.. Они швыряли камнями в Мерджан, а тетя Медина молчала, испуганно озираясь по сторонам. Мне снилось, что мальчишки пробили тете голову, она умерла и тетя Набат обмывает во дворе ее тело. Сон этот мучил меня так часто, что я начинал путать, что было во сне, что наяву... Я молил бога дать мне крылья, я мог бы тогда летать и бросать в мальчишек камнями. Иногда я летал совсем как птица, но даже во сне меня не покидало сознание, что это всего лишь сон... И тогда я окончательно понял, что бог не в состоянии освободить меня от мук злого бессилия, это неожиданно сделал Азер, вернее, не он, а камень, которым он пробил голову мальчишке. Ребята не только перестали кричать Мерджан бранные слова, они и к нам с Азером не осмеливались подходить, особенно после того, как мы нашли на фабричном дворе тяжелую железную палку, похожую на лом. Эта железка вполне заменила ружье, о котором я так страстно мечтал. Правда, благодаря ей Азера прозвали "бешеным", зато Мерджан стала неприкосновенной.
Каждый вечер, незадолго до гудка, мы с Азером занимали позицию в той самой нише, где Мукуш подстерегал когда-то тетю Медину; железку мы брали на изготовку, как разведчики, выслеживающие "языка". Работницы выходили из фабричных ворот и шли каждая в свою сторону. Ребята кучкой толпились перед воротами, поглядывали на стройную фигуру Мерджан, на ее белые ноги, выглядывающие из-под платья, и молчали, - никто уже не решался сквернословить по ее адресу. Когда женщины удалялись, мы покидали свою засаду; мальчишки отворачивались, изображая полное безразличие к нам и к нашей железке; впрочем, были и такие, которые, завидев "бешеного", предпочитали удалиться.
Положив на плечо ломик, Азер четким солдатским шагом маршировал мимо притихших ребят; следом за ним торжественно вышагивал я, - надо сказать, что это было очень приятное ощущение. Да, слаб оказался бог против Азера с его железкой!
Когда мы отходили подальше, Азер передавал ломик мне, и, хотя плечо мое ныло от тяжести железа, я нес его с превеликим удовольствием; боль была приятна, она напоминала, что я силен, что у меня есть оружие, я могу защищать слабых. Азерова железная палка и сейчас иногда приходит мне на помощь в моих снах: она незаменима в темных городских парках, где я опускаю ее на головы бандитов, караю неизвестных мне негодяев, пристающих к незнакомым девушкам, наказываю мерзавцев, стремящихся пролезть без очереди, изгоняю из учреждений взяточников, бюрократов, подхалимов. Много лет миновало с тех пор, а я и сейчас ощущаю на плече приятную тяжесть железа; может быть, именно поэтому конечная победа добра над злом кажется мне достижимой. Меня никогда не покидает ощущение, что эта железная палка существует где-то, рано или поздно я доберусь до нее и уже тогда солоно придется всем поборникам несправедливости и неправды...
Победно промаршировав через деревню, мы взбирались на гору за домом Мукуша и, довольные тем, что не надо больше разыгрывать из себя героев, ложились на теплые камни. Допоздна, пока в деревне не зажигались окна, поверяли мы друг другу сердечные тайны.
- Давай удерем из деревни! - мечтательно говорил Азер.
- А куда?
Азер молча кивал на горы.
- Там волки... - этот довод я приводил каждый раз, не скрывая от друга, что больше всего на свете боюсь волков.
- А это? - Азер многозначительно поднимал железную палку.
- Есть нечего будет...
- Охотиться станем, - без особой уверенности отвечал Азер. - Джейрана добудем.
- Джейрана нам не добыть...
- Ну голодные посидим. Я месяц могу не есть! Хочешь на спор?
Я выражал сомнение и начинал доказывать другу, что без еды никак невозможно. Азер спорил без особой убежденности, а потом признавался, что и сам не очень-то уверен, сможет ли жить без еды...
- А что же делать-то, Садык? - грустно спрашивал он.
Я молчал.
Разговор этот повторялся каждый день, и каждый день мы молча спускались со скалы и молча расходились по домам. На следующий день все повторялось сначала: школа, засада в нише мечети, долгие беседы на скале...
К этому времени нас с Азером уже не допускали в детский сад, но бабушка Сария продолжала украдкой нас подкармливать. Спрятав миску с едой под большим темным платком, повариха тащила ее в хибарку на краю сада. Мы ели, а бабушка Сария не отрывала от нас печального взгляда и каждый раз, когда мы давились, руками запихивая в рот еду, тоже делала глоток, словно хотела помочь нам. Миска быстро пустела, старушка весело улыбалась, а глаза ее хитро поблескивали.
- Ничего, - очень довольная, говорила она, пряча пустую миску под платок, - может, завтра мясца получим...
Но мяса не было: ни завтра, ни послезавтра, ни в какой другой день...
Осенью работницам выдали хлебные карточки, и каждое утро, немало натерпевшись у дверей лавки, мы получали по этим карточкам хлеб. Правда, мы тут же съедали его, к обеду не оставалось ни крошки.
Как-то вечером тетя привела человека по прозвищу "Медведь", и тот деловито, без лишних слов, разобрал сарай, в котором дозревали раньше ворованные груши. Потом пришли сыновья хлебореза Хамзы, положили на плечи стропила и перекладины и, насвистывая, унесли их домой. За это Хамза несколько дней подряд присылал нам по буханке хлеба. Потом хлеба опять не стало, и через несколько дней, вернувшись из школы, я увидел Медведя на крыше пристройки. Столбом поднималась пыль, сухая земля сыпалась между стропилами в большую комнату, где обычно спал летом Мукуш. Мне стало не по себе, но у тети было такое лицо, будто все это не имеет к ней ни малейшего отношения: мурлыча под нос песенку, она преспокойно ставила самовар.
Рухнули стропила, одна за другой с грохотом полетели балки, а тетя стояла возле закипающего самовара и оживленно переговаривалась о чем-то с тетей Набат, покуривавшей на крыше своего дома...
К зиме от большого, заботливо ухоженного Мукушева дома уцелела одна комната, та, в которой стояла печь, однако это никак не отразилось на тетином настроении. Мы сидели в нашей единственной комнате, читали книги, оставшиеся от Азерова отца, или по очереди рассказывали сказки. Снова и снова тетя Медина рассказывала о школе - это был ее любимый рассказ, - и, слушая тетю, я каждый раз неизменно вспоминал песню, которую она запела, проводив Мукуша на фронт, видел девушек в белых платьях и обсаженные розами тропинки, по которым тетя Медина девочкой бегала в школу...
Потом в нашу комнату, полную света, тепла и сказок, входила тетя Бильгеис и, робко глядя на сына, удобно устроившегося возле лампы, терпеливо ждала, пока он поднимется... Они уходили, и сказки, только что мотыльками порхавшие вокруг огня, улетали из комнаты... Я смотрел вслед тете Бильгеис, думая о том, как она идет сейчас с Азером по холодной, скользкой дороге, рукой прикрывая от ветра светильник, и видел уже не красавиц в белых нарядах, а ребятишек в жиденьких пальтишках и худых башмаках;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57