Это ж не в труд!
— Хозяйничать нас с тобой отец учил — это как игра. Это для самой себя. Это как удовольствие... Или, скажем, полить деревья по пять ведер под корень . Изнывающие в жару от жажды... А кстати, как яблони?! Ты смотрела на листья? На самый кончик ветки, Даша, смотрела? Представь, что у тебя вот так же скрючены кисти рук. Ссохшиеся пальцы! Представь, что жажда...
— Что?! — И Даша вдруг значаще хмыкнула. Сестринское слово не промах! Жажда .
И дернулась загорелой рукой вперед:
— Дай позвонить.
— Кому?
— Да кому угодно...
Алена оставалась спокойной:
— Ах, Дашка!.. В Доме их отлично знают. Кого ты обманываешь. Твой Славик — парикмахер в хозчасти... Блондинчик, а носит берет. Разве блондины носят берет?
— Тебе какое дело?
— А Стасик и того попроще, да и поржавее — водопроводчик. Но воду он как раз почему-то не пьет, а?.. Слесарек!
— С кем хочу, с тем вожусь.
Даша водилась с молодыми людьми в Доме, где меня бы и ко входу близко не подпустили. И где работал (судя по намеку, совсем-совсем недавно ) их, Даши и Алены, влиятельный отец.
— Но дай!.. Дай хоть мужа вызову. Муж он или не муж? Он звонил?
— Нет.
— Тогда Стасика-Славика дерну.
— Да кто в такой день к тебе приедет!
— А кто бы ни приехал — я рада. Поговорит со мной. Кофе сварит. А там, ха-ха-ха, и пять ведер под корень яблонькам нальет! Сама сказала — жажда!
Даша сильно, вкусно произнесла это слово.
А я, чуть в сторонке, уже скорбел о потерянном сегодняшнем шансе. Уедет! Сейчас и уедет! Молодых слесарьков в Москве не счесть. (Примчавшаяся Алена словно разбудила ее!) А ведь Даша и я — мы были в Подмосковье как в ссылке. Как на острове. Чай с жасмином. Как староватый Адам и молоденькая Ева. Яблоки на каждом шагу... Даша почти сразу стала говорить мне «ты» и «дед» — дистанции ни малейшей. И скучала. И одна-одинешенька на огромной даче...
— Дай твой мобильник. Дай!.. Я же при тебе буду звонить!
Сестра Алена едва прикасалась губами к чашке. Кофе мелкими глотками. Протянула Даше трубку, а та — так и выхватила своей рукой. (Я первый раз в жизни увидел мобильный. В 93-м это было нечто.) Но потрясен я был отнюдь не техникой — лицом Даши.
От сестры Даша отвернулась, зато теперь повернулась лицом ко мне. (И трубка у самой щеки.) Боже ж мой! Гном!.. Телефонный гномик! Разговорная дрочилка!.. Весь в пол-ладошки, а ей обернулся какой радостью! Она будто выхватила рукой свободу.
Даша сияла.
Надо признать, и сестра Алена переменилась лицом — открылась, ответно подобрела к младшей. Даже губку нижнюю прикусила, как бы молча каясь... Но какие обе красотки!
А Даша названивала. Звонок в звонок, она просила позвать ей Славика, а если нет Славика, если курит, — Стасика. Это просто. Это ж ее приятели. Ей им только свистнуть!.. А вы делайте, делайте, что вас просят, — просят позвать, зовите!
Ей отвечали (как я понял), что и Славик, и тем более Стасик сильно заняты, и разве она не знает, куда она звонит? Не знает, что у них? Не знает, что сейчас у них шагает сама История! — сказали ей с нажимом (я расслышал). На что Даша ругнулась, это она мастерски. И добавила, что на шагающую Историю ей еще со школы плевать... А на их Дом плевать еще больше! А Славик ей обязан, он мудозвон, но для Даши он свой и, если что, расшибется в лепешку, — а тем более расшибется в лепешку Стасик!
Переговорив, Даша стала менее красивой, но зато лаконичной:
— Ну, суки!
И рванула в ванную комнату. Прямо-таки влетела туда! Впрыгнула — принять душ и переодеться.
Я-то смекнул (в отличие от сестры) — но как было Дашу остановить? Что и как сказать?.. А что, если молодая женщина любит в жару принять прохладный душ? Ванная у них отменная! С душевыми кабинками! А льющуюся воду никто не жалеет, не считает... Не мог я ей помешать. Ничего не мог. Разве что на халяву помыться. Освежиться в очередь!
Конечно, глядел во все глаза, когда она, вся дыша прохладой, вышла. Одежды на ней только и было — летнее безрукавное платьице. Под ним слегка просвечивали крохотные трусики, набедренная повязка. Но опять же нигде ничто не топорщилось и не выпирало... Я ждал, будет ли хихикать.
Нет, не хихикала. Но зато как-то ловко и умело отворачивала лицо, зрачков не углядеть.
— Молодец! Классно выглядишь! — похвалила Алена и вдруг, засмеявшись, тоже подхватилась: — Приму-ка и я свежей струи!
А я все недоумевал: где же оно, если не на Даше... и если в ванной комнате я тоже ничего не нашел?
Сестра Алена, направляясь принять душ, словно бы на меня наткнулась. Только-только вроде заметила... И спросила с улыбкой — а это, мол, кто такой? И откуда? — на что я, неожиданно для себя, этак по-домашнему ворчнул в ее сторону. Глухо, но ворчнул:
— Птичка.
Ничуть не меняясь, с той же улыбкой на красивом лице она переспросила Дашу:
— Откуда этот старый филин?
2
— Ты почему вырубился — почему смолк, дед? Ты же влюбленный... Не расспрашиваешь, не интересуешься женщиной. Нехорошо. Некрасиво!.. А ты давно трахался? Скажи честно. Давно ли? Сколько лет назад? Я же должна знать. — И засмеялась. — Или ты уже не помнишь?
— Я помню.
— А хотел бы ты быть... м-м... сутенером, дед?
Я тоже засмеялся:
— Конечно.
— Трахался бы вволю. С любой и разной... И денег бы внавал, а?
— Деньги бы не помешали.
Ей нравился такой треп. (Эти их, девичьи, манеры!)
— Молодец, дед... Я ведь только любопытствую. Люблю поспрашивать...
Ей бы не спрашивать, а рулить. Дорога вся в колдобинах, в ямах — мы прыгали и скакали... А Даша, знай, наращивала скорость.
— Что там? — Я напрягся.
— Не бойсь, не бойсь!
Прямо на пути (проезжали Осиновку) вырос громадный битый стол. Как слон... И сразу под колесами два выброшенных стула. Даша так рванула руль, что я приложился виском.
— Держись, дед — если сел!
— Мать твою!
Она засмеялась:
— А тебя дрючили в зад?
Я даже крякнул:
— Бог миловал.
Она еще заливистее. Ну смех разбирает:
— Разок-другой?.. Неужели не дрючили, дед?
— Нет.
— Везучий ты.
Это чтобы сбить мужика с колеи. Ну и для понта. Кр-рутая. (Я, мол, все про вас, в брюках, знаю.)
— Значит, ничего занятного с тобой не было — а, дед?.. Или лучше тебя называть Петр Петрович?
— Как угодно.
— Ты, дед, конечно, мудак... Почему?.. Да это же видно сразу. Но хоть какой-то завлекательный опыт у тебя есть?
Просто болтает. Я особо и не слушал. Я стар. Это для нее всякие словечки горячи, еще обжигают .
— Объясни почему?.. И с вином тебя любят, и с цветами. И даже (что реже!) с заботливым умным словом. И нежничают... И подарки... А на самом деле они к твоему заду подбираются... Чаще всего — к заду.
— Ты уверена?
— Конечно.
— Гомики?
— Брось, дед. Не прикидывайся... Это всё здоровые и крепкие ребята. Спортивные! Красивые даже... А я так думаю, дед, что им все эти дела — как вершина горы. Самоутвердиться за твой счет. Только бы на гору влезть — для отметки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
— Хозяйничать нас с тобой отец учил — это как игра. Это для самой себя. Это как удовольствие... Или, скажем, полить деревья по пять ведер под корень . Изнывающие в жару от жажды... А кстати, как яблони?! Ты смотрела на листья? На самый кончик ветки, Даша, смотрела? Представь, что у тебя вот так же скрючены кисти рук. Ссохшиеся пальцы! Представь, что жажда...
— Что?! — И Даша вдруг значаще хмыкнула. Сестринское слово не промах! Жажда .
И дернулась загорелой рукой вперед:
— Дай позвонить.
— Кому?
— Да кому угодно...
Алена оставалась спокойной:
— Ах, Дашка!.. В Доме их отлично знают. Кого ты обманываешь. Твой Славик — парикмахер в хозчасти... Блондинчик, а носит берет. Разве блондины носят берет?
— Тебе какое дело?
— А Стасик и того попроще, да и поржавее — водопроводчик. Но воду он как раз почему-то не пьет, а?.. Слесарек!
— С кем хочу, с тем вожусь.
Даша водилась с молодыми людьми в Доме, где меня бы и ко входу близко не подпустили. И где работал (судя по намеку, совсем-совсем недавно ) их, Даши и Алены, влиятельный отец.
— Но дай!.. Дай хоть мужа вызову. Муж он или не муж? Он звонил?
— Нет.
— Тогда Стасика-Славика дерну.
— Да кто в такой день к тебе приедет!
— А кто бы ни приехал — я рада. Поговорит со мной. Кофе сварит. А там, ха-ха-ха, и пять ведер под корень яблонькам нальет! Сама сказала — жажда!
Даша сильно, вкусно произнесла это слово.
А я, чуть в сторонке, уже скорбел о потерянном сегодняшнем шансе. Уедет! Сейчас и уедет! Молодых слесарьков в Москве не счесть. (Примчавшаяся Алена словно разбудила ее!) А ведь Даша и я — мы были в Подмосковье как в ссылке. Как на острове. Чай с жасмином. Как староватый Адам и молоденькая Ева. Яблоки на каждом шагу... Даша почти сразу стала говорить мне «ты» и «дед» — дистанции ни малейшей. И скучала. И одна-одинешенька на огромной даче...
— Дай твой мобильник. Дай!.. Я же при тебе буду звонить!
Сестра Алена едва прикасалась губами к чашке. Кофе мелкими глотками. Протянула Даше трубку, а та — так и выхватила своей рукой. (Я первый раз в жизни увидел мобильный. В 93-м это было нечто.) Но потрясен я был отнюдь не техникой — лицом Даши.
От сестры Даша отвернулась, зато теперь повернулась лицом ко мне. (И трубка у самой щеки.) Боже ж мой! Гном!.. Телефонный гномик! Разговорная дрочилка!.. Весь в пол-ладошки, а ей обернулся какой радостью! Она будто выхватила рукой свободу.
Даша сияла.
Надо признать, и сестра Алена переменилась лицом — открылась, ответно подобрела к младшей. Даже губку нижнюю прикусила, как бы молча каясь... Но какие обе красотки!
А Даша названивала. Звонок в звонок, она просила позвать ей Славика, а если нет Славика, если курит, — Стасика. Это просто. Это ж ее приятели. Ей им только свистнуть!.. А вы делайте, делайте, что вас просят, — просят позвать, зовите!
Ей отвечали (как я понял), что и Славик, и тем более Стасик сильно заняты, и разве она не знает, куда она звонит? Не знает, что у них? Не знает, что сейчас у них шагает сама История! — сказали ей с нажимом (я расслышал). На что Даша ругнулась, это она мастерски. И добавила, что на шагающую Историю ей еще со школы плевать... А на их Дом плевать еще больше! А Славик ей обязан, он мудозвон, но для Даши он свой и, если что, расшибется в лепешку, — а тем более расшибется в лепешку Стасик!
Переговорив, Даша стала менее красивой, но зато лаконичной:
— Ну, суки!
И рванула в ванную комнату. Прямо-таки влетела туда! Впрыгнула — принять душ и переодеться.
Я-то смекнул (в отличие от сестры) — но как было Дашу остановить? Что и как сказать?.. А что, если молодая женщина любит в жару принять прохладный душ? Ванная у них отменная! С душевыми кабинками! А льющуюся воду никто не жалеет, не считает... Не мог я ей помешать. Ничего не мог. Разве что на халяву помыться. Освежиться в очередь!
Конечно, глядел во все глаза, когда она, вся дыша прохладой, вышла. Одежды на ней только и было — летнее безрукавное платьице. Под ним слегка просвечивали крохотные трусики, набедренная повязка. Но опять же нигде ничто не топорщилось и не выпирало... Я ждал, будет ли хихикать.
Нет, не хихикала. Но зато как-то ловко и умело отворачивала лицо, зрачков не углядеть.
— Молодец! Классно выглядишь! — похвалила Алена и вдруг, засмеявшись, тоже подхватилась: — Приму-ка и я свежей струи!
А я все недоумевал: где же оно, если не на Даше... и если в ванной комнате я тоже ничего не нашел?
Сестра Алена, направляясь принять душ, словно бы на меня наткнулась. Только-только вроде заметила... И спросила с улыбкой — а это, мол, кто такой? И откуда? — на что я, неожиданно для себя, этак по-домашнему ворчнул в ее сторону. Глухо, но ворчнул:
— Птичка.
Ничуть не меняясь, с той же улыбкой на красивом лице она переспросила Дашу:
— Откуда этот старый филин?
2
— Ты почему вырубился — почему смолк, дед? Ты же влюбленный... Не расспрашиваешь, не интересуешься женщиной. Нехорошо. Некрасиво!.. А ты давно трахался? Скажи честно. Давно ли? Сколько лет назад? Я же должна знать. — И засмеялась. — Или ты уже не помнишь?
— Я помню.
— А хотел бы ты быть... м-м... сутенером, дед?
Я тоже засмеялся:
— Конечно.
— Трахался бы вволю. С любой и разной... И денег бы внавал, а?
— Деньги бы не помешали.
Ей нравился такой треп. (Эти их, девичьи, манеры!)
— Молодец, дед... Я ведь только любопытствую. Люблю поспрашивать...
Ей бы не спрашивать, а рулить. Дорога вся в колдобинах, в ямах — мы прыгали и скакали... А Даша, знай, наращивала скорость.
— Что там? — Я напрягся.
— Не бойсь, не бойсь!
Прямо на пути (проезжали Осиновку) вырос громадный битый стол. Как слон... И сразу под колесами два выброшенных стула. Даша так рванула руль, что я приложился виском.
— Держись, дед — если сел!
— Мать твою!
Она засмеялась:
— А тебя дрючили в зад?
Я даже крякнул:
— Бог миловал.
Она еще заливистее. Ну смех разбирает:
— Разок-другой?.. Неужели не дрючили, дед?
— Нет.
— Везучий ты.
Это чтобы сбить мужика с колеи. Ну и для понта. Кр-рутая. (Я, мол, все про вас, в брюках, знаю.)
— Значит, ничего занятного с тобой не было — а, дед?.. Или лучше тебя называть Петр Петрович?
— Как угодно.
— Ты, дед, конечно, мудак... Почему?.. Да это же видно сразу. Но хоть какой-то завлекательный опыт у тебя есть?
Просто болтает. Я особо и не слушал. Я стар. Это для нее всякие словечки горячи, еще обжигают .
— Объясни почему?.. И с вином тебя любят, и с цветами. И даже (что реже!) с заботливым умным словом. И нежничают... И подарки... А на самом деле они к твоему заду подбираются... Чаще всего — к заду.
— Ты уверена?
— Конечно.
— Гомики?
— Брось, дед. Не прикидывайся... Это всё здоровые и крепкие ребята. Спортивные! Красивые даже... А я так думаю, дед, что им все эти дела — как вершина горы. Самоутвердиться за твой счет. Только бы на гору влезть — для отметки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23