Но, рассуждая, поймал он себя на том, что одновременно думает - что бы такое сделать, чтоб не пустить эту сумасбродную девчонку на фронт. Но так и дошел до дома, ничего не придумав, даже чертыхнулся на лестнице. Но когда шел он по длинному и темному коридору, ему вдруг ясно представилось, что последнюю ночь ночевать ему дома. В предчувствия он, как и все фронтовики, верил, а потому очень дорогой и милой показалась ему его комнатушка, шкаф с книгами и старый диван... С особым чувством стелил он постель, устраивал лампу у изголовья, чтоб почитать на сон грядущий, клал пепельницу и папиросы на тумбочку, раздевался до белья. Все это, самое обычное, приобретало значение, когда чуешь, что в последний раз это, когда впереди несколько ночей в переполненном поезде и... фронт.
На другой день он и вправду получил назначение - не обманывают фронтовые предчувствия! - на 2-й Прибалтийский и вечером должен был уже отправиться с Рижского вокзала к месту. Получив направление и билет, он вышел из управления и побрел неспешным шагом из центра к Садовой по родным московским улочкам, думая, что правильно делал, не впуская Москву в душу и все эти дни относясь к ней как-то отстраненно, будто не его это родной город, глядя на нее посторонним, вроде бы чужим взглядом, чтоб не оказалась скорая разлука чересчур уж горькой. И прав был - не прошло и нескольких дней, как приходится покидать ему Москву, и неизвестно, суждено ли вернуться обратно.
Около двенадцати он подходил к большому Женькиному дому, намереваясь поговорить с ней в последний раз и убедить ее не ехать на фронт. Надежды на это было мало, а потому он, хмурясь, поднимался по лестнице, стараясь не поддаться вчерашнему раздражению. Ладно, думал он, поговорю еще раз для очищения совести...
Но когда открыла ему дверь Женька в платочке, в каком-то старом сером свитерочке и короткой юбчонке, такая худенькая, что груди и не проглядывались через свитер, а шея казалась такой тонкой из-под широкого ворота, что непонятно было, на чем держалась ее голова,- его кольнуло жалостью.
- Ну что надумала? - спросил он вместо приветствия.
Она ничего не ответила и кивком головы пригласила его пройти в комнату. Он прошел, сел и увидел письма - на полу и на кровати.
- Вот, Лешины письма читала,- сказала она.
- Вижу... Я уезжаю сегодня вечером, Женя.
- Уже?
- Да, уже... Что ты решила?
- А вам-то что? Неужто в Москве других дел нету?
- Нету... Мать моя под Каширой живет, заехать не имею права.
- Это почему же?
- Я же не в отпуску, Женя,- в резерве. Из Москвы выехать не могу.
- Я бы убежала.
- Ты-то - конечно. Но у меня партизанских навыков нет.
- Благоразумный вы дядечка, аж до противности.
- Брось этот тон, Женька. Видишь же, хорошо к тебе отношусь.
- Уж не знаю, чем заслужила?
- В том-то и дело, что ничем... Тем не менее хочу знать, что решила?
- На фронт поеду,- опустила она голову.- Если хотите, вас провожу, и поеду на днях. Да не уговаривайте вы меня! - воскликнула, увидев, что Ушаков раскрыл рот - Все меня уговаривают! А у меня своя голова.
- Своя, но дурная.
- Какая есть! - отрезала Женька.
- Одевайся, Женя,- неожиданно для себя сказал он поднимаясь.
- Это зачем?
- Нужно.
- Кому?
- И тебе, и мне. Ну, не рассуждай и слушай старших по званию. Быстренько! - добавил командным тоном.
Женька недоуменно пожала плечиками, но стала одеваться. Накинула шубенку, посмотрела на ноги.
- В валенках придется?
- Валяй в валенках. Да, кстати, захвати паспорт.
- А это еще для чего?
- Не рассуждай! - прикрикнул он.
- Чего вы раскомандовались?! - вскинулась она, но достала паспорт и сунула в карман.
- А теперь пошли.- Ушаков взял ее за руку и вывел из комнаты.
Женька упиралась, но не очень уверенно. На какое-то время приказной тон и напор Ушакова парализовали ее волю, а возможно, и пробудили любопытство - что это задумал старший лейтенант? Они вышли на улицу...
- Ну и куда мы? - спросила она.
- Много будешь знать - рано состаришься,- буркнул он, а когда они прошли Автодорожный институт, сказал:- Я здесь учился.
- А я вон в той школе,- показала она пальцем на противоположную сторону Садовой.- Видите, внизу серое здание?
- Вижу.
- Я, правда, там только до седьмого класса училась. Потом в техникум пошла.
- В какой же?
- Как в какой? В строительный,- не без гордости сказала она.- Может, встречались до войны, я ведь каждый день мимо вашего института проходила.
- Возможно... Только таких упрямых девчонок мне не попадалось.
- Я тогда не упрямая была. Даже тихонькая...
- Трудно представить,- усмехнулся он.
Они прошли уже Самотеку, миновали ресторан "Нарва", около которого толпился народ, и стали подниматься в гору, к Колхозной.
- Вы меня случайно не в "Форум" ведете? Так я не хочу кино смотреть.
- Нет, не в "Форум".
- А куда же?
Ушаков не ответил, но перед гомеопатической аптекой взял Женьку за руку и резко втолкнул в дверь. Она не успела даже разглядеть вывески на ней и, войдя в помещение, растерянно озиралась, не понимая, куда же привел ее он. Ушаков, не давая ей очнуться, почти силой усадил ее за стол.
- Садись. Будем заявление писать.
- Какое заявление?! Вы куда меня завели? - Женька очумело крутила головой, пока не наткнулась глазами на дощечку над одной из дверей.- Да это загс вроде! - воскликнула, а потом, повертев пальцем у своего виска, пробормотала: - Вы что, старший лейтенант, того?
- Я не того... Сиди! - Он схватил ее за плечо и прижал к стулу, заметив, что она собралась удирать.- Как твоя фамилия и отчество?
Она машинально ответила, а потом снова взорвалась:
- Вы что, всерьез чокнулись?
Ушаков, придерживая ее за плечо, взял лист бумаги, ручку и начал писать.
- Всерьез. Распишемся, я уеду, а ты будешь меня ждать. Поняла?
- Ничего я не поняла! Пустите меня!
- Нет уж, милая, раз я решил - не отвертишься.- Он опять с силой прижал ее к столу.
Женька была в смятении. Она как будто действительно ничего не понимала, на ее лице поочередно выражались то возмущение, то недоумение, а больше всего - растерянность. Вид был у нее немного обалделый. Решительный и приказной тон Ушакова, неожиданность всего этого сковали ее на время, и она не знала, что делать.
- Вы что ж, выходит, влюбились в меня с первого взгляда? - наконец-то нашлась она, усмехнувшись.
- Разумеется,- почти зло ответил Ушаков, не поднимая головы и продолжая писать.
- Ну уж дудки! Так я вам и поверила!
- Ладно, об этом потом поговорим,- бросил Ушаков,- а пока вот держи и подписывай,- протянул он ей бумагу с заявлением.
Женька взяла бумагу и долго-долго, шевеля губами, как маленькая, читала. Лицо покрывалось красными пятнами, потом побледнело. Она приподнялась медленно, и Ушаков не стал ее придерживать, потом долго и внимательно разглядывала его, будто в первый раз видела, и прошептала:
1 2 3 4 5 6 7 8