Брем тогда вырывался и: на нее рычал, а вырвавшись, начинал крутиться на месте, гоняясь за пушистым после ;купания хвостом, давая понять, что недоволен.
В апреле Мария Тихоновна стала сама гулять с Бремом. Он шагал рядом с ней степенно и важно, аккуратно переступая лапками-бурочками; он и поводок не тянул, чтобы не утомлять Марию Тихоновну. Но все его понимание, весь ум и такт улетучивались мгновенно, как только он видел Шурку. Мария Тихоновна тут же выпускала поводок: все равно Брема было не удержать. Гена, если успевал, хватал Шурку на руки и высоко поднимал над землей.
Но он успевал не всегда: враги летели навстречу друг другу как одержимые, подлетали и схватывались в жарком сражении равных.
Однажды между Наташей и Геной состоялся диспут: отчего собаки враждуют? Наташа возвращалась из магазина и встретила Гену (последнее время что-то он без конца попадался навстречу). Худой, длинный, подкашливающий, он пошел рядом с ней, и они заспорили о собаках.
- - Что-то же они доказывают друг другу? - горячился Гена. - В чем-то друг друга они обвиняют?
Наташа задумалась. Наверное, доказывают, наверное, обвиняют, что-то между ними произошло, чего никто из людей не заметил или не понял. Иначе как объяснить их вражду?
Впрочем, Брем этой весной вообще стал сердитым и раздражительным. Временами на него нападала хандра, и тогда он забирался под книжный шкаф и сидел там часами, тоскливо поглядывая оттуда на мир. В такие дни он ничего не ел, только пил и пил воду, а потом прятался под шкаф, в выбранное им самим убежище. Он по-прежнему любил и Наташу, и Марию Тихоновну, справедливо считал себя полноправным членом семьи, но чего-то необходимого, без чего и жизнь не мила, у него все-таки не было.
И настал день, когда Брем не выдержал. Черная, как он, собака без поводка и без шлейки забежала на собачью площадку, покрутилась около Брема, а потом потрусила куда-то, лукаво и маняще на него оглядываясь. Брем, забыв обо всем на свете, бросился вслед за ней, и они побежали рядом.
- Брем, Брем! - отчаянно закричала Наташа, но он даже не оглянулся, не услышал ее, ничего он теперь не слышал.
Наташа попыталась догнать Брема, но не смогла.
Так он и убежал, так и пропал куда-то.
Целую неделю Наташа и бабушка ждали Брема: прислушивались к лаю на улице, приглядывались к пробегавшим мимо собакам. Мария Тихоновна даже ночью вставала, осторожно, чтобы не разбудить внучку, открывала дверь: ей все казалось, что Брем вернулся и не может войти в собственный дом. Через неделю она спрятала его мисочку, вздыхая, свернула подстилку, но выбросить не решилась: тогда бы они расстались с последней надеждой.
Часами они говорили о Бреме, вспоминали, как он болел вместе с хозяйкой, как, выкупанный, старательно вытирал о ковер мокрую шерстку, как жевал молодую весеннюю траву и радовался первому снегу. Обе неожиданно для себя привязались к Шурке, хотя он их не очень-то привечал, ворчал как на лучших друзей заклятого своего врага. А Гена говорил, что Шурка о Бреме тоже тоскует.
- Вот честное слово! Выходим - и он ищет, ищет его, я же вижу...
Летом Наташа уехала в лагерь для старшеклассников, бабушка - в санаторий, а осенью объявился Брем.
Мария Тихоновна возвращалась из магазина, и вдруг черный лохматый пес чуть не сбил ее с ног. Пес был крепким и сильным, он был совсем взрослым, но он визжал как щенок, прыгал выше и выше, еще выше, и по этим прыжкам, по этому визгу, еще не разглядев пса как следует, Мария Тихоновна узнала Брема. Она охнула и прижала руку к затрепетавшему сердцу.
- Брем, милый, вот Натка-то будет рада! Где же ты пропадал, разбойник?
Брем вилял хвостом, слушал знакомый голос и умильно смотрел на Марию Тихоновну. Успокоившись, он побежал как ни в чем не бывало к дому и сам повернул к их подъезду.
Наташа чуть не задушила Брема в объятиях. Уж как она купала, как ласкала, как кормила его - об этом и не расскажешь! Вечером она вышла с ним на прогулку, и радостный вопль разрезал вечернюю тишину: лихим аллюром, со всех четырех лап, к ним мчался Шурка. Брем ринулся навстречу - что тут началось! Взаимное соперничество вспыхнуло и разгорелось ярким огнем, будто псы и не расставались.
- Откуда ты, прелестное дитя? - мимоходом изумился Гена и стал привычно разнимать вредных зверюг.
***
И пошла-поехала старая жизнь. Наташа училась, Мария Тихоновна вела хозяйство, а Брем сторожил дом, чутко прислушиваясь к звукам на улице, отвечая рычанием на подозрительные шумы.
Он ходил с хозяевами в магазины и на прогулки, заводил знакомства, ссорился и мирился на собачьей площадке, а главное - сражался с Шуркой. Их драки давно всем надоели, каждую из сторон стыдили и уговаривали, никто не мог понять истоков бесконечной войны. Наконец все смирились и на врагов махнули рукой: пусть дерутся, раз уж им так хочется!
Весной прибежала откуда-то прошлогодняя подруга Брема и снова увела его за собой. На этот раз и бабушка, и Наташа, стараясь не волноваться, терпеливо ждали.
- Имеет он право на личную жизнь? - говорила Мария Тихоновна. - Такой уж нам пес попался: любит свободу.
- А нас? - огорчалась Наташа.
- И нас любит, потому возвращается. А тебе, Наталья, экзамены сдавать надо, в институт поступать. Так что давай занимайся, сбрось меланхолию...
И Наташа садилась к столу. Она занималась истово, с утра до позднего вечера, сама, без всяких там репетиторов.
Небывалая жара стояла в то лето в Москве: двадцать восемь, тридцать, тридцать два, даже тридцать четыре в тени...
Мария Тихоновна, несмотря на призывы врачей и уговоры Наташи, никуда из города не уехала. Она кормила внучку салатами и поила соками, вешала на окна мокрые простыни, чтобы впитывали в себя сухой жар раскаленной улицы, втайне она молилась, когда Наташа шла сдавать очередной экзамен.
- Господи, если ты есть, - шептала она, - сделай так, чтобы проходной балл был пониже! Ну чего они все ринулись на физфак? Помоги ей. Господи, она так мечтает!
Такие молитвы возносила Мария Тихоновна небесам, но скорее всего помогли не они, а прошлогодняя олимпиада, на которой Наташа поразила преподавателей МГУ оригинальным решением сложных задач. Ее запомнили уже тогда, ее на физфаке ждали. Она сдала все блестяще и поступила.
Вот какие огромные перемены произошли во время второго отсутствия Брема. На сей раз он явился прямо домой, кто-то открыл ему парадную дверь, он легко вбежал на третий этаж, на свою лестничную площадку, гавкнул с достоинством и негромко: "Отворяйте, это я!" Ему отворили, и он вбежал извиняющейся походкой, чуть смущенно глядя на Наташу.
- Еще улыбается! - возмутилась Наташа. - Нет, баб, ты смотри, ведь он улыбается!
Мария Тихоновна с удовольствием смотрела на Брема."
- Он просто запыхался от бега, - заступилась она за него.
1 2 3 4 5 6
В апреле Мария Тихоновна стала сама гулять с Бремом. Он шагал рядом с ней степенно и важно, аккуратно переступая лапками-бурочками; он и поводок не тянул, чтобы не утомлять Марию Тихоновну. Но все его понимание, весь ум и такт улетучивались мгновенно, как только он видел Шурку. Мария Тихоновна тут же выпускала поводок: все равно Брема было не удержать. Гена, если успевал, хватал Шурку на руки и высоко поднимал над землей.
Но он успевал не всегда: враги летели навстречу друг другу как одержимые, подлетали и схватывались в жарком сражении равных.
Однажды между Наташей и Геной состоялся диспут: отчего собаки враждуют? Наташа возвращалась из магазина и встретила Гену (последнее время что-то он без конца попадался навстречу). Худой, длинный, подкашливающий, он пошел рядом с ней, и они заспорили о собаках.
- - Что-то же они доказывают друг другу? - горячился Гена. - В чем-то друг друга они обвиняют?
Наташа задумалась. Наверное, доказывают, наверное, обвиняют, что-то между ними произошло, чего никто из людей не заметил или не понял. Иначе как объяснить их вражду?
Впрочем, Брем этой весной вообще стал сердитым и раздражительным. Временами на него нападала хандра, и тогда он забирался под книжный шкаф и сидел там часами, тоскливо поглядывая оттуда на мир. В такие дни он ничего не ел, только пил и пил воду, а потом прятался под шкаф, в выбранное им самим убежище. Он по-прежнему любил и Наташу, и Марию Тихоновну, справедливо считал себя полноправным членом семьи, но чего-то необходимого, без чего и жизнь не мила, у него все-таки не было.
И настал день, когда Брем не выдержал. Черная, как он, собака без поводка и без шлейки забежала на собачью площадку, покрутилась около Брема, а потом потрусила куда-то, лукаво и маняще на него оглядываясь. Брем, забыв обо всем на свете, бросился вслед за ней, и они побежали рядом.
- Брем, Брем! - отчаянно закричала Наташа, но он даже не оглянулся, не услышал ее, ничего он теперь не слышал.
Наташа попыталась догнать Брема, но не смогла.
Так он и убежал, так и пропал куда-то.
Целую неделю Наташа и бабушка ждали Брема: прислушивались к лаю на улице, приглядывались к пробегавшим мимо собакам. Мария Тихоновна даже ночью вставала, осторожно, чтобы не разбудить внучку, открывала дверь: ей все казалось, что Брем вернулся и не может войти в собственный дом. Через неделю она спрятала его мисочку, вздыхая, свернула подстилку, но выбросить не решилась: тогда бы они расстались с последней надеждой.
Часами они говорили о Бреме, вспоминали, как он болел вместе с хозяйкой, как, выкупанный, старательно вытирал о ковер мокрую шерстку, как жевал молодую весеннюю траву и радовался первому снегу. Обе неожиданно для себя привязались к Шурке, хотя он их не очень-то привечал, ворчал как на лучших друзей заклятого своего врага. А Гена говорил, что Шурка о Бреме тоже тоскует.
- Вот честное слово! Выходим - и он ищет, ищет его, я же вижу...
Летом Наташа уехала в лагерь для старшеклассников, бабушка - в санаторий, а осенью объявился Брем.
Мария Тихоновна возвращалась из магазина, и вдруг черный лохматый пес чуть не сбил ее с ног. Пес был крепким и сильным, он был совсем взрослым, но он визжал как щенок, прыгал выше и выше, еще выше, и по этим прыжкам, по этому визгу, еще не разглядев пса как следует, Мария Тихоновна узнала Брема. Она охнула и прижала руку к затрепетавшему сердцу.
- Брем, милый, вот Натка-то будет рада! Где же ты пропадал, разбойник?
Брем вилял хвостом, слушал знакомый голос и умильно смотрел на Марию Тихоновну. Успокоившись, он побежал как ни в чем не бывало к дому и сам повернул к их подъезду.
Наташа чуть не задушила Брема в объятиях. Уж как она купала, как ласкала, как кормила его - об этом и не расскажешь! Вечером она вышла с ним на прогулку, и радостный вопль разрезал вечернюю тишину: лихим аллюром, со всех четырех лап, к ним мчался Шурка. Брем ринулся навстречу - что тут началось! Взаимное соперничество вспыхнуло и разгорелось ярким огнем, будто псы и не расставались.
- Откуда ты, прелестное дитя? - мимоходом изумился Гена и стал привычно разнимать вредных зверюг.
***
И пошла-поехала старая жизнь. Наташа училась, Мария Тихоновна вела хозяйство, а Брем сторожил дом, чутко прислушиваясь к звукам на улице, отвечая рычанием на подозрительные шумы.
Он ходил с хозяевами в магазины и на прогулки, заводил знакомства, ссорился и мирился на собачьей площадке, а главное - сражался с Шуркой. Их драки давно всем надоели, каждую из сторон стыдили и уговаривали, никто не мог понять истоков бесконечной войны. Наконец все смирились и на врагов махнули рукой: пусть дерутся, раз уж им так хочется!
Весной прибежала откуда-то прошлогодняя подруга Брема и снова увела его за собой. На этот раз и бабушка, и Наташа, стараясь не волноваться, терпеливо ждали.
- Имеет он право на личную жизнь? - говорила Мария Тихоновна. - Такой уж нам пес попался: любит свободу.
- А нас? - огорчалась Наташа.
- И нас любит, потому возвращается. А тебе, Наталья, экзамены сдавать надо, в институт поступать. Так что давай занимайся, сбрось меланхолию...
И Наташа садилась к столу. Она занималась истово, с утра до позднего вечера, сама, без всяких там репетиторов.
Небывалая жара стояла в то лето в Москве: двадцать восемь, тридцать, тридцать два, даже тридцать четыре в тени...
Мария Тихоновна, несмотря на призывы врачей и уговоры Наташи, никуда из города не уехала. Она кормила внучку салатами и поила соками, вешала на окна мокрые простыни, чтобы впитывали в себя сухой жар раскаленной улицы, втайне она молилась, когда Наташа шла сдавать очередной экзамен.
- Господи, если ты есть, - шептала она, - сделай так, чтобы проходной балл был пониже! Ну чего они все ринулись на физфак? Помоги ей. Господи, она так мечтает!
Такие молитвы возносила Мария Тихоновна небесам, но скорее всего помогли не они, а прошлогодняя олимпиада, на которой Наташа поразила преподавателей МГУ оригинальным решением сложных задач. Ее запомнили уже тогда, ее на физфаке ждали. Она сдала все блестяще и поступила.
Вот какие огромные перемены произошли во время второго отсутствия Брема. На сей раз он явился прямо домой, кто-то открыл ему парадную дверь, он легко вбежал на третий этаж, на свою лестничную площадку, гавкнул с достоинством и негромко: "Отворяйте, это я!" Ему отворили, и он вбежал извиняющейся походкой, чуть смущенно глядя на Наташу.
- Еще улыбается! - возмутилась Наташа. - Нет, баб, ты смотри, ведь он улыбается!
Мария Тихоновна с удовольствием смотрела на Брема."
- Он просто запыхался от бега, - заступилась она за него.
1 2 3 4 5 6