На радостях я устроил пир - съел в китайском ресторанчике чоп суй [Чоп суй - дешевое, рассчитанное на непритязательный вкус горячее блюдо]. А о том, что было дальше, читатель узнает из следующих глав.
6. Как я писал "Записки о Кошачьем городе"
Все свои книги, начиная с "Философии Чжана", я отдавал в журнал "Сяошо юебао", а затем они выходили отдельными изданиями в типографии "Коммершэл пресс". Но вот рукопись романа "Озеро Даминху" сгорела вместе с типографией [Пожар произошел во время нападения японских войск на Шанхай в 1932 г.], а наборный экземпляр повести "День рождения Сяопо" пришлось впоследствии передать издательству "Шэнхо Шудянь". Журнал "Сяошо юебао" прекратил существование. Тогда-то ко мне обратился с предложением написать "большую вещь" Ши Чжэцунь - редактор "Сяньдай", единственного пользовавшегося успехом журнала в подвергшемся интервенции Шанхае. Так я впервые стал писать не для "Сяошо юебао". Этой "большой вещью" стали "Записки о Кошачьем городе". После публикации в журнале они вышли отдельной книгой в "Сяньдай Шуцзюй", и это явилось началом моего сотрудничества с другими издательствами, помимо "Коммершэл пресс".
Мне самому кажется, что "Записки о Кошачьем городе" не удались. Книга безжалостно открыла всем, какие ординарные у меня мозги. Дойдя до середины, я уже хотел было отложить перо, но обстоятельства не позволили мне пойти на это, и пришлось довести дело до конца. Некоторые считают, что "Записки" заслуживают похвал за то, что в них нет юмора, - точно так же, как Мэй Ланьфан вызывает восторг, имитируя исполнителей мужских ролей [Великий актер Мэй Ланьфан обычно исполнял женские роли в пекинском театре музыкальной драмы]. Но это говорит не о достоинствах книги, а лишь о том, что авторам высказываний надоел мой юмор. Когда приелись пшеничные лепешки на пару, и чумиза покажется ароматной - но такова ли она в действительности?
На самом деле в "Записках о Кошачьем городе" юмор должен был присутствовать: ведь это сатирическое произведение, а юмор и сатира строго различаются лишь в теории. На практике же между ними почти невозможно провести четкую грань. Чем злее са тира, тем живее и занимательнее она должна быть написана. Вымышленные персонажи и события должны быть представлены так подробно, объемно, естественно и полнокровно, чтобы у читателя не возникало сомнения в их подлинности. Только тогда скрытый до поры сатирический замысел сможет обрести достойное словесное выражение и будет достигнут желаемый эффект. О чем бы ни шла речь - об империи трехвершковых лилипутов или о Стране благородных педантов и зануд [О Стране благородных говорится в романе Ли Жучжэня "Цветы в зеркале" (начало XIX в.)], - нужно прежде всего оживить персонажи, заставить события подчиняться воле автора и лишь потом высмеять достойное осмеяния, ударяя по больному месту. Вот тогда можно вызвать у читателя и смех, и слезы. Но чтобы достичь живости, легкости и изящества, необходим юмор. Можно обойтись и без него, но тогда нужны очень острое перо и очень умная голова, чтобы каждая пощечина оставляла красную полосу, чтобы за каждой молнией следовал гром. У меня нет ни такого пера, ни такой головы; когда же я отошел от более или менее освоенного мною юмора, "Записки" стали трепыхаться в пыли, подобно птице с перебитым крылом.
Что касается идейной стороны, то у меня нет позитивных концепций и предложений. Наверно, это недостаток, свойственный большинству сатириков. Но в лучших сатирических творениях автор одним ударом обнажает пороки человеческого общества и указывает на их корни; даже не выдвигая позитивных идей, он помогает найти лекарство тем, кто полон желания лечить болезнь. Я же не гожусь в идейные руководители и не умею безошибочно указывать истоки недуга. Следовательно, недостаток, обычный для сатиры, налицо, а должного эффекта она не достигает. Мои мысли обращены к тому же, о чем, думает каждый человек, поэтому я мог бы и не писать - всем и так все известно. Мне не дают покоя мерзости, творящиеся на наших глазах, но, в чем причина их возникновения, я сказать не в состоянии. Как и большинство окружающих, я пробавляюсь сетованиями на то, что "люди стали не те, что раньше" (лично я подобную формулу не употребляю, но дела это не меняет). В таких рассуждениях звучит сожаление по поводу несовершенства мира и обращенное к людям увещевание, но сожаления и увещевания более приличествуют сочинениям морализаторского толка, практический результат от которых равен нулю. Возможно, написанное мною вообще не дотягивает до уровня сатиры. Ведь если сатирик высказывает оригинальные или парадоксальные суждения, он демонстрирует блеск своего ума, даже если созданное им никому и ничему не поможет. Я же всерьез толкую об общеизвестном - так имею ли я право величать это сатирой? Можно переделать сатиру в проповедь, но тогда читать ее будет еще скучнее. Проповедями могут заниматься либо мудрецы, либо дураки. Я знаю, что я не мудрец, но и круглым дураком себя не считаю. Правда, я все-таки написал "Записки о Кошачьем городе"...
Следует сказать, что созданию этой не слишком, удачной книги способствовал ряд внешних импульсов. Первый из них - разочарование положением дел в стране. Наши военные, дипломатические и прочие неудачи легко вызывают у эмоциональных, но не слишком разбирающихся в сути проблем людей, вроде меня, сначала гнев, а потом разочарование. Испытав его, такие люди начинают увещевать, а ведь это скорее женское дело. Человек, которого не заботят высокие материи, вполне может находить себе пропитание на навозной куче. Люди высоких помыслов стараются не приближаться к ней. И только межеумки хотят сохранить эту кучу и одновременно предостерегают мух: "Здесь антисанитарные условия!" Моя беда в том, что я позволил внешним импульсам овладеть моей душой, забыл о том, что у меня есть еще "мозги", и начал предостерегать мух! Могут возразить, что и лишенный высоких помыслов человек в состоянии написать очень неплохую книгу. Верно, в истории литературы тому есть немало примеров. Но они должны либо владеть искусством реалистических описаний, либо уметь заражать читателей своими эмоциями. Если автор подробно и правдиво воспроизведет свои внешние впечатления от предмета, он сыграет роль пусть не микроскопа, но хорошо отполированного стекла, отражающего мир. Если писатель сильно выразит даже самое обыкновенное чувство, он вызовет ответную реакцию. А вот я взялся за сатиру. Она предполагает, что автор стоит выше изображаемого, но я не сумел оказаться на высоте. Сатира должна быть хладнокровной, потому я не стал метать громов и молний, выражался сдержанно. Я не смог ни поставить перед людьми зеркало, ни бросить им в душу гранату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
6. Как я писал "Записки о Кошачьем городе"
Все свои книги, начиная с "Философии Чжана", я отдавал в журнал "Сяошо юебао", а затем они выходили отдельными изданиями в типографии "Коммершэл пресс". Но вот рукопись романа "Озеро Даминху" сгорела вместе с типографией [Пожар произошел во время нападения японских войск на Шанхай в 1932 г.], а наборный экземпляр повести "День рождения Сяопо" пришлось впоследствии передать издательству "Шэнхо Шудянь". Журнал "Сяошо юебао" прекратил существование. Тогда-то ко мне обратился с предложением написать "большую вещь" Ши Чжэцунь - редактор "Сяньдай", единственного пользовавшегося успехом журнала в подвергшемся интервенции Шанхае. Так я впервые стал писать не для "Сяошо юебао". Этой "большой вещью" стали "Записки о Кошачьем городе". После публикации в журнале они вышли отдельной книгой в "Сяньдай Шуцзюй", и это явилось началом моего сотрудничества с другими издательствами, помимо "Коммершэл пресс".
Мне самому кажется, что "Записки о Кошачьем городе" не удались. Книга безжалостно открыла всем, какие ординарные у меня мозги. Дойдя до середины, я уже хотел было отложить перо, но обстоятельства не позволили мне пойти на это, и пришлось довести дело до конца. Некоторые считают, что "Записки" заслуживают похвал за то, что в них нет юмора, - точно так же, как Мэй Ланьфан вызывает восторг, имитируя исполнителей мужских ролей [Великий актер Мэй Ланьфан обычно исполнял женские роли в пекинском театре музыкальной драмы]. Но это говорит не о достоинствах книги, а лишь о том, что авторам высказываний надоел мой юмор. Когда приелись пшеничные лепешки на пару, и чумиза покажется ароматной - но такова ли она в действительности?
На самом деле в "Записках о Кошачьем городе" юмор должен был присутствовать: ведь это сатирическое произведение, а юмор и сатира строго различаются лишь в теории. На практике же между ними почти невозможно провести четкую грань. Чем злее са тира, тем живее и занимательнее она должна быть написана. Вымышленные персонажи и события должны быть представлены так подробно, объемно, естественно и полнокровно, чтобы у читателя не возникало сомнения в их подлинности. Только тогда скрытый до поры сатирический замысел сможет обрести достойное словесное выражение и будет достигнут желаемый эффект. О чем бы ни шла речь - об империи трехвершковых лилипутов или о Стране благородных педантов и зануд [О Стране благородных говорится в романе Ли Жучжэня "Цветы в зеркале" (начало XIX в.)], - нужно прежде всего оживить персонажи, заставить события подчиняться воле автора и лишь потом высмеять достойное осмеяния, ударяя по больному месту. Вот тогда можно вызвать у читателя и смех, и слезы. Но чтобы достичь живости, легкости и изящества, необходим юмор. Можно обойтись и без него, но тогда нужны очень острое перо и очень умная голова, чтобы каждая пощечина оставляла красную полосу, чтобы за каждой молнией следовал гром. У меня нет ни такого пера, ни такой головы; когда же я отошел от более или менее освоенного мною юмора, "Записки" стали трепыхаться в пыли, подобно птице с перебитым крылом.
Что касается идейной стороны, то у меня нет позитивных концепций и предложений. Наверно, это недостаток, свойственный большинству сатириков. Но в лучших сатирических творениях автор одним ударом обнажает пороки человеческого общества и указывает на их корни; даже не выдвигая позитивных идей, он помогает найти лекарство тем, кто полон желания лечить болезнь. Я же не гожусь в идейные руководители и не умею безошибочно указывать истоки недуга. Следовательно, недостаток, обычный для сатиры, налицо, а должного эффекта она не достигает. Мои мысли обращены к тому же, о чем, думает каждый человек, поэтому я мог бы и не писать - всем и так все известно. Мне не дают покоя мерзости, творящиеся на наших глазах, но, в чем причина их возникновения, я сказать не в состоянии. Как и большинство окружающих, я пробавляюсь сетованиями на то, что "люди стали не те, что раньше" (лично я подобную формулу не употребляю, но дела это не меняет). В таких рассуждениях звучит сожаление по поводу несовершенства мира и обращенное к людям увещевание, но сожаления и увещевания более приличествуют сочинениям морализаторского толка, практический результат от которых равен нулю. Возможно, написанное мною вообще не дотягивает до уровня сатиры. Ведь если сатирик высказывает оригинальные или парадоксальные суждения, он демонстрирует блеск своего ума, даже если созданное им никому и ничему не поможет. Я же всерьез толкую об общеизвестном - так имею ли я право величать это сатирой? Можно переделать сатиру в проповедь, но тогда читать ее будет еще скучнее. Проповедями могут заниматься либо мудрецы, либо дураки. Я знаю, что я не мудрец, но и круглым дураком себя не считаю. Правда, я все-таки написал "Записки о Кошачьем городе"...
Следует сказать, что созданию этой не слишком, удачной книги способствовал ряд внешних импульсов. Первый из них - разочарование положением дел в стране. Наши военные, дипломатические и прочие неудачи легко вызывают у эмоциональных, но не слишком разбирающихся в сути проблем людей, вроде меня, сначала гнев, а потом разочарование. Испытав его, такие люди начинают увещевать, а ведь это скорее женское дело. Человек, которого не заботят высокие материи, вполне может находить себе пропитание на навозной куче. Люди высоких помыслов стараются не приближаться к ней. И только межеумки хотят сохранить эту кучу и одновременно предостерегают мух: "Здесь антисанитарные условия!" Моя беда в том, что я позволил внешним импульсам овладеть моей душой, забыл о том, что у меня есть еще "мозги", и начал предостерегать мух! Могут возразить, что и лишенный высоких помыслов человек в состоянии написать очень неплохую книгу. Верно, в истории литературы тому есть немало примеров. Но они должны либо владеть искусством реалистических описаний, либо уметь заражать читателей своими эмоциями. Если автор подробно и правдиво воспроизведет свои внешние впечатления от предмета, он сыграет роль пусть не микроскопа, но хорошо отполированного стекла, отражающего мир. Если писатель сильно выразит даже самое обыкновенное чувство, он вызовет ответную реакцию. А вот я взялся за сатиру. Она предполагает, что автор стоит выше изображаемого, но я не сумел оказаться на высоте. Сатира должна быть хладнокровной, потому я не стал метать громов и молний, выражался сдержанно. Я не смог ни поставить перед людьми зеркало, ни бросить им в душу гранату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10