу.
Он с пятого на десятое слышал, что говорили Берсту, а тот,
вытянувшись в струнку, отвечал так быстро, что Пиркс ничего не
понял. Потом они подошли к нему, и, когда Шеф начал говорить,
Пиркс вдруг вспомнил, что лететь должны были трое, а не двое,
куда же девался третий? К счастью, он все же услышал слова Шефа и
в последнюю минуту успел выпалить:
- Курсант Пиркс к полету готов!
- Мда-а...- протянул Шеф.- И курсант Пиркс заявляет, что
здоров телом и духом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
фляжек с водкой и жевательного табака до фотографий знакомых
девушек. Не говоря уж, само собой, о шпаргалках. Пиркс долго
искал на себе место, где бы ее спрятать. Он перепрятывал се раз
пятнадцать - в ботинок под пятку, между двумя носками, за край
ботинка, во внутренний карман комбинезона, в маленький звездный
атлас - карманные брать разрешалось; подошел бы футляр для
очков, но, во-первых, футляр понадобился бы громадный, во-вторых,
он не носил очков. Чуть позже он сообразил. что в очках его бы не
приняли в Институт.
Итак, он стоял на стальном помосте в ожидании обоих
инструкторов и Шефа, а те почему-то опаздывали, хотя старт был
назначен на девятнадцать сорок, а часы уже показывали
девятнадцать двадцать семь. Будь у него кусочек пластыря, он,
пожалуй, прилепил бы шпаргалку под мышкой. Говорят, коротышка
Джеркес так и сделал, а когда инструктор дотронулся до него,
запищал, что, дескать, боится щекотки,- и проскочил. Но Пиркс не
был похож на человека, который боится щекотки. Он это знал и не
обманывался на свой счет. Поэтому он просто держал шпаргалку в
правой руке; потом, вспомнив, что придется здороваться за руку со
всей троицей, переложил шпаргалку в левую, а бортжурнал - из
левой в правую. Манипулируя таким образом, он незаметно привел в
движение стальной помост - тот уже раскачивался, как трамплин. И
тут он услышал шаги. Идущих он увидел не сразу - под крышей
ангара было темно.
Явились все трое, как обычно ради такой оказии - в
мундирах, стройные и подтянутые, особенно Шеф. А на нем, на
курсанте Пирксе, был комбинезон, который даже без воздуха
выглядел как двадцать сложенных вместе доспехов регбийного
игрока, к тому же по обе стороны высокого ворота свисали разъемы
кабелей ближней и дальней радиосвязи, на шее болтался шланг
кислородного аппарата с вентилем на конце, в спину врезался
резервный баллон, в двойном противопотном белье было дьявольски
жарко, но пуще всего его донимало устройство, благодаря которому
в полете не надо отлучаться по нужде (впрочем, в ракете первой
ступени, служившей для пробных полетов, отлучиться было бы
некуда).
Помост вдруг начал подпрыгивать. Кто-то шел сзади - это был
Берст, в таком же комбинезоне; он четко отдал честь рукой в
огромной перчатке и остановился так близко от Пиркса, словно
всерьез решил спихнуть его вниз.
Когда начальство двинулось наконец вперед, Пиркс удивленно
спросил:
- Ты тоже летишь? Тебя же не было в списке.
- Брендан заболел. Я за него,- ответил Берст.
Пирксу стало как-то не по себе. В конце концов это была
редкая, прямо-таки единственная возможность хотя бы на миллиметр
подняться к недосягаемым высотам, на которых пребывал Берст,
словно бы вовсе о том не заботясь. У них на курсе он был не
только самым способным - с этим Пиркс еще примирился бы, он даже
питал уважение к математическим талантам Берста, с тех пор как
имел случай наблюдать его мужественный поединок с электронным
Вычислителем: Берст стал отставать лишь при извлечении корней
четвертой степени; мало того, что он был из состоятельной семьи и
не имел нужды предаваться мечтам о монетах, завалявшихся в старых
штанах,- но он к тому же показывал превосходные результаты в
легкой атлетике, прыгал как черт, отлично танцевал и, что тут
скрывать, был очень хорош собой, чего нельзя было сказать о
Пирксе.
Они шли по длинному помосту между решетчатыми консолями
перекрытия, мимо выстроенных в ряд ракет, пока полумрак не
сменился солнечным светом: здесь перекрытие было уже раздвинуто
на протяжении двухсот метров. Над огромными бетонированными
воронками, которые вбирали в себя и отводили пламя выхлопа,
высились рядом две конусообразных громадины - во всяком случае,
Пирксу они показались громадинами: сорок восемь метров в высоту и
одиннадцать в диаметре в самом низу, у ускорителей.
К люкам, уже открытым, были переброшены мостики, но проход
загораживали маленькие красные флажки на гибких флагштоках и
свинцовых подставках. Пиркс знал, что сам отодвинет флажок, когда
на вопрос, готов ли он выполнить задание, ответит "готов",- и
сделает это впервые в жизни. И тут же им овладело предчувствие,
что, отодвигая флажок, он споткнется о трос и непременно
растянется на помосте,- такое случалось. А если с кем-то
случалось, то с ним случится наверняка: временами ему казалось,
что он невезучий. Преподаватели смотрели на это иначе - дескать,
он ротозей, растяпа, и вечно думает о чем угодно, только не о
том, о чем полагалось бы думать. И правда, мало что давалось ему
с таким трудом, как слова. Между его поступками и мыслями,
облеченными в слова, зияла... не то чтобы пропасть, но, во всяком
случае, какой-то зазор, который осложнял ему жизнь. Преподаватели
не догадывались о том, что Пиркс мечтатель. Об этом не
догадывался никто. Считалось, что он вообще ни о чем не думает. А
это было не так.
Краешком глаза он увидел, что Берст уже стоит, как положено,
в одном шаге от переброшенного к люку ракеты мостика, вытянувшись
по стойке "смирно" и прижав руки к ненадутым резиновым
сочленениям комбинезона.
Он подумал, что Берсту к лицу даже этот чудной наряд, словно
сшитый из сотни футбольных мячей, и что комбинезон Берста
действительно не надут, тогда как его собственный надут как-то
неравномерно, и поэтому в нем так неудобно ходить, приходится так
широко расставлять ноги. Он сдвинул их как можно теснее, но
каблуки все равно не сходились. Почему же они сходились у Берста?
Непонятно. Впрочем, если бы не Берст, он начисто забыл бы о том,
что надо встать по стойке "смирно" спиной к ракете, лицом к трем
людям в мундирах. Сперва они подошли к Берсту - допустим, лишь
потому, что тот начинался на "Б", но и это не было чистой
случайностью, вернее, было случайностью не в пользу Пиркса: ему
всегда приходилось подолгу маяться в ожидании вызова, и он всякий
раз нервничал - уж если должно случиться что-то плохое, то лучше
бы сразу.
Он с пятого на десятое слышал, что говорили Берсту, а тот,
вытянувшись в струнку, отвечал так быстро, что Пиркс ничего не
понял. Потом они подошли к нему, и, когда Шеф начал говорить,
Пиркс вдруг вспомнил, что лететь должны были трое, а не двое,
куда же девался третий? К счастью, он все же услышал слова Шефа и
в последнюю минуту успел выпалить:
- Курсант Пиркс к полету готов!
- Мда-а...- протянул Шеф.- И курсант Пиркс заявляет, что
здоров телом и духом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10