Её одолеть невозможно, да и зачем это нужно?.. Ты мой, Зенон, да? Ты пылаешь любовью ко мне, ты не в силах противиться мне, я люблю тебя, Зенон, я тебя призываю! – и с этим она рванулась к нему, и уста её соединились с его устами.
Зенон почувствовал, словно море зашумело в его ушах и будто пламя блеснуло у него перед глазами: его клонило в её объятиях, как клонит трость под дыханием бури, но вдруг на корме пробудился повелевающий волнам и буре. Зенон увидал его, отстранил от себя страстные руки Нефоры, рванулся к столу, и теперь Нефоре как будто блеснуло между нею и Зеноном… что-то как нож и кровавое пламя, а Зенон уже стоял и шатался, держась сзади руками за стол. По лицу его струилась кровь, а в глазу его стремила рукоятка ножа. Лезвие было в глазе, а другой глаз глядел на Нефору с тихим укором, а уста, бледнея, шептали кому-то, но только не ей:
– Благодарю тебя, что ты не погнушался мной и явил свою власть над моей страстной природой. Мой глаз едва не соблазнил меня, но я сделал то, что ты повелел, и… теперь нет этого глаза.
Проговорив это, Зенон зашатался и упал, и нож вывалился из его раны, а кровь орошала его лицо и струилась на пол.
Нефора не издала ни одного звука: глаза её, устремлённые на Зенона, остолбенели в безмолвном ужасе, и она выбежала отсюда, оставив здесь и своё покрывало и все свои драгоценности.
Глава восьмая
Вышеописанное происшествие было делом самого короткого времени и случилось так неожиданно и было столь противоположно настроению Нефоры, что она совершенно растерялась и обезумела. Когда она опомнилась на воздухе, то увидела, что теперешнее собственное её положение было очень затруднительно. О своих драгоценностях Нефора не вспомнила, но к ужасу, который охватил её при виде того, что с ужасною твёрдостью сделал над собой Зенон, сейчас же присоединилась забота: как бы ей скрыться отсюда и возвратиться домой незамеченною? Она была далеко от своего дома, а проводник и мул были отпущены; слуги Зенона не было дома; пешком к себе Нефора не могла возвращаться потому, что ноги её дрожали и подкашивались; кроме того, она стыдилась идти по улицам без покрывала в своём слишком красивом уборе.
Безотчётно, или, может быть, только с одним желанием избежать встреч на улицах, она бросилась через сад к берегу Нила, где стояла у пристани барка Зенона.
Здесь была полная тишина и безлюдье, но, окинувши глазом берег, Нефора заметила невдалеке низкую хижину, сбитую из топтанного тростника, смешанного с нильскою глиной. Она направилась к этому убогому жилищу и постучала рукой в окно. Оттуда выглянул человек, весь измаранный в угольной пыли. Он был египтянин.
Нефора дала ему золотой браслет с своей руки и сказала, чтоб он нашёл какое-нибудь средство отвезти её незаметно в город.
– Пожалуй, я могу это сделать, – отвечал египтянин, принимая её дар, – если только ты согласишься плыть со мною в моей угольной барке.
– Хорошо, если нет другого способа, я согласна плыть в угольной барке, но я не хочу, чтобы меня в ней видели, а я потеряла моё покрывало.
– Там есть угольный мешок: я тебя прикрою.
– Но это ужасно.
– Да, он грязненек, и если ты его боишься, я положу на дно барки пустую кадку, и ты можешь согнуться и скрыть под нею свою голову.
Нефора на это согласилась.
Угольщик исполнил всё, за что взялся, и Нефора совершила продолжительное и неудобное передвижение по Нилу в тяжёлой и грязной угольной толстодонной барке, лёжа под угольной кадкой. Едва лишь к вечеру достигла она своего жилища, куда взошла, дождавшись темноты, вся перемазанная грязью и угольной пылью. Нефора, разумеется, удивила всех рабов и рабынь своим возвращением в таком плачевно-бедственном виде и была в ужасном расстройстве; она сейчас же вымылась и слегла в постель, а ночью у неё началась горячка: она срывалась с кровати и начинала неистово бегать и плакать, рвала на себе свои прекрасные чёрные кудри, царапала щёки и, забыв осторожность, кричала:
– Мщенье Зенону! мщенье всем христианам!
Испуганные рабыни сочли её за одержимую злым духом и призвали к ней знатную египетскую вспомогательную бабу Бубасту, которая долго смотрела в лицо ей и слушала её безумные крики, а потом сказала Нефоре:
– Я вижу, какой-то змей уязвил твоё сердце… Скажи мне, кто смел пренебречь твоею красотой!
– О да, я пренебрежена, – отвечала Нефора, – и я должна раздавить этого змея.
– Так и будет. Царь Амазис мудро изрёк, что яд обиженной женщины острее змеиного яда. Кому хочешь мстить?
– Христианскому богу и всем христианам в Египте.
– Хорошо. Я сама горю мщением ко всем пришельцам в Египте. Моё имя – баба Бубаста, я нынче старуха, лекарка; но я была молода и любила; мой муж томится давно в каменоломнях Пилака, и сердце моё каждый день слышит, как он двигает гранитные глыбы, в цепях, которые наложил на него жестокий правитель… О, я ненавижу пришельцев и новую веру, я рада им мстить: я пойду искать яд и приду к тебе, госпожа, когда яд мой поспеет.
Происшествие с Зеноном имело последствием то, что ни одна из женщин, для которых он спешил окончить заказы, не получили ожидаемых уборов к палестре. Это была первая неисправность с его стороны, и служитель Зенона, перс, отнёс щеголихам их камни и золото, объявив, что его господин, славный художник Зенон, имел большое несчастье потерять глаз и теперь долго не надеется возвратить себе способность к работе. Потом перс явился также к Нефоре и доставил ей её покрывало и ларец с её драгоценностями.
Нефора была не рада возвращению своих вещей, потому что это заставляло её опасаться: не откроется ли её участие в ослеплении глаза Зенона, но перс не сказал ей ни слова, и она больше ниоткуда не слыхала ничего о Зеноне.
И художник и слуга его хранили о всём происшедшем молчание. Слуга, по всей вероятности, и вовсе не знал, как это несчастье случилось с Зеноном. Нефора никуда не выходила из своего дома, но в душе её по-прежнему горели в тёмном смешении обида отвергнутой страсти и жажда отомстить за себя Зенону. Она не знала только, какое бы измыслить ему самое жестокое мщение. Она не раз вспоминала о той египетской знахарке, бабе Бубасте, которая обещала ей дать страшное средство отомстить ненавистным для них христианам, но думала, что Бубаста сказала это слово ей просто в утеху и потом позабыла о своём обещании. Но это было не так: старая египтянка ждала только времени и не упустила случая воспользоваться им, как только к тому представилась возможность.
Глава девятая
Прошёл год. В это время много людей родилось и много умерло; одни дела людские вновь замышлялись, другие были окончены и позабыты. Было забыто и то, как к прошлым палестрам некстати и неизвестно от какого несчастья окривел всем в Александрии известный красавец художник Зенон златокузнец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Зенон почувствовал, словно море зашумело в его ушах и будто пламя блеснуло у него перед глазами: его клонило в её объятиях, как клонит трость под дыханием бури, но вдруг на корме пробудился повелевающий волнам и буре. Зенон увидал его, отстранил от себя страстные руки Нефоры, рванулся к столу, и теперь Нефоре как будто блеснуло между нею и Зеноном… что-то как нож и кровавое пламя, а Зенон уже стоял и шатался, держась сзади руками за стол. По лицу его струилась кровь, а в глазу его стремила рукоятка ножа. Лезвие было в глазе, а другой глаз глядел на Нефору с тихим укором, а уста, бледнея, шептали кому-то, но только не ей:
– Благодарю тебя, что ты не погнушался мной и явил свою власть над моей страстной природой. Мой глаз едва не соблазнил меня, но я сделал то, что ты повелел, и… теперь нет этого глаза.
Проговорив это, Зенон зашатался и упал, и нож вывалился из его раны, а кровь орошала его лицо и струилась на пол.
Нефора не издала ни одного звука: глаза её, устремлённые на Зенона, остолбенели в безмолвном ужасе, и она выбежала отсюда, оставив здесь и своё покрывало и все свои драгоценности.
Глава восьмая
Вышеописанное происшествие было делом самого короткого времени и случилось так неожиданно и было столь противоположно настроению Нефоры, что она совершенно растерялась и обезумела. Когда она опомнилась на воздухе, то увидела, что теперешнее собственное её положение было очень затруднительно. О своих драгоценностях Нефора не вспомнила, но к ужасу, который охватил её при виде того, что с ужасною твёрдостью сделал над собой Зенон, сейчас же присоединилась забота: как бы ей скрыться отсюда и возвратиться домой незамеченною? Она была далеко от своего дома, а проводник и мул были отпущены; слуги Зенона не было дома; пешком к себе Нефора не могла возвращаться потому, что ноги её дрожали и подкашивались; кроме того, она стыдилась идти по улицам без покрывала в своём слишком красивом уборе.
Безотчётно, или, может быть, только с одним желанием избежать встреч на улицах, она бросилась через сад к берегу Нила, где стояла у пристани барка Зенона.
Здесь была полная тишина и безлюдье, но, окинувши глазом берег, Нефора заметила невдалеке низкую хижину, сбитую из топтанного тростника, смешанного с нильскою глиной. Она направилась к этому убогому жилищу и постучала рукой в окно. Оттуда выглянул человек, весь измаранный в угольной пыли. Он был египтянин.
Нефора дала ему золотой браслет с своей руки и сказала, чтоб он нашёл какое-нибудь средство отвезти её незаметно в город.
– Пожалуй, я могу это сделать, – отвечал египтянин, принимая её дар, – если только ты согласишься плыть со мною в моей угольной барке.
– Хорошо, если нет другого способа, я согласна плыть в угольной барке, но я не хочу, чтобы меня в ней видели, а я потеряла моё покрывало.
– Там есть угольный мешок: я тебя прикрою.
– Но это ужасно.
– Да, он грязненек, и если ты его боишься, я положу на дно барки пустую кадку, и ты можешь согнуться и скрыть под нею свою голову.
Нефора на это согласилась.
Угольщик исполнил всё, за что взялся, и Нефора совершила продолжительное и неудобное передвижение по Нилу в тяжёлой и грязной угольной толстодонной барке, лёжа под угольной кадкой. Едва лишь к вечеру достигла она своего жилища, куда взошла, дождавшись темноты, вся перемазанная грязью и угольной пылью. Нефора, разумеется, удивила всех рабов и рабынь своим возвращением в таком плачевно-бедственном виде и была в ужасном расстройстве; она сейчас же вымылась и слегла в постель, а ночью у неё началась горячка: она срывалась с кровати и начинала неистово бегать и плакать, рвала на себе свои прекрасные чёрные кудри, царапала щёки и, забыв осторожность, кричала:
– Мщенье Зенону! мщенье всем христианам!
Испуганные рабыни сочли её за одержимую злым духом и призвали к ней знатную египетскую вспомогательную бабу Бубасту, которая долго смотрела в лицо ей и слушала её безумные крики, а потом сказала Нефоре:
– Я вижу, какой-то змей уязвил твоё сердце… Скажи мне, кто смел пренебречь твоею красотой!
– О да, я пренебрежена, – отвечала Нефора, – и я должна раздавить этого змея.
– Так и будет. Царь Амазис мудро изрёк, что яд обиженной женщины острее змеиного яда. Кому хочешь мстить?
– Христианскому богу и всем христианам в Египте.
– Хорошо. Я сама горю мщением ко всем пришельцам в Египте. Моё имя – баба Бубаста, я нынче старуха, лекарка; но я была молода и любила; мой муж томится давно в каменоломнях Пилака, и сердце моё каждый день слышит, как он двигает гранитные глыбы, в цепях, которые наложил на него жестокий правитель… О, я ненавижу пришельцев и новую веру, я рада им мстить: я пойду искать яд и приду к тебе, госпожа, когда яд мой поспеет.
Происшествие с Зеноном имело последствием то, что ни одна из женщин, для которых он спешил окончить заказы, не получили ожидаемых уборов к палестре. Это была первая неисправность с его стороны, и служитель Зенона, перс, отнёс щеголихам их камни и золото, объявив, что его господин, славный художник Зенон, имел большое несчастье потерять глаз и теперь долго не надеется возвратить себе способность к работе. Потом перс явился также к Нефоре и доставил ей её покрывало и ларец с её драгоценностями.
Нефора была не рада возвращению своих вещей, потому что это заставляло её опасаться: не откроется ли её участие в ослеплении глаза Зенона, но перс не сказал ей ни слова, и она больше ниоткуда не слыхала ничего о Зеноне.
И художник и слуга его хранили о всём происшедшем молчание. Слуга, по всей вероятности, и вовсе не знал, как это несчастье случилось с Зеноном. Нефора никуда не выходила из своего дома, но в душе её по-прежнему горели в тёмном смешении обида отвергнутой страсти и жажда отомстить за себя Зенону. Она не знала только, какое бы измыслить ему самое жестокое мщение. Она не раз вспоминала о той египетской знахарке, бабе Бубасте, которая обещала ей дать страшное средство отомстить ненавистным для них христианам, но думала, что Бубаста сказала это слово ей просто в утеху и потом позабыла о своём обещании. Но это было не так: старая египтянка ждала только времени и не упустила случая воспользоваться им, как только к тому представилась возможность.
Глава девятая
Прошёл год. В это время много людей родилось и много умерло; одни дела людские вновь замышлялись, другие были окончены и позабыты. Было забыто и то, как к прошлым палестрам некстати и неизвестно от какого несчастья окривел всем в Александрии известный красавец художник Зенон златокузнец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25