..
- В отпуск едете?
- Да, на полгода инвалидность дали, а там перекомиссия, но, думаю, отвоевался: легкое у меня осколком прошито. Кабы пулей, может, и ничего.
Они помолчали немного, а потом солдат разговор о втором фронте завел. Как сорок четвертый наступил, так везде - и в тылу и на фронте - один запев: когда американец начнет по-настоящему воевать, пора уже, сколько можно одной тушенкой да порошком яичным отделываться. Война-то, можно скачать, уже вроде выиграна, но народу еще много может загибнуть, пока с Гитлером-гадом до конца разделаемся, а второй фронт открыли бы, все же побыстрей, может, к победе пришли.
Возвращаясь на свои места, они еще издалека услышали:
- Замолчи, тварь! Не смей про нас так! - Женькин голос.
- Это я-то тварь?! Я-то честная, я троих дитев без отца ращу! Это вы там под наших мужиков...
- Замолчи, говорю! Чего мы там видели, тебе в сто лет не увидеть.
- Куда уж нам! Я, кроме своего мужика, никого не видала, а ты небось всю роту обслуживала.
- Что?! Что ты сказала?! - вскрикнула Женька, да так, что Ушаков с солдатом сразу в бег.
- Что вы, бабоньки родимые? - Солдат ввалился в купе, загородив своим большим телом их друг от друга. И вовремя.
- Ой! - взвизгнула баба.- Убьет же, проклятая, а у меня дети!
Ушаков увидел в руке Женьки маленький черный "вальтер", зрачок которого был направлен на женщину. Он перехватил Женькину руку, легко разжал ее пальцы, и холодный не очень тяжелый пистолетик утонул в его большой ладони. Он спокойно, не суетясь, взял почти невесомый Женькин вещмешок и скомандовал:
- А ну марш, за мной!
Женька, побледневшая, с дрожащими губами молча поднялась и пошла за ним понуро, как побитая собачонка. В тамбуре их догнал солдат.
- Вы, старший лейтенант, не волнуйтесь насчет пугалки этой. Поговорю с бабехой-то, поговорю. Поймет же она, что девчонка войной тронутая.
- Спасибо, товарищ. Поговори, а то неприятностей не оберешься, если заявит она насчет пистолетика.
- Уж будьте покойны, уговорю. Солдат пошел об ратно
Пройдя несколько набитых народом вагонов, Ушаков нашел наконец два свободных местечка и, усадив Женьку сказал:
- Ну ты и штучка.
Она взглянула на него исподлобья не очень-то добро и ничего не ответила. Так они и молчали, пока минут через сорок не разыскал их солдат и не сказал, что бабоньку он успокоил, что полный порядок, что сходит та еще до Москвы и что, когда сойдет она, могут они опять в свой вагон идти. Женька внимала всему этому совершенно равнодушно, словно и не из-за нее разгорелся весь сыр-бор. Солдата это, видимо, задело, и он тихо, но так, чтоб она слышала, сказал Ушакову:
- Вы, товарищ старший лейтенант, ей эту пугалку дамскую не отдавайте. Она хоть и не убивает, но покалечить может, ну и вообще...
- Я и не отдам,- ответил Ушаков.
- Еще как отдашь, старшой! - взметнулась Женька.- Это Лешин подарок! Поняли? И ты, дядя, не подначивай тут, катись, откуда пришел.
Солдат недоуменно покачал головой и пробормотал:
- Ну и язвь девка.
- Сказала - катись. Без тебя со старшим договоримся. Учат тут всякие...
И здесь Ушаков не выдержал. Он поднялся и скомандовал Женьке "встать". Та встала, пожав узкими плечиками.
- Сию же минуту извинитесь перед старшим товарищем! - гаркнул Ушаков.
- Да уж ладно, пойду я,- сказал усач.- Девчонка контуженая, может, чего там...
- Извинитесь! - повторил Ушаков.
- А вы не кричите на меня! Я вам не подчиненная.- Женька собралась сесть, но Ушаков опять прикрикнул
- Я не разрешал вам садиться!
Она вытянулась; кривая полуусмешечка дрожала на ее губенках. Помявшись немного, процедила:
- Извините, старший товарищ. Я ведь и вправду контуженая.
- Вижу, девонька, что нервов у тебя не хватает. Да и немудрено это, у нас, мужиков, и то...
- Садитесь,- скомандовал Ушаков и сел сам. Женька опустилась на скамейку. Солдат еще потоптался в проходе, потом махнул рукой:
- Ну, пошел я... Счастливо доехать.
- Тебе тоже.- Ушаков протянул ему руку. Они попрощались, и солдат ушел.
Женька сидела надутая, отвернувшись к окну. Ушаков остыл, и стало ему немного неловко: нашел кем командовать, несчастной девчонкой, у которой нервишки, видать, совсем никуда. Он улыбнулся и добродушно сказал:
- Хватит дуться, Женя. Сама же виновата...
- Не выношу, когда на меня кричат. Поняли? И терпеть не могу людей, которые обожают командовать. Вроде вас!
- Я как раз не из таких, Женя, но ты же хамила, а вот этого я терпеть не могу,- сказал он спокойно, примирительным тоном.- Мир?
- Отдайте мне то, что взяли, и разойдемся, как в море корабли. Видеть вас не хочу,- заявила она и опять отвернулась к окну.
- Нет уж, сейчас не отдам. Только у твоего дома.
- Я думала, хороший вы - разочарованно протянула она и опять отвернулась к окну.
До самой Москвы они не разговаривали, а поезд пришел к вечеру. Было уже темно, шел мелкий, колючий снег с ветром. Женька еще раз попросила отдать пистолет, и, когда Ушаков отказал, она взорвалась, наговорила дерзостей, а потом заявила, чтоб не смел он с ней идти, что без него обойдется, и, вырвав свой вещмешок из рук Ушакова, бросилась от него чуть ли не бегом.
Он догнал ее, крепко взял за локоть.
- Не дури, Женька. Провожу домой и отдам твою игрушку. Так что не рыпайся.
Она несколько раз попробовала вырваться, но увидев, что ничего не выходит - его рука железно держала ее локоть,- вроде примирилась, и они пошли пешком к Красным воротам, чтобы там сесть на троллейбус или автобус.
Ушаков с каким-то трепетом шел по московским улицам. Город был совсем другим, чем в сентябре сорок первого, когда он покидал Москву,- затемнение, войска на улицах, баррикады, пустынность, суровая напряженность жителей. Сейчас горели фонари, много народа. Они с трудом сели в переполненный троллейбус и всю дорогу стояли, прижатые пассажирами друг к другу. На Женькином лице никаких чувств не выражалось и радости возвращения в родной город не замечалось. Ему показалось, что ее даже раздражает обилие народа в троллейбусе, и, когда ее толкали, на ее лице появлялось злое.
Женькин дом находился недалеко от автодорожного института, который Ушаков окончил за два года до войны. Большой пятиэтажный дом, построенный, наверно, в начале века, с просторным парадным подъездом, на высоком потолке которого были нарисованы разные гербы, а по стенам - портреты великих людей, в том числе и Вольтера. Поднявшись по лестнице на четвертый этаж, они остановились около двери Женькиной квартиры, и тут в лице ее что-то дрогнуло.
- Погодите звонить... Все-таки почти два года дома не была.
- А почему у тебя никого? В эвакуации родители?
- Не... Я с теткой живу. Муж ее инженер, сейчас на стройке какой-то под Рязанью... Ладно, звоните.
Ушаков нажал кнопку звонка, один, потом еще и еще, но дверь никто не отворил.
1 2 3 4 5 6 7 8
- В отпуск едете?
- Да, на полгода инвалидность дали, а там перекомиссия, но, думаю, отвоевался: легкое у меня осколком прошито. Кабы пулей, может, и ничего.
Они помолчали немного, а потом солдат разговор о втором фронте завел. Как сорок четвертый наступил, так везде - и в тылу и на фронте - один запев: когда американец начнет по-настоящему воевать, пора уже, сколько можно одной тушенкой да порошком яичным отделываться. Война-то, можно скачать, уже вроде выиграна, но народу еще много может загибнуть, пока с Гитлером-гадом до конца разделаемся, а второй фронт открыли бы, все же побыстрей, может, к победе пришли.
Возвращаясь на свои места, они еще издалека услышали:
- Замолчи, тварь! Не смей про нас так! - Женькин голос.
- Это я-то тварь?! Я-то честная, я троих дитев без отца ращу! Это вы там под наших мужиков...
- Замолчи, говорю! Чего мы там видели, тебе в сто лет не увидеть.
- Куда уж нам! Я, кроме своего мужика, никого не видала, а ты небось всю роту обслуживала.
- Что?! Что ты сказала?! - вскрикнула Женька, да так, что Ушаков с солдатом сразу в бег.
- Что вы, бабоньки родимые? - Солдат ввалился в купе, загородив своим большим телом их друг от друга. И вовремя.
- Ой! - взвизгнула баба.- Убьет же, проклятая, а у меня дети!
Ушаков увидел в руке Женьки маленький черный "вальтер", зрачок которого был направлен на женщину. Он перехватил Женькину руку, легко разжал ее пальцы, и холодный не очень тяжелый пистолетик утонул в его большой ладони. Он спокойно, не суетясь, взял почти невесомый Женькин вещмешок и скомандовал:
- А ну марш, за мной!
Женька, побледневшая, с дрожащими губами молча поднялась и пошла за ним понуро, как побитая собачонка. В тамбуре их догнал солдат.
- Вы, старший лейтенант, не волнуйтесь насчет пугалки этой. Поговорю с бабехой-то, поговорю. Поймет же она, что девчонка войной тронутая.
- Спасибо, товарищ. Поговори, а то неприятностей не оберешься, если заявит она насчет пистолетика.
- Уж будьте покойны, уговорю. Солдат пошел об ратно
Пройдя несколько набитых народом вагонов, Ушаков нашел наконец два свободных местечка и, усадив Женьку сказал:
- Ну ты и штучка.
Она взглянула на него исподлобья не очень-то добро и ничего не ответила. Так они и молчали, пока минут через сорок не разыскал их солдат и не сказал, что бабоньку он успокоил, что полный порядок, что сходит та еще до Москвы и что, когда сойдет она, могут они опять в свой вагон идти. Женька внимала всему этому совершенно равнодушно, словно и не из-за нее разгорелся весь сыр-бор. Солдата это, видимо, задело, и он тихо, но так, чтоб она слышала, сказал Ушакову:
- Вы, товарищ старший лейтенант, ей эту пугалку дамскую не отдавайте. Она хоть и не убивает, но покалечить может, ну и вообще...
- Я и не отдам,- ответил Ушаков.
- Еще как отдашь, старшой! - взметнулась Женька.- Это Лешин подарок! Поняли? И ты, дядя, не подначивай тут, катись, откуда пришел.
Солдат недоуменно покачал головой и пробормотал:
- Ну и язвь девка.
- Сказала - катись. Без тебя со старшим договоримся. Учат тут всякие...
И здесь Ушаков не выдержал. Он поднялся и скомандовал Женьке "встать". Та встала, пожав узкими плечиками.
- Сию же минуту извинитесь перед старшим товарищем! - гаркнул Ушаков.
- Да уж ладно, пойду я,- сказал усач.- Девчонка контуженая, может, чего там...
- Извинитесь! - повторил Ушаков.
- А вы не кричите на меня! Я вам не подчиненная.- Женька собралась сесть, но Ушаков опять прикрикнул
- Я не разрешал вам садиться!
Она вытянулась; кривая полуусмешечка дрожала на ее губенках. Помявшись немного, процедила:
- Извините, старший товарищ. Я ведь и вправду контуженая.
- Вижу, девонька, что нервов у тебя не хватает. Да и немудрено это, у нас, мужиков, и то...
- Садитесь,- скомандовал Ушаков и сел сам. Женька опустилась на скамейку. Солдат еще потоптался в проходе, потом махнул рукой:
- Ну, пошел я... Счастливо доехать.
- Тебе тоже.- Ушаков протянул ему руку. Они попрощались, и солдат ушел.
Женька сидела надутая, отвернувшись к окну. Ушаков остыл, и стало ему немного неловко: нашел кем командовать, несчастной девчонкой, у которой нервишки, видать, совсем никуда. Он улыбнулся и добродушно сказал:
- Хватит дуться, Женя. Сама же виновата...
- Не выношу, когда на меня кричат. Поняли? И терпеть не могу людей, которые обожают командовать. Вроде вас!
- Я как раз не из таких, Женя, но ты же хамила, а вот этого я терпеть не могу,- сказал он спокойно, примирительным тоном.- Мир?
- Отдайте мне то, что взяли, и разойдемся, как в море корабли. Видеть вас не хочу,- заявила она и опять отвернулась к окну.
- Нет уж, сейчас не отдам. Только у твоего дома.
- Я думала, хороший вы - разочарованно протянула она и опять отвернулась к окну.
До самой Москвы они не разговаривали, а поезд пришел к вечеру. Было уже темно, шел мелкий, колючий снег с ветром. Женька еще раз попросила отдать пистолет, и, когда Ушаков отказал, она взорвалась, наговорила дерзостей, а потом заявила, чтоб не смел он с ней идти, что без него обойдется, и, вырвав свой вещмешок из рук Ушакова, бросилась от него чуть ли не бегом.
Он догнал ее, крепко взял за локоть.
- Не дури, Женька. Провожу домой и отдам твою игрушку. Так что не рыпайся.
Она несколько раз попробовала вырваться, но увидев, что ничего не выходит - его рука железно держала ее локоть,- вроде примирилась, и они пошли пешком к Красным воротам, чтобы там сесть на троллейбус или автобус.
Ушаков с каким-то трепетом шел по московским улицам. Город был совсем другим, чем в сентябре сорок первого, когда он покидал Москву,- затемнение, войска на улицах, баррикады, пустынность, суровая напряженность жителей. Сейчас горели фонари, много народа. Они с трудом сели в переполненный троллейбус и всю дорогу стояли, прижатые пассажирами друг к другу. На Женькином лице никаких чувств не выражалось и радости возвращения в родной город не замечалось. Ему показалось, что ее даже раздражает обилие народа в троллейбусе, и, когда ее толкали, на ее лице появлялось злое.
Женькин дом находился недалеко от автодорожного института, который Ушаков окончил за два года до войны. Большой пятиэтажный дом, построенный, наверно, в начале века, с просторным парадным подъездом, на высоком потолке которого были нарисованы разные гербы, а по стенам - портреты великих людей, в том числе и Вольтера. Поднявшись по лестнице на четвертый этаж, они остановились около двери Женькиной квартиры, и тут в лице ее что-то дрогнуло.
- Погодите звонить... Все-таки почти два года дома не была.
- А почему у тебя никого? В эвакуации родители?
- Не... Я с теткой живу. Муж ее инженер, сейчас на стройке какой-то под Рязанью... Ладно, звоните.
Ушаков нажал кнопку звонка, один, потом еще и еще, но дверь никто не отворил.
1 2 3 4 5 6 7 8