И когда специалисты из авиации называли более ранний срок, 1952 год, то в армии и флоте это считалось большим преувеличением.
Стратеги из Пентагона, оправившись после первого потрясения, начали утешать себя догадками. Возможно, думали они, высокая концентрация радиоактивности возникла не вследствие испытания атомной бомбы, которую можно использовать как оружие, а из-за случайного взрыва в одной из русских атомных лабораторий. Но даже и такой взрыв указывал на то, что Советский Союз уже располагал большим количеством делящегося материала. Каким образом русские ухитрились произвести так много урана-235 или плутония-239? Могли ли они построить за четыре года огромные установки, необходимые для этой цели? Но и на этот вопрос был найден ответ, преуменьшавший важность события. Было высказано предположение, что делящийся материал не был произведен в Советском Союзе, а его тайно доставили туда. Это звучало не очень-то убедительно, так как в последние месяцы сенатор Хикенлупер подверг тщательной проверке все операции Комиссии по атомной энергии. В результате установили недостачу только четырех граммов урана-235.
Широко распространенная на Западе в послевоенные годы недооценка возможностей России изготовить атомную бомбу в ближайшее время, пожалуй, еще более поразительна, чем прежняя переоценка атомных возможностей Германии. До конца 1945 г. русские совершенно открыто писали в разных технических статьях и даже в ежедневной прессе о своих работах в области ядерной физики.
Два института в Ленинграде (Радиевый институт и Институт технической физики), два института в Москве (Институт имени Лебедева и Институт физических проблем), а также институт в Харькове еще с начала двадцатых годов занимались исследованиями в области ядерной физики.
О том, что русские владели большими залежами урановой руды, было ясно из публикаций знаменитого геолога Вернадского. В 1921 г. он со своими учениками по указанию Ленина начал исследование и описание всех залежей сырья на территории Советского Союза.
Как только на Западе опубликовали данные об открытии Отто Гана, советские ученые оценили их значение с таким же энтузиазмом, как и их коллеги на Западе. В 1939 г. в Москве проводились как строго научные, так и публичные дискуссии, посвященные проблемам ядерной физики. В апреле 1940 г. Советская Академия наук в ежемесячном бюллетене объявила о создании специальной Комиссии по урановой проблеме. Все ведущие русские физики принадлежали к советскому Урановому обществу, включая Флерова и Петржака, которые первыми открыли явление спонтанного деления урана, когда в 1940 г. проводили соответствующие эксперименты в шахте московского метрополитена.
Еще в 1939 г. А. И. Бродский опубликовал статью о разделении изотопов урана, Курчатов и Френкель почти одновременно с Фришем, Бором и Уилером дали теоретическое объяснение процессу деления урана. В канун нового 1940 г. «Известия» в статье, озаглавленной «Уран-235», писали:
«Человечество приобретет новый источник энергии, в миллионы раз превышающий все до сих пор известные… Мы будем иметь горючее, которое заменит нам истощающиеся запасы угля и нефти и, таким образом, спасет промышленность от топливного голода… Человечество вступит в новую эру… человек сможет получать нужную ему энергию в любых количествах и применять ее там, где он найдет нужным». В октябре 1941 г. Капица в лекции, опубликованной во многих советских газетах, заявил: «Теоретические подсчеты показывают, что… атомная бомба… может легко уничтожить большой город с несколькими миллионами людей».
В 1941 г. после немецкого вторжения русские как будто отказались временно от осуществления программы ядерных исследований. «Рэнд Корпорейшен» (организация, обслуживающая Военно-Воздушные силы США и, в частности, издающая доклады о техническом прогрессе в Советском Союзе) в 1956 г. опубликовала доклад, в котором утверждалось следующее: «Русские, по-видимому, отвергали мысль о том, что бомбу можно было изготовить в то время, когда бушевала война. Они и не пытались скрыть тот факт, что приостановили атомные исследования… В 1943 г. русские возобновили осуществление атомной программы с явным намерением овладеть ядерным оружием».
Еще более ранний ошибочный вывод, сделанный в Америке из краха атомного проекта в «Третьем рейхе», также заключался в недооценке русских атомных разработок и общего прогресса, достигнутого Советским государством.
Физикам в России оказывалась всемерная поддержка, их институтам выделялись огромные средства для проведения исследований. Поэтому русские специалисты-атомники сумели еще до 1939 г. изготовить первый в Европе циклотрон. В 1941 г. они соорудили еще две такие гигантские машины для расщепления атома.
Два специалиста, Рагглс и Крамиш, изучающие по заданию Военно-Воздушных сил советские атомные разработки, пришли к следующему заключению: «Далекие от преимущества в программе ядерных разработок в 1945 г., русские к настоящему времени не должны значительно отставать по знаниям и умению от уровня, достигнутого в Соединенных Штатах». Но реальная оценка советских успехов в области атомных исследований так и не была произведена до 1956 г. В Соединенных Штатах в первые годы после войны отвергали, как преувеличение, заявления о том, что для советских ученых нет больше секретов в атоме.
В тревожные дни после обнаружения первого советского атомного взрыва в августе 1949 г. вашингтонские власти не удовлетворились сомнительными догадками. Они созвали комиссию специалистов для разработки выводов на основе имевшихся в их распоряжении фактов. Комиссия под председательством Ванневара Буша и при участии Оппенгеймера и Бэчера провела несколько заседаний. Проверив всю имевшуюся у них информацию, они не только пришли к заключению, что взрыв произошел именно от атомной бомбы, но и сделали некоторые предположения о ее вероятной конструкции и силе взрыва. Американские ученые были настолько твердо убеждены в существовании советской атомной бомбы, что дали ей даже собственное имя «Джо-1» в честь Иосифа (по-английски Джозефа) Сталина.
Полученные выводы о том, что на сцене появилась бомба «Джо-1», сообщили президенту Трумэну и в Объединенную Комиссию по атомной энергии Конгресса. Как президент Трумэн, так и лидер республиканцев сенатор Ванденберг реагировали на эту информацию одним и тем же вопросом: «Что же нам теперь делать?». Прежде всего нужно было решить, стоит ли сообщать эту новость миру. Министр обороны Джонсон не был сторонником ее опубликования, опасаясь паники в Америке, но его не поддержали. 23 сентября 1949 г. президент Трумэн выступил с кратким сообщением, что в Советском Союзе был осуществлен атомный взрыв.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Стратеги из Пентагона, оправившись после первого потрясения, начали утешать себя догадками. Возможно, думали они, высокая концентрация радиоактивности возникла не вследствие испытания атомной бомбы, которую можно использовать как оружие, а из-за случайного взрыва в одной из русских атомных лабораторий. Но даже и такой взрыв указывал на то, что Советский Союз уже располагал большим количеством делящегося материала. Каким образом русские ухитрились произвести так много урана-235 или плутония-239? Могли ли они построить за четыре года огромные установки, необходимые для этой цели? Но и на этот вопрос был найден ответ, преуменьшавший важность события. Было высказано предположение, что делящийся материал не был произведен в Советском Союзе, а его тайно доставили туда. Это звучало не очень-то убедительно, так как в последние месяцы сенатор Хикенлупер подверг тщательной проверке все операции Комиссии по атомной энергии. В результате установили недостачу только четырех граммов урана-235.
Широко распространенная на Западе в послевоенные годы недооценка возможностей России изготовить атомную бомбу в ближайшее время, пожалуй, еще более поразительна, чем прежняя переоценка атомных возможностей Германии. До конца 1945 г. русские совершенно открыто писали в разных технических статьях и даже в ежедневной прессе о своих работах в области ядерной физики.
Два института в Ленинграде (Радиевый институт и Институт технической физики), два института в Москве (Институт имени Лебедева и Институт физических проблем), а также институт в Харькове еще с начала двадцатых годов занимались исследованиями в области ядерной физики.
О том, что русские владели большими залежами урановой руды, было ясно из публикаций знаменитого геолога Вернадского. В 1921 г. он со своими учениками по указанию Ленина начал исследование и описание всех залежей сырья на территории Советского Союза.
Как только на Западе опубликовали данные об открытии Отто Гана, советские ученые оценили их значение с таким же энтузиазмом, как и их коллеги на Западе. В 1939 г. в Москве проводились как строго научные, так и публичные дискуссии, посвященные проблемам ядерной физики. В апреле 1940 г. Советская Академия наук в ежемесячном бюллетене объявила о создании специальной Комиссии по урановой проблеме. Все ведущие русские физики принадлежали к советскому Урановому обществу, включая Флерова и Петржака, которые первыми открыли явление спонтанного деления урана, когда в 1940 г. проводили соответствующие эксперименты в шахте московского метрополитена.
Еще в 1939 г. А. И. Бродский опубликовал статью о разделении изотопов урана, Курчатов и Френкель почти одновременно с Фришем, Бором и Уилером дали теоретическое объяснение процессу деления урана. В канун нового 1940 г. «Известия» в статье, озаглавленной «Уран-235», писали:
«Человечество приобретет новый источник энергии, в миллионы раз превышающий все до сих пор известные… Мы будем иметь горючее, которое заменит нам истощающиеся запасы угля и нефти и, таким образом, спасет промышленность от топливного голода… Человечество вступит в новую эру… человек сможет получать нужную ему энергию в любых количествах и применять ее там, где он найдет нужным». В октябре 1941 г. Капица в лекции, опубликованной во многих советских газетах, заявил: «Теоретические подсчеты показывают, что… атомная бомба… может легко уничтожить большой город с несколькими миллионами людей».
В 1941 г. после немецкого вторжения русские как будто отказались временно от осуществления программы ядерных исследований. «Рэнд Корпорейшен» (организация, обслуживающая Военно-Воздушные силы США и, в частности, издающая доклады о техническом прогрессе в Советском Союзе) в 1956 г. опубликовала доклад, в котором утверждалось следующее: «Русские, по-видимому, отвергали мысль о том, что бомбу можно было изготовить в то время, когда бушевала война. Они и не пытались скрыть тот факт, что приостановили атомные исследования… В 1943 г. русские возобновили осуществление атомной программы с явным намерением овладеть ядерным оружием».
Еще более ранний ошибочный вывод, сделанный в Америке из краха атомного проекта в «Третьем рейхе», также заключался в недооценке русских атомных разработок и общего прогресса, достигнутого Советским государством.
Физикам в России оказывалась всемерная поддержка, их институтам выделялись огромные средства для проведения исследований. Поэтому русские специалисты-атомники сумели еще до 1939 г. изготовить первый в Европе циклотрон. В 1941 г. они соорудили еще две такие гигантские машины для расщепления атома.
Два специалиста, Рагглс и Крамиш, изучающие по заданию Военно-Воздушных сил советские атомные разработки, пришли к следующему заключению: «Далекие от преимущества в программе ядерных разработок в 1945 г., русские к настоящему времени не должны значительно отставать по знаниям и умению от уровня, достигнутого в Соединенных Штатах». Но реальная оценка советских успехов в области атомных исследований так и не была произведена до 1956 г. В Соединенных Штатах в первые годы после войны отвергали, как преувеличение, заявления о том, что для советских ученых нет больше секретов в атоме.
В тревожные дни после обнаружения первого советского атомного взрыва в августе 1949 г. вашингтонские власти не удовлетворились сомнительными догадками. Они созвали комиссию специалистов для разработки выводов на основе имевшихся в их распоряжении фактов. Комиссия под председательством Ванневара Буша и при участии Оппенгеймера и Бэчера провела несколько заседаний. Проверив всю имевшуюся у них информацию, они не только пришли к заключению, что взрыв произошел именно от атомной бомбы, но и сделали некоторые предположения о ее вероятной конструкции и силе взрыва. Американские ученые были настолько твердо убеждены в существовании советской атомной бомбы, что дали ей даже собственное имя «Джо-1» в честь Иосифа (по-английски Джозефа) Сталина.
Полученные выводы о том, что на сцене появилась бомба «Джо-1», сообщили президенту Трумэну и в Объединенную Комиссию по атомной энергии Конгресса. Как президент Трумэн, так и лидер республиканцев сенатор Ванденберг реагировали на эту информацию одним и тем же вопросом: «Что же нам теперь делать?». Прежде всего нужно было решить, стоит ли сообщать эту новость миру. Министр обороны Джонсон не был сторонником ее опубликования, опасаясь паники в Америке, но его не поддержали. 23 сентября 1949 г. президент Трумэн выступил с кратким сообщением, что в Советском Союзе был осуществлен атомный взрыв.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74