Я как-то видел их здесь.
- Если они сюда приплывут, мы останемся без воды, разве только пойдет
дождь.
7
Через неделю Маурири и один из матросов, отправившись за пресной
водой, вернулись с пустыми калабашами. В залив проникли тигровые акулы. На
следующий день на Большой скале все мучились от жажды.
- Надо рискнуть, - сказал Гриф. - Сегодня ночью за водой поплыву я с
Маутау. А завтра ты с Техаа.
Гриф успел наполнить всего лишь три калабаша, как вдруг появились
акулы и загнали пловцов на берег. На скале было шестеро человек, на
каждого, стало быть, пришлось по одной пинте воды на весь день, а этого
под тропическим солнцем недостаточно для человеческого организма. На
следующую ночь Маурири и Техаа вернулись вовсе без воды. И в тот день,
который последовал за этой ночью, Браун узнал, что такое настоящая жажда -
когда потрескавшиеся губы кровоточат, небо и десны облеплены густой слизью
и распухший язык не умещается во рту.
Стемнело, и Гриф отправился за водой вместе с Маутау. Они по очереди
ныряли вглубь, где бил холодный ключ, и, пока наполнялись калабаши, с
жадностью глотали пресную воду. С последним калабашем нырнул Маутау. Гриф
сверху видел, как промелькнули тускло светящиеся тела чудовищ, и по
фосфорическим следам различил все перипетии подводной драмы. Обратно он
поплыл один, но не выпустил из рук драгоценный груз - наполненные
калабаши.
Осажденные голодали. На скале ничего не росло. Внизу, где об утесы с
грохотом разбивался прибой, можно было найти сколько угодно съедобных
ракушек, но склон был слишком крут и недоступен. Кое-где по расщелинам
удавалось иной раз спуститься к воде и набрать немного тухлых моллюсков и
морских ежей. Бывало, что в западню попадался фрегат или какая-нибудь
другая морская птица. Один раз на наживку из мяса фрегата им
посчастливилось поймать акулу. Они сберегли ее мясо для приманки и еще раз
или два ловили на него акул.
Но с водой положение по-прежнему было отчаянное. Маурири молил
козьего бога послать им дождь, Таути просил о том же бога миссионеров, а
двое его земляков с Райатеи, отступив от своей новой веры, взывали к
божествам былых языческих дней. Гриф усмехался и о чем-то размышлял, а
Браун, у которого язык почернел и вылезал изо рта и взгляд стал совсем
диким, проклинал все на свете. Особенно он свирепел по вечерам, когда в
прохладных сумерках с палубы "Стрелы" доносились звуки священных гимнов.
Один гимн - "Где нет ни слез, ни смеха" - каждый раз приводил его в
бешенство. Эта пластинка, видимо, нравилась на шхуне: ее заводили чаще
других. Браун, невыносимо страдавший от голода и жажды, временами от
слабости почти терял сознание. Он мог лежать на скале и спокойно слушать
бренчание гитары или укулеле и пение хуахинских женщин; но лишь только над
водой раздавались голоса хора, он выходил из себя. Однажды вечером
надтреснутый тенор стал подпевать пластинке:
Где нет ни слез, ни смеха,
Там скоро буду я.
Где нет ни зимы, ни лета,
Где все одето светом,
Там буду я,
Там буду я.
Браун поднялся. Схватил винтовку, не целясь, вслепую, он выпустил всю
обойму по направлению шхуны. Снизу донесся смех мужчин и женщин, а с
перешейка прогремели ответные выстрелы. Но надтреснутый тенор продолжал
петь, и Браун все стрелял и стрелял до тех пор, пока гимн не кончился.
В эту ночь Гриф и Маурири вернулись всего с одним калабашем воды. На
плече у Грифа не хватало двух дюймов кожи - эту памятку оставила ему
акула, задевшая его своим жестким, как наждак, боком в ту минуту, когда он
увернулся от нее.
8
Однажды ранним утром, когда солнце не начало еще палить
по-настоящему, от Ван-Асвельда пришло предложение начать переговоры. Браун
принес эту весть со сторожевого поста, устроенного в скалах ста ярдами
ниже. Сидя на корточках перед маленьким костром, Гриф поджаривал кусок
акульего мяса. За последние сутки им повезло. Они набрали водорослей и
морских ежей, Техаа выловил акулу, а Маурири, спустившись вниз по
расщелине, где хранился динамит, поймал довольно крупного спрута. К тому
же они успели ночью дважды сплавать за водой до того, как их выследили
тигровые акулы.
- Говорит, что хотел бы прийти и побеседовать с вами, - сообщил
Браун. - Но я знаю, чего этому скоту нужно. Хочет посмотреть, скоро ли мы
тут подохнем с голоду.
- Ведите его сюда, - сказал Гриф.
- И мы его убьем, - радостно воскликнул Человек-козел.
Гриф отрицательно покачал головой.
- Но ведь он убийца, Большой брат. Он зверь и дьявол! - возмутился
Маурири.
- Нельзя его убивать. Мы не можем нарушить свое слово. Такое у нас
правило.
- Глупое правило!
- Все равно, это наше правило, - твердо сказал Гриф, переворачивая на
углях кусок мяса, и, заметив, какими голодными глазами смотрит на это мясо
Техаа и с какой жадностью он вдыхает запах жареного, добавил: - Не
показывай вида, что ты голоден, Техаа, когда Большой дьявол будет здесь.
Веди себя так, как будто ты никогда и не слыхал, что такое голод.
Изжарь-ка вот этих морских ежей. А ты, брат, приготовь спрута. Главный
дьявол будет с нами завтракать. Ничего не оставляйте, жарьте все.
Когда Ван-Асвельд в сопровождении большого ирландского терьера
подошел к лагерю, Гриф, все еще сидевший перед костром, поднялся ему
навстречу. Рауль благоразумно не сделал попытки обменяться с ним
рукопожатием.
- Здравствуйте, - сказал он. - Я много о вас слышал.
- А я предпочел бы ничего о вас не слышать, - ответил Гриф.
- То же самое и я, - отпарировал Рауль. - Сначала я не знал, что это
вы, и думал, так, обыкновенный капитан торговой шхуны. Вот почему вам
удалось запереть меня в бухте.
- Должен, к стыду своему, признаться, что и я вас вначале недооценил,
- усмехнулся Гриф. - Думал, так, мелкий жулик, и не догадался, что имею
дело с прожженным пиратом и убийцей. Вот почему я потерял шхуну. Так что
мы, в общем, квиты.
Даже сквозь загар, покрывавший лицо Рауля, видно было, что он весь
побагровел, однако он сдержался. Взгляд его недоуменно остановился на
съестных припасах и на калабашах с водой, но он ничем не выдал своего
удивления. Он был высок ростом, строен и хорошо сложен. Гриф вглядывался в
него, стараясь разгадать, что за человек стоит перед ним. Светлые глаза
Рауля смотрели властно и проницательно, но они были посажены чересчур
близко, - не настолько, чтобы вызывать впечатление уродства, а просто
чуточку ближе, чем того требовал весь склад его лица:
1 2 3 4 5 6 7 8 9
- Если они сюда приплывут, мы останемся без воды, разве только пойдет
дождь.
7
Через неделю Маурири и один из матросов, отправившись за пресной
водой, вернулись с пустыми калабашами. В залив проникли тигровые акулы. На
следующий день на Большой скале все мучились от жажды.
- Надо рискнуть, - сказал Гриф. - Сегодня ночью за водой поплыву я с
Маутау. А завтра ты с Техаа.
Гриф успел наполнить всего лишь три калабаша, как вдруг появились
акулы и загнали пловцов на берег. На скале было шестеро человек, на
каждого, стало быть, пришлось по одной пинте воды на весь день, а этого
под тропическим солнцем недостаточно для человеческого организма. На
следующую ночь Маурири и Техаа вернулись вовсе без воды. И в тот день,
который последовал за этой ночью, Браун узнал, что такое настоящая жажда -
когда потрескавшиеся губы кровоточат, небо и десны облеплены густой слизью
и распухший язык не умещается во рту.
Стемнело, и Гриф отправился за водой вместе с Маутау. Они по очереди
ныряли вглубь, где бил холодный ключ, и, пока наполнялись калабаши, с
жадностью глотали пресную воду. С последним калабашем нырнул Маутау. Гриф
сверху видел, как промелькнули тускло светящиеся тела чудовищ, и по
фосфорическим следам различил все перипетии подводной драмы. Обратно он
поплыл один, но не выпустил из рук драгоценный груз - наполненные
калабаши.
Осажденные голодали. На скале ничего не росло. Внизу, где об утесы с
грохотом разбивался прибой, можно было найти сколько угодно съедобных
ракушек, но склон был слишком крут и недоступен. Кое-где по расщелинам
удавалось иной раз спуститься к воде и набрать немного тухлых моллюсков и
морских ежей. Бывало, что в западню попадался фрегат или какая-нибудь
другая морская птица. Один раз на наживку из мяса фрегата им
посчастливилось поймать акулу. Они сберегли ее мясо для приманки и еще раз
или два ловили на него акул.
Но с водой положение по-прежнему было отчаянное. Маурири молил
козьего бога послать им дождь, Таути просил о том же бога миссионеров, а
двое его земляков с Райатеи, отступив от своей новой веры, взывали к
божествам былых языческих дней. Гриф усмехался и о чем-то размышлял, а
Браун, у которого язык почернел и вылезал изо рта и взгляд стал совсем
диким, проклинал все на свете. Особенно он свирепел по вечерам, когда в
прохладных сумерках с палубы "Стрелы" доносились звуки священных гимнов.
Один гимн - "Где нет ни слез, ни смеха" - каждый раз приводил его в
бешенство. Эта пластинка, видимо, нравилась на шхуне: ее заводили чаще
других. Браун, невыносимо страдавший от голода и жажды, временами от
слабости почти терял сознание. Он мог лежать на скале и спокойно слушать
бренчание гитары или укулеле и пение хуахинских женщин; но лишь только над
водой раздавались голоса хора, он выходил из себя. Однажды вечером
надтреснутый тенор стал подпевать пластинке:
Где нет ни слез, ни смеха,
Там скоро буду я.
Где нет ни зимы, ни лета,
Где все одето светом,
Там буду я,
Там буду я.
Браун поднялся. Схватил винтовку, не целясь, вслепую, он выпустил всю
обойму по направлению шхуны. Снизу донесся смех мужчин и женщин, а с
перешейка прогремели ответные выстрелы. Но надтреснутый тенор продолжал
петь, и Браун все стрелял и стрелял до тех пор, пока гимн не кончился.
В эту ночь Гриф и Маурири вернулись всего с одним калабашем воды. На
плече у Грифа не хватало двух дюймов кожи - эту памятку оставила ему
акула, задевшая его своим жестким, как наждак, боком в ту минуту, когда он
увернулся от нее.
8
Однажды ранним утром, когда солнце не начало еще палить
по-настоящему, от Ван-Асвельда пришло предложение начать переговоры. Браун
принес эту весть со сторожевого поста, устроенного в скалах ста ярдами
ниже. Сидя на корточках перед маленьким костром, Гриф поджаривал кусок
акульего мяса. За последние сутки им повезло. Они набрали водорослей и
морских ежей, Техаа выловил акулу, а Маурири, спустившись вниз по
расщелине, где хранился динамит, поймал довольно крупного спрута. К тому
же они успели ночью дважды сплавать за водой до того, как их выследили
тигровые акулы.
- Говорит, что хотел бы прийти и побеседовать с вами, - сообщил
Браун. - Но я знаю, чего этому скоту нужно. Хочет посмотреть, скоро ли мы
тут подохнем с голоду.
- Ведите его сюда, - сказал Гриф.
- И мы его убьем, - радостно воскликнул Человек-козел.
Гриф отрицательно покачал головой.
- Но ведь он убийца, Большой брат. Он зверь и дьявол! - возмутился
Маурири.
- Нельзя его убивать. Мы не можем нарушить свое слово. Такое у нас
правило.
- Глупое правило!
- Все равно, это наше правило, - твердо сказал Гриф, переворачивая на
углях кусок мяса, и, заметив, какими голодными глазами смотрит на это мясо
Техаа и с какой жадностью он вдыхает запах жареного, добавил: - Не
показывай вида, что ты голоден, Техаа, когда Большой дьявол будет здесь.
Веди себя так, как будто ты никогда и не слыхал, что такое голод.
Изжарь-ка вот этих морских ежей. А ты, брат, приготовь спрута. Главный
дьявол будет с нами завтракать. Ничего не оставляйте, жарьте все.
Когда Ван-Асвельд в сопровождении большого ирландского терьера
подошел к лагерю, Гриф, все еще сидевший перед костром, поднялся ему
навстречу. Рауль благоразумно не сделал попытки обменяться с ним
рукопожатием.
- Здравствуйте, - сказал он. - Я много о вас слышал.
- А я предпочел бы ничего о вас не слышать, - ответил Гриф.
- То же самое и я, - отпарировал Рауль. - Сначала я не знал, что это
вы, и думал, так, обыкновенный капитан торговой шхуны. Вот почему вам
удалось запереть меня в бухте.
- Должен, к стыду своему, признаться, что и я вас вначале недооценил,
- усмехнулся Гриф. - Думал, так, мелкий жулик, и не догадался, что имею
дело с прожженным пиратом и убийцей. Вот почему я потерял шхуну. Так что
мы, в общем, квиты.
Даже сквозь загар, покрывавший лицо Рауля, видно было, что он весь
побагровел, однако он сдержался. Взгляд его недоуменно остановился на
съестных припасах и на калабашах с водой, но он ничем не выдал своего
удивления. Он был высок ростом, строен и хорошо сложен. Гриф вглядывался в
него, стараясь разгадать, что за человек стоит перед ним. Светлые глаза
Рауля смотрели властно и проницательно, но они были посажены чересчур
близко, - не настолько, чтобы вызывать впечатление уродства, а просто
чуточку ближе, чем того требовал весь склад его лица:
1 2 3 4 5 6 7 8 9