Навк видел, что неуклонно превращается в такое же безликое существо, как и остальные каторжники.
Он боролся со своим внутренним опустошением, но утраченные ценности нечем было заменить, да и потеря их только облегчала жизнь. Гордость, достоинство, талант, ум, любовь, — все здесь было излишним, ненужным. Ордал определил Навка на худшую работу — в землеройную машину. Душевная боль начала утихать, оттесненная, всепоглощающим желанием отдыха, сна и белковой баланды. Однако Навк не позволял себе стать животным, его начинало трясти при виде рогатой ящерицы, хрюкающей над корытом, когда он сам целый день был голоден. Навк не полз к корыту, чтобы жрать вместе с гадиной, как делали многие каторжники. Он уходил подальше, отыскивал гладкий камень и сосал его. Шайка Ордала, издеваясь, прозвала его за это «камнеедом».
Однажды Колтун, потешая приятелей, вынес Навку из своего барака миску, полную камней. Навк осторожно выбрал из нее самый большой камень и со всего размаха ударил им Колтуна. Опричники, испугавшись его лица, не тронули его. Но утром Навк проснулся от того, что на грудь ему положили камень с выцарапанным на нем крестом.
Судя по всему, грядущий день должен был стать последним в жизни Навка. Юноша решил провести его по-человечески. Он не пошел работать к своей землеройной машине, а по кручам и ямам отправился вдаль, вглубь котлована. Он ушел очень далеко, туда, где дно котлована резко понижалось и из породы выступало какое-то гигантское черное тело. Дойдя до обрыва, Навк начал медленно спускаться по глыбам склона. Белое небо плавало над его головой, освещая унылую, безрадостную панораму взрытых каменных груд, оползающих вниз со ската, и глухо-черный, шершавый бок таинственного монолита. Навк знал, что этот черный камень не брал никакой вибронож, о него ломались закаленные скальные сверла, взрывы не откололи от него и кусочка. Абсолютно непроницаемая, абсолютно неуязвимая громада лежала на дне котлована, преграждая путь в глубины землеройным машинам, и поэтому рабочую площадку перенесли к другому краю, где было повыше. Навк ступил на поверхность черного гиганта и сразу почувствовал, как его пятки сквозь башмаки лижет космический холод.
«Как возможно такое? — думал Навк. — Как в человеке совмещаются такие несравнимые категории: Галактика, Хоровод Миров, война Кораблей с Мамбетами — и вдруг какие-то ублюдки, баланда, драки, мерзости: Зачем судьба выстраивает в один ряд жестокого, но великого Корабельщика, Дождилику — и подонка Ордала, недоразвитого Колтуна:» Навк вспомнил дочь Корабельщика, почти забытую им за дни, что провел на Калаате, вспомнил ее глаза, губы, кудри, руки, вспомнил Парусник и свой «Ультар»:
— «Ульта-а-ар!..» — громко крикнул Навк в пустоту над головой. Крик гулко раскатился в каменных лабиринтах и отразился звонким, скачущим эхом. Нет, видно, зря говорил Корабельщик, что каждый человек имеет свой корабль. «Ультар» не шел на зов Навка. А может, он, Навк, и не стоил этого? Какое кому дело до того, что происходит в его душе?.. Горечь подкатила к горлу, и Навк побрел обратно, не имея больше сил сопротивляться судьбе. Черный монолит остался за его спиною, а вскоре показалась платформа с жестяными бараками.
Навк по скобам поднялся на нее и увидел, что у барака Ордала, привалившись к стене, сидят несколько каторжников в ожидании подачки. Он долго и внимательно разглядывал их серые безучастные лица. И вдруг представил одного из них у пульта космического корабля, другого — у мольберта, третьего — просто со своими детьми:
Неожиданно сокрушительная ненависть к бандитам и к порядку вещей в империи Сатара, что обрекли этих людей на скотское существование, взорвала сердце Навка.
Он подошел к двери барака Ордала и толкнул ее. Ордал мог убить за такое самоуправство. Но помещение оказалось пустым, если не считать Колтуна, спавшего на нарах. Навк подобрал с пола стальной прут, который бандиты использовали вместо засова, и шагнул к колонке белкового синтезатора. Подвесив под клювик крана ведро, решительно нажал на рычаг. Синтезатор захрипел и выплюнул на донышко ведра остатки дневной нормы, уже съеденной шайкой Ордала. Колтун от хрипа синтезатора заворочался и поднял голову.
— Только попробуй встать!.. — зверея от ненависти, тихо сказал Навк, с прутом в руке двинувшись к опричнику. Колтун сжался, прикрывая затылок. Хрип пустого автомата стал последней каплей, переполнившей чашу терпения. Бормоча ругательства, заливаясь слезами, Навк выволок из-под нар Колтуна жирную рогатую ящерицу. Та извивалась, кусалась и визжала, морда ее была перемазана белковой баландой. Навк своим прутом принялся лупить по этой морде. Черная кровь разбрызгалась по полу и стенам, упала горячими каплями на лицо и руки. Навк выбежал из барака, волоча дохлую ящерицу, потом вернулся и выбросил пластиковые ящики, выбросил все тряпье приспешников Ордала, двумя камнями высек искру и поджег все это. Острой железкой выпотрошив еще теплую ящерицу, он насадил ее на свой прут и начал жарить.
Запах жареного мяса как магнитом притянул к костру всех каторжников. Навк видел сквозь дым, как самый ужасный из них — карлик-старик без глаз и без кистей обеих рук — своими культями уже тянется к мясу, а изуродованное лицо его дрожит от непереносимой муки.
Навк оторвал от хребта ящерицы кусок для себя, а остальное отдал каторжникам.
Мясо словно само проскочило в горло: Навк и не заметил, как проглотил его.
Поднявшись, он взял прут и пошел в свой барак — спать.
Он думал, что его просто убьют во сне. Но его почему-то не убили. Он проснулся посреди ночи от того, что кто-то лизал ему руку.
Отдернув руку, Навк сел на нарах. Перед ним на коленях стоял давешний увечный старик-карлик. На слепом лице его было странное выражение. Культями он снова ловил руку Навка, а поймав, опять начал лизать. И тут Навк понял, что это вовсе не жест благодарности. Не имея пальцев и глаз, старик языком ощупывал перстень, найденный Навком на Олберане. Юноша в омерзении отнял руку.
— Что, брезгуешь? — тихо сказал старик. Навк поразился, сколько еще жизни, упорства и злорадства было в его голосе. — Брезгуешь, напарник? Я сразу узнал тебя. Кромлех! Я ждал. Я ничего не забыл.
— Чего вам надо? — спросил Навк, отталкивая старика и доставая свое оружие — стальной прут.
— Ай-яй-яй! — ответил старик. — Опять стало стыдно. Кромлех, что ты такой же, как я? Ничего, у меня теперь есть против тебя козырь!.. Или ты забыл нрав твоего дружка Наваги?
Глава 14. НАВАГА
Навага, Кромлех — Навк где-то уже слышал эти имена. Но где? Мысли с лихорадочной быстротой сменяли друг друга. Кромлех, вспомнил Навк, это человек, который был в разбитом корабле его родителей на Олберане:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Он боролся со своим внутренним опустошением, но утраченные ценности нечем было заменить, да и потеря их только облегчала жизнь. Гордость, достоинство, талант, ум, любовь, — все здесь было излишним, ненужным. Ордал определил Навка на худшую работу — в землеройную машину. Душевная боль начала утихать, оттесненная, всепоглощающим желанием отдыха, сна и белковой баланды. Однако Навк не позволял себе стать животным, его начинало трясти при виде рогатой ящерицы, хрюкающей над корытом, когда он сам целый день был голоден. Навк не полз к корыту, чтобы жрать вместе с гадиной, как делали многие каторжники. Он уходил подальше, отыскивал гладкий камень и сосал его. Шайка Ордала, издеваясь, прозвала его за это «камнеедом».
Однажды Колтун, потешая приятелей, вынес Навку из своего барака миску, полную камней. Навк осторожно выбрал из нее самый большой камень и со всего размаха ударил им Колтуна. Опричники, испугавшись его лица, не тронули его. Но утром Навк проснулся от того, что на грудь ему положили камень с выцарапанным на нем крестом.
Судя по всему, грядущий день должен был стать последним в жизни Навка. Юноша решил провести его по-человечески. Он не пошел работать к своей землеройной машине, а по кручам и ямам отправился вдаль, вглубь котлована. Он ушел очень далеко, туда, где дно котлована резко понижалось и из породы выступало какое-то гигантское черное тело. Дойдя до обрыва, Навк начал медленно спускаться по глыбам склона. Белое небо плавало над его головой, освещая унылую, безрадостную панораму взрытых каменных груд, оползающих вниз со ската, и глухо-черный, шершавый бок таинственного монолита. Навк знал, что этот черный камень не брал никакой вибронож, о него ломались закаленные скальные сверла, взрывы не откололи от него и кусочка. Абсолютно непроницаемая, абсолютно неуязвимая громада лежала на дне котлована, преграждая путь в глубины землеройным машинам, и поэтому рабочую площадку перенесли к другому краю, где было повыше. Навк ступил на поверхность черного гиганта и сразу почувствовал, как его пятки сквозь башмаки лижет космический холод.
«Как возможно такое? — думал Навк. — Как в человеке совмещаются такие несравнимые категории: Галактика, Хоровод Миров, война Кораблей с Мамбетами — и вдруг какие-то ублюдки, баланда, драки, мерзости: Зачем судьба выстраивает в один ряд жестокого, но великого Корабельщика, Дождилику — и подонка Ордала, недоразвитого Колтуна:» Навк вспомнил дочь Корабельщика, почти забытую им за дни, что провел на Калаате, вспомнил ее глаза, губы, кудри, руки, вспомнил Парусник и свой «Ультар»:
— «Ульта-а-ар!..» — громко крикнул Навк в пустоту над головой. Крик гулко раскатился в каменных лабиринтах и отразился звонким, скачущим эхом. Нет, видно, зря говорил Корабельщик, что каждый человек имеет свой корабль. «Ультар» не шел на зов Навка. А может, он, Навк, и не стоил этого? Какое кому дело до того, что происходит в его душе?.. Горечь подкатила к горлу, и Навк побрел обратно, не имея больше сил сопротивляться судьбе. Черный монолит остался за его спиною, а вскоре показалась платформа с жестяными бараками.
Навк по скобам поднялся на нее и увидел, что у барака Ордала, привалившись к стене, сидят несколько каторжников в ожидании подачки. Он долго и внимательно разглядывал их серые безучастные лица. И вдруг представил одного из них у пульта космического корабля, другого — у мольберта, третьего — просто со своими детьми:
Неожиданно сокрушительная ненависть к бандитам и к порядку вещей в империи Сатара, что обрекли этих людей на скотское существование, взорвала сердце Навка.
Он подошел к двери барака Ордала и толкнул ее. Ордал мог убить за такое самоуправство. Но помещение оказалось пустым, если не считать Колтуна, спавшего на нарах. Навк подобрал с пола стальной прут, который бандиты использовали вместо засова, и шагнул к колонке белкового синтезатора. Подвесив под клювик крана ведро, решительно нажал на рычаг. Синтезатор захрипел и выплюнул на донышко ведра остатки дневной нормы, уже съеденной шайкой Ордала. Колтун от хрипа синтезатора заворочался и поднял голову.
— Только попробуй встать!.. — зверея от ненависти, тихо сказал Навк, с прутом в руке двинувшись к опричнику. Колтун сжался, прикрывая затылок. Хрип пустого автомата стал последней каплей, переполнившей чашу терпения. Бормоча ругательства, заливаясь слезами, Навк выволок из-под нар Колтуна жирную рогатую ящерицу. Та извивалась, кусалась и визжала, морда ее была перемазана белковой баландой. Навк своим прутом принялся лупить по этой морде. Черная кровь разбрызгалась по полу и стенам, упала горячими каплями на лицо и руки. Навк выбежал из барака, волоча дохлую ящерицу, потом вернулся и выбросил пластиковые ящики, выбросил все тряпье приспешников Ордала, двумя камнями высек искру и поджег все это. Острой железкой выпотрошив еще теплую ящерицу, он насадил ее на свой прут и начал жарить.
Запах жареного мяса как магнитом притянул к костру всех каторжников. Навк видел сквозь дым, как самый ужасный из них — карлик-старик без глаз и без кистей обеих рук — своими культями уже тянется к мясу, а изуродованное лицо его дрожит от непереносимой муки.
Навк оторвал от хребта ящерицы кусок для себя, а остальное отдал каторжникам.
Мясо словно само проскочило в горло: Навк и не заметил, как проглотил его.
Поднявшись, он взял прут и пошел в свой барак — спать.
Он думал, что его просто убьют во сне. Но его почему-то не убили. Он проснулся посреди ночи от того, что кто-то лизал ему руку.
Отдернув руку, Навк сел на нарах. Перед ним на коленях стоял давешний увечный старик-карлик. На слепом лице его было странное выражение. Культями он снова ловил руку Навка, а поймав, опять начал лизать. И тут Навк понял, что это вовсе не жест благодарности. Не имея пальцев и глаз, старик языком ощупывал перстень, найденный Навком на Олберане. Юноша в омерзении отнял руку.
— Что, брезгуешь? — тихо сказал старик. Навк поразился, сколько еще жизни, упорства и злорадства было в его голосе. — Брезгуешь, напарник? Я сразу узнал тебя. Кромлех! Я ждал. Я ничего не забыл.
— Чего вам надо? — спросил Навк, отталкивая старика и доставая свое оружие — стальной прут.
— Ай-яй-яй! — ответил старик. — Опять стало стыдно. Кромлех, что ты такой же, как я? Ничего, у меня теперь есть против тебя козырь!.. Или ты забыл нрав твоего дружка Наваги?
Глава 14. НАВАГА
Навага, Кромлех — Навк где-то уже слышал эти имена. Но где? Мысли с лихорадочной быстротой сменяли друг друга. Кромлех, вспомнил Навк, это человек, который был в разбитом корабле его родителей на Олберане:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48