Однажды, усталый и измученный, возвратился я домой часу во втором пополудни. В передней меня встретил Бокс, стороживший наше жилище гораздо рачительнее, чем восемнадцатилетний мальчик, состоявший в должности нашего камердинера. На столе в зале лежал суконный картуз, истасканный донельзя; одна грязнейшая подтяжка с надвязанным на "ее ремешком, просаленный черный платок, свитый жгутом, и тоненькая палочка из лесной орешины. Во второй комнате, заставленной книжными шкафами и довольно щеголеватою кабинетною мебелью, сидел на диване запыленный донельзя человек. На нем были ситцевая розовая рубашка и светло-желтые панталоны с протертыми коленями. Сапоги незнакомца были покрыты густым слоем белой шоссейной пыли, а на коленях у него лежала толстая книга, которую он читал, не нагиная головы. При входе моем в кабинет запыленная фигура бросила на меня один беглый взгляд и опять устремила глаза в книгу. В спальне все было в порядке. Полосатая холстинковая блуза Челновского, в которую он облачался тотчас по возвращении домой, висела на своем месте и свидетельствовала, что хозяина нет дома. Никак я не мог отгадать, кто этот странный гость, расположившийся так бесцеремонно. Свирепый Бокс смотрел на него как на своего человека и не ласкался только потому, что нежничанье, свойственное собакам французской породы, не в характере псов англо-саксонской собачьей расы. Прошел я опять в переднюю, имея две цели: во-первых, расспросить мальчика о госте, а во-вторых - вызвать своим появлением на какое-нибудь слово самого гостя. Мне не удалось ни то, ни другое. Передняя по-прежнему была пуста, а гость даже не поднял на меня глаз и спокойно сидел в том же положении, в котором я его застал пять минут назад. Оставалось одно средство: непосредственно обратиться к самому гостю.
- Вы, верно, Якова Иваныча дожидаете? - спросил я, остановясь перед незнакомцем.
Гость лениво взглянул на меня, потом встал с дивана, плюнул сквозь зубы, как умеют плевать только великорусские мещане да семинаристы, и проговорил густым басом: "Нет".
- Кого же вам угодно видеть? - спросил я, удивленный странным ответом.
- Я просто так зашел, - отвечал гость, шагая по комнате и закручивая свои косицы.
- Позвольте же узнать, с кем я имею честь говорить? При этом я назвал свою фамилию и сказал, что я родственник Якова Ивановича.
- А я так просто, - отвечал гость и опять взялся за свою книгу.
Тем разговор и покончился. Оставив всякую попытку разрешить для себя появление этой личности, я закурил папироску и лег с книгою в руках на свою постель. Когда придешь из-под солнечного припека в чистую и прохладную комнату, где нет докучных мух, а есть опрятная постель, необыкновенно легко засыпается. В этот раз я дознал это на опыте и не заметил, как книга выскользнула у меня из рук. Сквозь сладкий сон, которым спят люди, полные надежд и упований, я слышал, как Челновский читал мальчику нотацию, к которым тот давно привык и не обращал на них никакого внимания. Полное же мое пробуждение совершилось только, когда мой родственник вошел в кабинет и крикнул:
- А! Овцебык! Какими судьбами?
- Пришел, - ответил гость на оригинальное приветствие.
- Знаю, что пришел, да откуда же? где побывал?
- Отсюда не видать.
- Эко шут какой! А давно припожаловать изволил? - спросил снова своего гостя Яков Иванович, входя в спальню. - Э! да ты спишь, - сказал он, обращаясь ко мне. - Вставай, брат, я тебе зверя покажу.
- Какого зверя? - спросил я, еще не совсем возвратясь к тому, что называют бдением, от того, что называется сном.
Челновский ничего мне не ответил, но снял сюртук и накинул свою блузу, что было делом одной минуты, вышел в кабинет и, таща оттуда за руку моего незнакомца, комически поклонился и, показывая рукою на упиравшегося гостя, проговорил:
- Честь имею рекомендовать - Овцебык. Питается травою, а при недостатке ее может есть лишаи.
Я встал и протянул руку Овцебыку, который в продолжение всей рекомендации спокойно смотрел на густую ветку сирени, закрывавшей отворенное окно нашей спальни.
- Я вам уже рекомендовался, - сказал я Овцебыку.
- Слышал я это, - отвечал Овцебык, - а я кутейник Василий Богословский.
- Как, рекомендовался? - спросил Яков Иванович. - Разве вы уже виделись?
- Да, я застал здесь Василья... я не имею чести знать, как по батюшке?
- Петров был, - отвечал Богословский.
- Это он был, а теперь зови его просто "Овцебык".
- Мне все равно, как ни зовите.
- Э, нет, брат! Ты Овцебык есть, так тебе Овцебыком и быть.
Сели за стол. Василий Петрович налил себе рюмку водки, вылил ее в рот, подержав несколько секунд за скулою, и, проглотив ее, значительным образом взглянул на стоящую пред ним тарелку супу.
- А студеню нет разве? - спросил он хозяина.
- Нет, брат, нету. Не ждали сегодня гостя дорогого, - отвечал Челновский, - и не приготовили.
- Сами могли есть.
- Мы и суп можем есть.
- Соусники! - прибавил Овцебык. - И гуся нет? - спросил он с еще большим удивлением, когда подали зразы.
- И гуся нет, - отвечал ему хозяин, улыбаясь своей ласковой улыбкой. Завтра будет тебе и студень, и гусь, и каша с гусиным салом.
- Завтра - не сегодня.
- Ну что ж делать? А ты, верно, давно не ел гуся? Овцебык посмотрел на него пристально и с выражением какого-то удовольствия проговорил:
- А ты спроси лучше, давно ли я что-нибудь ел.
- Ну-у!
- Четвертого дня вечером калач в Севске съел.
- В Севске?
Овцебык утвердительно махнул рукой.
- А ты чего был в Севске?
- Проходом шел.
- Да где же это тебя носило?
Овцебык остановил вилку, которою таскал в рот огромные куски зраз, опять пристально посмотрел на Челновского и, не отвечая на его вопрос, сказал:
- Аль ты нынче табак нюхал?
- Как табак нюхал?
Челновский и я расхохотались странному вопросу.
- Так.
- Да говори, милый зверь!
- Что язык-то у тебя свербит нынче.
- Да как же не спросить? Ведь целый месяц пропадал.
- Пропадал? - повторил Овцебык. - Я, брат, не пропаду, а пропаду, так не задаром.
- Проповедничество нас заело! - отозвался ко мне Челновский. - "Охота смертная, а участь горькая!" На торжищах и стогнах проповедовать в наш просвещенный век не дозволяется; в попы мы не можем идти, чтобы не прикоснуться жене, аки сосуду змеину, а в монахи идти тоже что-то мешает. Но уж что именно такое тут мешает - про то не знаю.
- И хорошо, что не знаешь.
- Отчего же хорошо? Чем больше знать, тем лучше.
- Поди сам в монахи, так и узнаешь.
- А ты не хочешь послужить человечеству своим опытом?
- Чужой опыт, брат, - пустое дело, - сказал оригинал, встав из-за стола и обтирая себе салфеткой целое лицо, покрывшееся потом от усердствования за обедом. Положив салфетку, он отправился в переднюю и достал там из своего пальто маленькую глиняную трубочку с черным обгрызанным чубучком и ситцевый кисетик;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18