может быть, кто-нибудь от больного послан за лекарем.
Дядя говорит:
– А как же мой картуз? Зачем он картуз сорвал?
– Бог знает, что такое ваш картуз и где вы его оставили.
Дядя обиделся, но матушка его оставила без внимания, и опять ко мне:
– Берегла сынка столько лет в страхе Божием, а он вот к чему уготовался: тать не тать, а на ту же стать… Теперь за тебя после этого во всем Орле ни одна путная девушка и замуж не пойдет, потому что теперь все, все узнают, что ты сам подлет.
Я не вытерпел и громко сказал:
– Помилуйте, маменька! Какой же я подлет, когда это все по ошибке!
Но она не хочет и слушать, а все ткнет меня косточками перстов в голову да причитывает причтою по горю-злосчастию:
– Учила: живи, чадо, в незлобии, не ходи в игры и в братчины, не пей две чары за единый вздох, не ложись в место заточное, да не сняли б с тебя драгие порты, не доспеть бы тебе стыда-срама великого и через тебя племени укору и поносу бездельного. Учила: не ходи, чадо, к костырям и к корчемникам, не думай, как бы украсти-ограбити, но не захотел ты матери покориться; снимай теперь с себя платье гостиное, и накинь на себя гуньку кабацкую, и дожидайся, как сейчас будошники застучат в порота и сам Цыганок в наш честный дом ввалится.
И все сама причитает, а сама меня костяшкой пристукивает в голову. А тетенька как услыхала про Цыганка, так и вскрикнула:
– Господи! Избавь нас от мужа кровей и от Арида!
Боже мой! То есть это настоящий ад в доме сделался. Обнялись тетенька обе с маменькой, и, обнявшись, обе, плачучи, удалились. Остались только мы вдвоем с дядей.
Я сел, облокотился об стол и не помню, сколько часов просидел; все думал: кого же это я ограбил? Может быть, это француз Сенвенсан с урока ишел, или у предводителя Страхова в доме опекунский секретарь жил… Каждого жалко. А вдруг если это мои крестный Кулабухов с той стороны от палатского секретаря шел!.. Хотел – потихоньку, чтобы не видали с кулечком, а я его тут и обработал… Крестник!.. своего крестного!
– Пойду на чердак и повешусь. Больше мне ничего не остается.
А дядя только ожесточенно чай пил, а потом как-то – я даже и не видал как – подходит ко мне и говорит:
– Полно сидеть повеся нос, надо действовать.
– Да что же, – отвечаю, – разумеется, если бы можно узнать, с кого я часы снял…
– Ничего; вставай поскорее и пойдем вместе, сами во всем объявимся.
– Кому же будем объявляться?
– Разумеется, самому вашему Цыганку и объявимся.
– Срам какой сознаваться!
– А что же делать? Ты думаешь, мне охота к Цыганку?.. А все-таки лучше самим повиниться, чем он нас разыскивать станет: бери обои часы и пойдем.
Я согласился.
Взял и свои часы, которые мне дядя подарил, и те, которые ночью с собой принес, и, не здоровавшись с маменькою, пошли.
Глава четырнадцатая
Пришли в полицию, а Цыганок сидит уже в присутствии перед зерцалом, а у его дверей стоит молодой квартальный, князь Солнцев-Засекин. Роду был знаменитого, а талану неважного.
Дядя увидал, что я с этим князем поклонился, и говорит:
– Неужели он правду князь!
– Ей-богу, поистине.
– Поблести ему чем-нибудь между пальцев, чтобы он выскочил на минутку на лестницу.
Так и сделалось: я повертел полуполтинник – князь на лестницу и выскочил.
Дядя дал ему полуполтинник в руку и просит, чтобы нас как можно скорее в присутствие пустить.
Квартальный стал сказывать, что нонче, говорят, ночью у нас в городе произошло очень много происшествиев.
– И с нами тоже происшествие случилось.
– Ну да ведь какое? Вы вот оба в своем виде, а там на реке одного человека под лед спустили; два купца на Полешской площади все оглобли, слеги и лубки поваляли; один человек без памяти под корытом найден, да с двоих часы сняли. Я один и остаюсь при дежурстве, а все прочие бегают, подлетов ищут…
– Вот, вот, вот, ты и доложи, что мы пришли дело объяснить.
– Вы подравшись или по родственной неприятности?
– Нет, ты только доложи, что мы по секретному делу; нам об этом деле при людях объяснять совестно. Получи еще полмонетки.
Князь спрятал полтинник в карман и через пять минут кличет нас:
– Пожалуйте.
Глава пятнадцатая
Цыганок такой был хохол приземистый – совсем как черный таракан; усы торчком, а разговор самый грубый, хохлацкий.
Дядя по-своему, по-елецки, захотел было к нему близко, но он закричал:
– Говорите здалеча.
Мы остановились.
– Что у вас за дело?
Дядя говорит:
– Перво-наперво – вот.
И положил на стол барашка в бумажке. Цыганок прикрыл.
Тогда дядя стал рассказывать:
– Я елецкий купец и церковный староста, приехал сюда вчерашний день по духовной надобности; пристал у родственниц за Плаутиным колодцем…
– Так это вас, что ли, нонче ночью ограбили?
– Точно так; мы возвращались с племянником в одиннадцать часов, и за нами следовал неизвестный человек; а как мы стали переходить через лед между барок, он…
– Постойте… А кто же с вами был третий?
– Третьего с нами никого не было, окроме этого вора, который бросился…
– Но кого же там ночью утопили?
– Утопили?
– Да!
– Мы об этом ничего не известны.
Полицмейстер позвонил и говорит квартальному:
– Взять их за клин!
Дядя взмолился.
– Помилуйте, ваше высокоблагородие! Да за что же нас!.. Мы сами пришли рассказать…
– Это вы человека утопили?
– Да мы даже ничего и не слышали, ни о каком утоплении. Кто утонул?
– Неизвестно. Бобровый картуз изгаженный у проруби найден, а кто его носил – неизвестно.
– Бобровый картуз?!
– Да; покажите-ка ему картуз, что он скажет? Квартальный достал из шкафа дядин картуз.
Дядя говорит:
– Это мой картуз. Его вчера с меня на льду вор сорвал.
Цыганок глазами захлопал.
– Как вор? Что ты врешь! Вор не шапку снял, а вор часы украл.
– Часы? с кого, ваше высокоблагородие?
– С никитского дьякона.
– С никитского дьякона!
– Да; и его очень избили, этого никитского дьякона.
Мы, знаете, так и обомлели.
Так вот это кого мы обработали!
Цыганок говорит:
– Вы должны знать этих мошенников.
– Да, – отвечает дядя, – это мы сами и есть.
И рассказал все, как дело было.
– Где же теперь эти часы?
– Извольте – вот одни часы, а вот другие.
– И только?
Дядя пустил еще барашка и говорит:
– Вот это еще к сему.
Прикрыл и говорит:
– Привести сюда дьякона!
Глава шестнадцатая
Входит сухощавый дьякон, весь избит и голова перевязана. Цыганок на меня смотрит и говорит:
– Видишь?!
Кланяюсь и говорю:
– Ваше высокоблагородие, я все претерпеть достоин, только от дальнего места помилуйте. Я один сын у матери.
– Да нет, ты христианин или нет? Есть в тебе чувство?
Я вижу этакий разговор несоответственный и говорю:
– Дяденька, дайте за меня барашка, вам дома отдадут.
Дядя подал.
– Как это у вас происходило?
Дьякон стал рассказывать, что «были, говорит, мы целой компанией в Борисоглебской гостинице, и очень все было хорошо и благородно, но потом гостинник посторонних слушателей под кровать положил за магарыч, а один елецкий купец обиделся, и вышла колотовка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
Дядя говорит:
– А как же мой картуз? Зачем он картуз сорвал?
– Бог знает, что такое ваш картуз и где вы его оставили.
Дядя обиделся, но матушка его оставила без внимания, и опять ко мне:
– Берегла сынка столько лет в страхе Божием, а он вот к чему уготовался: тать не тать, а на ту же стать… Теперь за тебя после этого во всем Орле ни одна путная девушка и замуж не пойдет, потому что теперь все, все узнают, что ты сам подлет.
Я не вытерпел и громко сказал:
– Помилуйте, маменька! Какой же я подлет, когда это все по ошибке!
Но она не хочет и слушать, а все ткнет меня косточками перстов в голову да причитывает причтою по горю-злосчастию:
– Учила: живи, чадо, в незлобии, не ходи в игры и в братчины, не пей две чары за единый вздох, не ложись в место заточное, да не сняли б с тебя драгие порты, не доспеть бы тебе стыда-срама великого и через тебя племени укору и поносу бездельного. Учила: не ходи, чадо, к костырям и к корчемникам, не думай, как бы украсти-ограбити, но не захотел ты матери покориться; снимай теперь с себя платье гостиное, и накинь на себя гуньку кабацкую, и дожидайся, как сейчас будошники застучат в порота и сам Цыганок в наш честный дом ввалится.
И все сама причитает, а сама меня костяшкой пристукивает в голову. А тетенька как услыхала про Цыганка, так и вскрикнула:
– Господи! Избавь нас от мужа кровей и от Арида!
Боже мой! То есть это настоящий ад в доме сделался. Обнялись тетенька обе с маменькой, и, обнявшись, обе, плачучи, удалились. Остались только мы вдвоем с дядей.
Я сел, облокотился об стол и не помню, сколько часов просидел; все думал: кого же это я ограбил? Может быть, это француз Сенвенсан с урока ишел, или у предводителя Страхова в доме опекунский секретарь жил… Каждого жалко. А вдруг если это мои крестный Кулабухов с той стороны от палатского секретаря шел!.. Хотел – потихоньку, чтобы не видали с кулечком, а я его тут и обработал… Крестник!.. своего крестного!
– Пойду на чердак и повешусь. Больше мне ничего не остается.
А дядя только ожесточенно чай пил, а потом как-то – я даже и не видал как – подходит ко мне и говорит:
– Полно сидеть повеся нос, надо действовать.
– Да что же, – отвечаю, – разумеется, если бы можно узнать, с кого я часы снял…
– Ничего; вставай поскорее и пойдем вместе, сами во всем объявимся.
– Кому же будем объявляться?
– Разумеется, самому вашему Цыганку и объявимся.
– Срам какой сознаваться!
– А что же делать? Ты думаешь, мне охота к Цыганку?.. А все-таки лучше самим повиниться, чем он нас разыскивать станет: бери обои часы и пойдем.
Я согласился.
Взял и свои часы, которые мне дядя подарил, и те, которые ночью с собой принес, и, не здоровавшись с маменькою, пошли.
Глава четырнадцатая
Пришли в полицию, а Цыганок сидит уже в присутствии перед зерцалом, а у его дверей стоит молодой квартальный, князь Солнцев-Засекин. Роду был знаменитого, а талану неважного.
Дядя увидал, что я с этим князем поклонился, и говорит:
– Неужели он правду князь!
– Ей-богу, поистине.
– Поблести ему чем-нибудь между пальцев, чтобы он выскочил на минутку на лестницу.
Так и сделалось: я повертел полуполтинник – князь на лестницу и выскочил.
Дядя дал ему полуполтинник в руку и просит, чтобы нас как можно скорее в присутствие пустить.
Квартальный стал сказывать, что нонче, говорят, ночью у нас в городе произошло очень много происшествиев.
– И с нами тоже происшествие случилось.
– Ну да ведь какое? Вы вот оба в своем виде, а там на реке одного человека под лед спустили; два купца на Полешской площади все оглобли, слеги и лубки поваляли; один человек без памяти под корытом найден, да с двоих часы сняли. Я один и остаюсь при дежурстве, а все прочие бегают, подлетов ищут…
– Вот, вот, вот, ты и доложи, что мы пришли дело объяснить.
– Вы подравшись или по родственной неприятности?
– Нет, ты только доложи, что мы по секретному делу; нам об этом деле при людях объяснять совестно. Получи еще полмонетки.
Князь спрятал полтинник в карман и через пять минут кличет нас:
– Пожалуйте.
Глава пятнадцатая
Цыганок такой был хохол приземистый – совсем как черный таракан; усы торчком, а разговор самый грубый, хохлацкий.
Дядя по-своему, по-елецки, захотел было к нему близко, но он закричал:
– Говорите здалеча.
Мы остановились.
– Что у вас за дело?
Дядя говорит:
– Перво-наперво – вот.
И положил на стол барашка в бумажке. Цыганок прикрыл.
Тогда дядя стал рассказывать:
– Я елецкий купец и церковный староста, приехал сюда вчерашний день по духовной надобности; пристал у родственниц за Плаутиным колодцем…
– Так это вас, что ли, нонче ночью ограбили?
– Точно так; мы возвращались с племянником в одиннадцать часов, и за нами следовал неизвестный человек; а как мы стали переходить через лед между барок, он…
– Постойте… А кто же с вами был третий?
– Третьего с нами никого не было, окроме этого вора, который бросился…
– Но кого же там ночью утопили?
– Утопили?
– Да!
– Мы об этом ничего не известны.
Полицмейстер позвонил и говорит квартальному:
– Взять их за клин!
Дядя взмолился.
– Помилуйте, ваше высокоблагородие! Да за что же нас!.. Мы сами пришли рассказать…
– Это вы человека утопили?
– Да мы даже ничего и не слышали, ни о каком утоплении. Кто утонул?
– Неизвестно. Бобровый картуз изгаженный у проруби найден, а кто его носил – неизвестно.
– Бобровый картуз?!
– Да; покажите-ка ему картуз, что он скажет? Квартальный достал из шкафа дядин картуз.
Дядя говорит:
– Это мой картуз. Его вчера с меня на льду вор сорвал.
Цыганок глазами захлопал.
– Как вор? Что ты врешь! Вор не шапку снял, а вор часы украл.
– Часы? с кого, ваше высокоблагородие?
– С никитского дьякона.
– С никитского дьякона!
– Да; и его очень избили, этого никитского дьякона.
Мы, знаете, так и обомлели.
Так вот это кого мы обработали!
Цыганок говорит:
– Вы должны знать этих мошенников.
– Да, – отвечает дядя, – это мы сами и есть.
И рассказал все, как дело было.
– Где же теперь эти часы?
– Извольте – вот одни часы, а вот другие.
– И только?
Дядя пустил еще барашка и говорит:
– Вот это еще к сему.
Прикрыл и говорит:
– Привести сюда дьякона!
Глава шестнадцатая
Входит сухощавый дьякон, весь избит и голова перевязана. Цыганок на меня смотрит и говорит:
– Видишь?!
Кланяюсь и говорю:
– Ваше высокоблагородие, я все претерпеть достоин, только от дальнего места помилуйте. Я один сын у матери.
– Да нет, ты христианин или нет? Есть в тебе чувство?
Я вижу этакий разговор несоответственный и говорю:
– Дяденька, дайте за меня барашка, вам дома отдадут.
Дядя подал.
– Как это у вас происходило?
Дьякон стал рассказывать, что «были, говорит, мы целой компанией в Борисоглебской гостинице, и очень все было хорошо и благородно, но потом гостинник посторонних слушателей под кровать положил за магарыч, а один елецкий купец обиделся, и вышла колотовка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11