Зенон весело взглянул на Нефору и сказал ей:
– Ты совершенно права: из этих вещей можно составить такой прекрасный убор, который способен будет затмить все другие уборы. Ты надень эти браслеты змеями на голые руки. Твои руки прекрасны.
– Ты находишь, что они хороши?
– О да, твои руки прекрасны, и я бы охотно слепил их из воска.
– Что же, слепи. Я рада, что моё тело вдохновляет Зенона.
– Положи диадему с маленьким диском и богиню Ма на лоб, а большой диск укрепи на груди, чтобы лучи его утопали и местами бы вырывались из-под складок туники. Надень светло-зелёного цвета тунику или цвета зреющей вишни на солнце… Вишнёвый цвет тебе, кажется, больше будет идти в этом уборе… Жрец Ма всегда имеет посох из вишни…
– Как ты хорошо это знаешь. Ма тебя за это должна наградить, как богиня.
– Сейчас мы всё кончим: я тебе всё рассказал, что надо сделать. Ты понимаешь: надо тончайшие рясны цепочек спустить с диадемы к лучам большого диска на груди, и ими тебя, как богиню, бронёй опоясать… И ты будешь сама, как Ма богиня, прекрасна.
– И ты мне всё это сделаешь, Зенон?
– Нет, и тебе это не нужно. То, что нужно тебе, всякий другой сделает так же, как я, но я более не господин моего времени – я дал слово не брать никакой другой работы, и мне жаль, что я должен тебя огорчить.
– Ты не хочешь, так прощай же, Зенон.
С этим Нефора так быстро встала, что подушка соскользнула с её колен и все драгоценности её упали на ковёр и рассыпались к её ногам.
– Как ты неосторожна, – сказал Зенон и нагнулся к полу, чтобы подобрать рассыпанные вещи; но едва он начал распутывать из покрывала маленькую стройную ножку Нефоры, обутую в тёмную кожаную сандалию с золотым тиснением по краю подошвы, как нога эта скользнула и судорожно вытянулась.
Зенон склонился и, к удивлению своему, увидал, что всё лицо Нефоры быстро покрывалось страшною бледностью, а прекрасные глаза её меркли.
– Что с тобою? – вскричал он.
– Я не знаю, – тихо и медленно отвечала ему ослабевшим голосом Нефора. – Я ехала слишком долго в седле… я слишком устала… меня чересчур долго жгло палящее солнце, а здесь прохладно, я теперь вдруг себя чувствую дурно… Помоги мне, Зенон! Я задыхаюсь…
Она сделала движение, чтобы подняться, и заговорила ещё скорее и тревожнее:
– Уведи меня! Здесь мускус… розы… жасмин… Все деревья здесь так сильно пахнут… Этот свет сквозь лиловую слюду раздражает меня… я его не сношу… я не привыкла к Египту… Света мне!.. воздуха!.. чистого воздуха дай мне скорее!
Вскрикнув это, она поднялась, взмахнула, как будто впотьмах чего-то искала, руками и с меркнущим взором тотчас же упала на руки Зенона.
Зенон подхватил её, как дитя, на одну руку, а другою рукой дёрнул за шёлковый шнур, и от движения этого шнура одна панель в красной стене его мастерской сейчас же раздвинулась. За нею открылся вход в высокую, очень просторную комнату, куда встревоженный Зенон и пошёл, держа на своих руках сомлевшую Нефору. Глаза её были теперь совершенно закрыты, голова опустилась, и всё тело ослабло.
Глава шестая
Комната, в которую Зенон внёс Нефору, была совсем не похожа на ту, из которой он её вынес. Это была большая, высокая столовая, стены которой были гладко отделаны кедром, издававшим самый тонкий и едва заметный здоровый, смолистый запах; в ней были четыре большие окна, из которых открывался широкий вид на меланхолический Нил, а по ту сторону вод в отдалении темнели спаржевые поля.
Через открытые сверху донизу окна и отпертую дверь на террасу сюда обильно тёк чистый воздух, не насыщенный ничем раздражающим и наркотизирующим. Солнце не сверкало в глаза, и только синее небо да синие воды тихо отражали на всём свой ровный и спокойный оттенок.
Убранство покоя состояло из нескольких низких и широких диванов, покрытых мягкими стёгаными матрацами из нежной овечьей шерсти, накинутыми сверху ещё более нежными двусторонними египетскими коврами. Перед каждым диваном были поставлены маленькие столики и табуреты, а посередине комнаты помещался большой стол на львиных лапах, и на этом столе стоял завтрак, который приготовил Зенону ушедший праздновать таинства Митры служитель.
Зенон бережно опустил Нефору на один из диванов, до которого свободнее доходила струя воздуха, подложил ей под голову и под плечи подушки, расстегнул тунику на её груди и выбежал в смежную комнату, где была его спальня. Отсюда он принёс флакон с индийскою эссенцией и, капнув одну каплю этой эссенции на предсердие Нефоры, провёл тихо рукою и подул, чтоб эфирная жидкость быстрее испарялась. Потом он облегчил голову гостьи и ослабил цветные ремни у её сандалий.
Попечения его были успешны: едва он облегчил стяжки, стеснявшие тело Нефоры, и стал повевать на неё её же большим опахалом, к ней начали возвращаться её чувства и сознание – вскоре длинные ресницы её стали шевелиться, а тонкие ноздри вздыматься дыханием, и, наконец, оба её изменчивые глаза неуловимого цвета открылись. Она обвела в недоумении незнакомый покой и спросила:
– Где я? – и, получив от Зенона ответ о том, где она и каким случаем попала в эту комнату, Нефора начала сожалеть, что наделала Зенону столько хлопот. Она укоряла себя, зачем пустилась в непривычный ей путь на муле, а не в носилках, и, протянув руку художнику, заключила:
– Прости мне то беспокойство, которое я тебе сделала.
Он просил её, чтоб она об этом не думала, а она отвечала:
– Я не могу об этом не думать, потому что в этот несносный жар, мне кажется, я буду не в силах сделать обратно далёкий путь на седле.
– И это тоже пусть тебя не беспокоит, – отвечал ей Зенон. – Тебе нет нужды терзать себя в такой жар на седле. Отдохни здесь у меня в прохладе, сколько тебе угодно, а когда тени на земле станут длиннее, я сам отвезу тебя спокойно до твоего дома на моей нильской барке, которая стоит здесь же у берега под моим садом.
Нефора благодарила его и осталась.
– Хотя мне это и совестно, – сказала она, – но ты сам видишь, как я ослабела. Я не могу ехать на своём муле и не должна посылать за носилками, чтобы не возбудить этим многих напрасных толков.
– Я всё это понимаю, – отвечал Зенон, – и ты не беспокойся, ты не будешь предметом никаких толков. Моя пёстрая барка со всех сторон окрыта густыми занавесами, и тебя никто не увидит, а я сам буду ею управлять.
– Это прекрасно, – отвечала Нефора, – но в таком случае пожалей и моего бедного мула и невольника, которые будут напрасно ждать меня на жаре у твоего дома.
– Это правда, – отвечал Зенон, – и если ты позволишь, я сейчас же отпущу домой и человека и бедное животное.
– Не откажи мне в этом, я прошу тебя.
– Охотно, – отвечал Зенон и сейчас же вышел, а Нефора приподнялась с дивана и подошла к одному из открытых окон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
– Ты совершенно права: из этих вещей можно составить такой прекрасный убор, который способен будет затмить все другие уборы. Ты надень эти браслеты змеями на голые руки. Твои руки прекрасны.
– Ты находишь, что они хороши?
– О да, твои руки прекрасны, и я бы охотно слепил их из воска.
– Что же, слепи. Я рада, что моё тело вдохновляет Зенона.
– Положи диадему с маленьким диском и богиню Ма на лоб, а большой диск укрепи на груди, чтобы лучи его утопали и местами бы вырывались из-под складок туники. Надень светло-зелёного цвета тунику или цвета зреющей вишни на солнце… Вишнёвый цвет тебе, кажется, больше будет идти в этом уборе… Жрец Ма всегда имеет посох из вишни…
– Как ты хорошо это знаешь. Ма тебя за это должна наградить, как богиня.
– Сейчас мы всё кончим: я тебе всё рассказал, что надо сделать. Ты понимаешь: надо тончайшие рясны цепочек спустить с диадемы к лучам большого диска на груди, и ими тебя, как богиню, бронёй опоясать… И ты будешь сама, как Ма богиня, прекрасна.
– И ты мне всё это сделаешь, Зенон?
– Нет, и тебе это не нужно. То, что нужно тебе, всякий другой сделает так же, как я, но я более не господин моего времени – я дал слово не брать никакой другой работы, и мне жаль, что я должен тебя огорчить.
– Ты не хочешь, так прощай же, Зенон.
С этим Нефора так быстро встала, что подушка соскользнула с её колен и все драгоценности её упали на ковёр и рассыпались к её ногам.
– Как ты неосторожна, – сказал Зенон и нагнулся к полу, чтобы подобрать рассыпанные вещи; но едва он начал распутывать из покрывала маленькую стройную ножку Нефоры, обутую в тёмную кожаную сандалию с золотым тиснением по краю подошвы, как нога эта скользнула и судорожно вытянулась.
Зенон склонился и, к удивлению своему, увидал, что всё лицо Нефоры быстро покрывалось страшною бледностью, а прекрасные глаза её меркли.
– Что с тобою? – вскричал он.
– Я не знаю, – тихо и медленно отвечала ему ослабевшим голосом Нефора. – Я ехала слишком долго в седле… я слишком устала… меня чересчур долго жгло палящее солнце, а здесь прохладно, я теперь вдруг себя чувствую дурно… Помоги мне, Зенон! Я задыхаюсь…
Она сделала движение, чтобы подняться, и заговорила ещё скорее и тревожнее:
– Уведи меня! Здесь мускус… розы… жасмин… Все деревья здесь так сильно пахнут… Этот свет сквозь лиловую слюду раздражает меня… я его не сношу… я не привыкла к Египту… Света мне!.. воздуха!.. чистого воздуха дай мне скорее!
Вскрикнув это, она поднялась, взмахнула, как будто впотьмах чего-то искала, руками и с меркнущим взором тотчас же упала на руки Зенона.
Зенон подхватил её, как дитя, на одну руку, а другою рукой дёрнул за шёлковый шнур, и от движения этого шнура одна панель в красной стене его мастерской сейчас же раздвинулась. За нею открылся вход в высокую, очень просторную комнату, куда встревоженный Зенон и пошёл, держа на своих руках сомлевшую Нефору. Глаза её были теперь совершенно закрыты, голова опустилась, и всё тело ослабло.
Глава шестая
Комната, в которую Зенон внёс Нефору, была совсем не похожа на ту, из которой он её вынес. Это была большая, высокая столовая, стены которой были гладко отделаны кедром, издававшим самый тонкий и едва заметный здоровый, смолистый запах; в ней были четыре большие окна, из которых открывался широкий вид на меланхолический Нил, а по ту сторону вод в отдалении темнели спаржевые поля.
Через открытые сверху донизу окна и отпертую дверь на террасу сюда обильно тёк чистый воздух, не насыщенный ничем раздражающим и наркотизирующим. Солнце не сверкало в глаза, и только синее небо да синие воды тихо отражали на всём свой ровный и спокойный оттенок.
Убранство покоя состояло из нескольких низких и широких диванов, покрытых мягкими стёгаными матрацами из нежной овечьей шерсти, накинутыми сверху ещё более нежными двусторонними египетскими коврами. Перед каждым диваном были поставлены маленькие столики и табуреты, а посередине комнаты помещался большой стол на львиных лапах, и на этом столе стоял завтрак, который приготовил Зенону ушедший праздновать таинства Митры служитель.
Зенон бережно опустил Нефору на один из диванов, до которого свободнее доходила струя воздуха, подложил ей под голову и под плечи подушки, расстегнул тунику на её груди и выбежал в смежную комнату, где была его спальня. Отсюда он принёс флакон с индийскою эссенцией и, капнув одну каплю этой эссенции на предсердие Нефоры, провёл тихо рукою и подул, чтоб эфирная жидкость быстрее испарялась. Потом он облегчил голову гостьи и ослабил цветные ремни у её сандалий.
Попечения его были успешны: едва он облегчил стяжки, стеснявшие тело Нефоры, и стал повевать на неё её же большим опахалом, к ней начали возвращаться её чувства и сознание – вскоре длинные ресницы её стали шевелиться, а тонкие ноздри вздыматься дыханием, и, наконец, оба её изменчивые глаза неуловимого цвета открылись. Она обвела в недоумении незнакомый покой и спросила:
– Где я? – и, получив от Зенона ответ о том, где она и каким случаем попала в эту комнату, Нефора начала сожалеть, что наделала Зенону столько хлопот. Она укоряла себя, зачем пустилась в непривычный ей путь на муле, а не в носилках, и, протянув руку художнику, заключила:
– Прости мне то беспокойство, которое я тебе сделала.
Он просил её, чтоб она об этом не думала, а она отвечала:
– Я не могу об этом не думать, потому что в этот несносный жар, мне кажется, я буду не в силах сделать обратно далёкий путь на седле.
– И это тоже пусть тебя не беспокоит, – отвечал ей Зенон. – Тебе нет нужды терзать себя в такой жар на седле. Отдохни здесь у меня в прохладе, сколько тебе угодно, а когда тени на земле станут длиннее, я сам отвезу тебя спокойно до твоего дома на моей нильской барке, которая стоит здесь же у берега под моим садом.
Нефора благодарила его и осталась.
– Хотя мне это и совестно, – сказала она, – но ты сам видишь, как я ослабела. Я не могу ехать на своём муле и не должна посылать за носилками, чтобы не возбудить этим многих напрасных толков.
– Я всё это понимаю, – отвечал Зенон, – и ты не беспокойся, ты не будешь предметом никаких толков. Моя пёстрая барка со всех сторон окрыта густыми занавесами, и тебя никто не увидит, а я сам буду ею управлять.
– Это прекрасно, – отвечала Нефора, – но в таком случае пожалей и моего бедного мула и невольника, которые будут напрасно ждать меня на жаре у твоего дома.
– Это правда, – отвечал Зенон, – и если ты позволишь, я сейчас же отпущу домой и человека и бедное животное.
– Не откажи мне в этом, я прошу тебя.
– Охотно, – отвечал Зенон и сейчас же вышел, а Нефора приподнялась с дивана и подошла к одному из открытых окон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25