- Для чего же так: неужели в старые годы жениться лучше, чем в молодые? А по-моему, что лучше как в молодой век жениться да взять жену по мыслям и по сердцу? В этом божий закон, да и любовь сладка к поре да вовремя, а что же в том радости, чтобы старым телом молодой век задавить? Злей этого обыка для жизни быть не может.
Сын промолчал, сконфуженный простыми и прямыми словами матери.
А Марфа Андревна вдруг ревниво заподозрила: нет ли у ее сына какой-нибудь тайной зазнобы в Петербурге.
Ловко и тонко, то с далекими подходами, то с неожиданной, обивающей сына с такту прямизной расспрашивала его: где он у кого бывает в Петербурге, каких людей знает, и, наконец, прямо спросила: а с кем же ты живешь?
Плодомасов понял, что вопрос материн предложен не в прямом его смысле, и гвардейская этикетность его и собственная скромность возмутились этим бесцеремонным вопросом.
- Матушка, я в этом еще неповинен, - отвечал, тупя глаза, Плодомасов.
- Хвалю, - отвечала мать, - будь достоин чистой невесты.
Оконфуженный сын жарко поцеловал материну руку.
Марфу Андревну, которая знала все-таки столичные нравы екатерининского века, очень занимал вопрос о нравственности сына.
Застенчивый и скромный ответ гвардейца нравился Марфе Андревне чрезвычайно; но она хотела удостовериться еще точнее, что взлелеянное ею дитя ее действительно непогрешимо в своей чистоте, и потому священник, отец Алексей, получил поручение узнать это ближе, а Алексею Никитичу велено было тут же вскоре после приезда говеть и приобщаться.
По окончании исповеди отец Алексей, худой, длинный старичок, вовсе не питущий, но с красным носом, укрепил Марфу Андревну в этом мнении: он вошел к ней и благопокорно прошептал:
- Девственник!
- Это в наш век редкость, - произнесла Марфа Андревна.
- Редко, сударыня, редко, - Господи, сколь я счастлива! - воскликнула Марфа Андревна, и в самом деле она была необыкновенно счастлива и довольна.
Сын делал полную честь трудам воспитавшей его; матери, и блаженная мать души в нем не чаяла и еще; усугубила к нему свою нежность.
- Тамошний омут чист переплыл, а уж тут у меня и замутиться не в чем.
И она не отпускала сына от себя ни на шаг, пестовала его, нежила, холила, и любовалась им, и за него радовалась.
И пошла тихо и мирно жизнь в селе Плодомасове. Мать не нарадуется, что видит сына, и дни летят для нее как краткие мгновенья. Ей и в голову не приходит осведомиться: так ли весело в деревенском уединении сыну ее, как весело ей от единой мысли, что он с нею под одной кровлей.
Все, казалось, шло стройно и прекрасно, но вдруг среди такого семейного счастия красавица сенная девушка Марфы Андревны, ходившая за самой боярыней, "спальная покоевка", заскучала, затосковала и потом, раздевая раз боярыню, бросилась ей в ноги и зарыдала.
Марфа Андревна знала, что значит такие поклоны в ее монастыре. Строгие брови Марфы Андревяы сдвинулись, глаза сверкнули, и губы выразили и гнев и презрение. Виновная не поднималась, гневная боярыня стояла, не отнимая у нее своей ноги, которую та обливала горячей слезою.
- И ты это омела? ходя за мной за самой, ты не могла себя соблюсти?
- Матушка! голова моя не нынче уже перед вами на плахе.
- Не нынче?
- Матушка... давно... пятый месяц, - и девушка опять пала горячим лицом к ножке боярыни.
- Кайся же, кто? Кто дерзнул на тебя?
Девушка молчала.
Три раза боярыня повторила свой вопрос, и три раза девушка отвечала на него только одними рыданиями.
- Говори: кто? Я прощаю тебя, - произнесла Марфа Андревна.
Девушка поцеловала барынины ноги, потом руки.
- Тебе, как ты за мною ходила, то как ты ни виновата, что всего этого не чувствовала, но тебе за мужиком не быть.
Девушка опять упала в ноги.
- Говори, кто тобой виноват: холостой или женатый? Виноватая молчала.
- Говори! если холостой... Бог вас простит, но чтоб завтра же у меня при всех тебя замуж просил. Чего ты водишь глазами? Слышишь, перестань, тебе говорю: я не люблю, кто так страшно взглядывает. Иди, и чтоб он завтра тебя замуж просил, а не то велю ему лоб забрить.
Девушка отчаянно ударила себя в лрудь и воскликнула:
- Этому быть нельзя!
- Что ты такое врешь! знать я не хочу и велю, чтоб было как приказываю.
Девушка отчаянно закачала головой и воскликнула:
- Господи, господи! да научи же меня, как мне слово сказать и покаяться!
- Холостой... По любви с ним сошлась... и нельзя им жениться! - быстро сообразила Марфа Андревна и, в негодовании оттолкнув от себя девушку, крикнула: - Сейчас же окажи его имя: кто он такой?
- Ох, да никто! - отвечала, терзаясь, девушка.
- Никто?.. Как это никто? что ж это, в бане, что ли, к тебе пристало?
Девушка стояла на коленях и, поникнув головою, молчала.
Марфа Андревна села в кресла и снова вспрыгнула, сама надела на свои ноги шитые золотом босовички и, подойдя к девушке, высоко подняла ее лицо за подбородок и, взглянув ей прямо в глаза, проговорила:
- Хотя бы то сын мой родной, я это сейчас знать желаю, и ты не смеешь меня ослушаться!
И, метаясь под проницающим взором своей чистой боярыни, девушка в терзаниях и муках отвечала:
- Он!
Этого сюрприза Марфа Андревна не ожидала... Омут переплыл, а на чистой воде осетился.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ПО ДЕЛАМ ВОЗДАЯНИЯ
Марфа Андревна была ужасно оскорблена этим поступкам сына, и притом в ней боролось теперь зараз множество чувств разом.
Перед ней вдруг восстал во весь рост свой покойный Никита Юрьич - не тот Никита Юрьич, который доживал возле нее свои последние годы, а тот боярин-разбойник, который загубил некогда ее красу девичью и который до встречи с нею не знал ничего святого на свете. "Вот он и этот по отцовым стопам начинает, - мнилось боярыне, - девичья честь не завет ему, и материн дом не нетленный кут: идет на все, что меск невзнузданный... Нет, не должно мне это спустить ему, - иначе его злообычие в нем коренать станет! Нет, у сего начала растет зол конец".
- Иди! - сказала она покоевке и, указав ей рукою на двери, сама опустилась в кресло у кровати и заплакала.
Оставшись одна, Марфа Андревна искала теперь в своем уме решения, что она должна сделать? как ей поступить? Решение не приходило, и Марфа Андревна легла спать, но не спала. Решение не приходило и на другой день и на третий, и Марфа Андревна целых три дня не выходила из своей комнаты и не пускала к себе сына.
Этого не бывало еще с Марфою Андревной никогда, и никто в целом доме не знал, чему приписать ее упорное затворничество.
К ней под дверь подсылали приближенных слуг, подходили и заводили с ней разговор и молодой барин и священник отец Алексей; но Марфа Андравна никому не отвечала ни одного слова и только резким, сердитым постукиванием в дверь давала чувствовать, что она требует, чтобы ее оставили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27