Бог обманул вас, потому что ревнив и хочет оставаться единственным властелином вселенной. Но вкусите — и будете как боги, знающие добро и зло.
Еве нравились его речи, потому что он обещал ей то, чего не мог дать Адам. Еве льстили его речи.
«Почему я должна творить волю Бога, если у меня есть своя?» — думала Ева, впервые уравняв мысленно себя с Ним и отделив свою волю от Его воли.
Она ласкала взглядом золотистый плод, касалась его Ладонью, губами, предчувствуя жгучую тайну, и все плоды рая стали ей пресны. Она прокусила кожуру: вкус был необычайный — сладкий, и горький вместе, и терпкий…
Ева дала плод Адаму, и он вкусил.
И они увидели, что наги,
«Плоть ее притягательна для меня и вожделенна не меньше, чем эти яблоки», — думал Адам.
— Адам, где ты? — позвал любящий голос Бога.
Адам устыдился своей наготы и вожделения, которого не знал раньше, пока был целомудрен — целостно мудрствовал и целостно любил. И он спрятался от глаз Божьих.
— За то, что ты не послушал Меня, проклята земля, — сказал Бог, печально глядя на лучшее из своих творений. — Со скорбью будешь добывать хлеб, пока не возвратишься в прах, ибо из праха ты был Мною создан. Что случилось со слухом Адама? Он больше не понимал голосов птиц. Что случилось с его большим сердцем? Раньше оно вмещало всю тварь, а теперь опустело, и он забыл имена, которые дал зверям и рыбам, цветам и травам. И вместо радости было только желание радости, вместо любви — желание любви. Что случилось с глазами Адама? Он перестал видеть живой, благодатный свет, разлитый в воздухе райского сада, пронизывающий каждый лист и плод.
Лукавый обещал дать больше Бога, чтобы отнять все.
И выслал Господь Адама и жену его из Эдема. А на востоке у Входа в рай поставил Херувима с огненным мечом, стерегущего Дерево жизни, чтобы перестал вкушать от него Адам и грех его не стал вечным.
И познал Адам Еву. И в этом познании была сладость и горечь, неутоленность и предчувствие пресыщения.
— Господи, Ты слышишь меня? — заплакал Адам.
Но никто ему не ответил.
Тогда он узнал вкус свободы. Он узнал страх и узнал смерть.
— Все это литература, — неодобрительно покачал головой игумен. — Мы не можем знать, как было в раю. И не надо развешивать в райском саду сухие плоды своей фантазии. Сейчас стало модно растаскивать Библию и Евангелие на притчи. Великие тайны религиозной жизни низводятся до литературного сюжета, до уровня наших умствований.
Грехопадение — тоже одна из тайн. Но с тех пор, как пал первый человек, каждое новое поколение продолжает этот путь вниз. Обратного движения пока не было. Так называемый прогресс в том и состоит, что люди все больше погрязают в материи, обращаются не внутрь себя, к Богу, а вовне. Но «дух животворит, плоть же не пользует нимало».
Святые отцы так определяли состав человека: дух, душа, плоть. Дух Адама питался от Бога, душа — от духа, плоть — от души. Теперь человек перевернут вниз головой: его дух питается от души, душа — от плоти, а плоть — от материи. Повреждены основы, и вся система порочна.
Мы рождаемся и растем вместе с семенем греха, он в наших желаниях и страстях. Мы пришли к вере и начали это понимать. Но из нашей собственной жизни большая часть прошла без Бога. Сколько мы совершили за это время зла? И куда, вы думаете, оно исчезло? Оно в нашей плоти и крови, как и первородный грех. Каленым железом его надо выжигать всю оставшуюся жизнь. И чем ближе человек к Богу. тем больше ощущает свою греховность. А вы опускаете «грешную»…
— Святые отцы по-разному говорили: «…помилуй мя, грешного» — и просто «помилуй мя».
— Ох! — взрывается он вдруг. — Они были святые отцы! И те говорили: «…пришедый в мир грешныя спасти, от них же первый есмь аз». И это не риторика! Они уходили в пустыни, ночи простаивали в покаянном плаче. Одного праведного старца спрашивали: «Как же ты считаешь себя самым грешным, если больше всех молишься, постишься, делаешь добрых дел?» А уж не могу вам объяснить — как, он им отвечает, только наверняка знаю, что я самый грешный. Афонский старец Силуан, один из последних святых, жил уже в нашем веке, ни одного блудного помысла не принял за тридцать пять лет в монастыре, — и тот говорил: «Скоро я умру, и окаянная моя душа снидет во ад…» А вы под-ра-зу-ме-ва-е-те…
Он даже в воздухе произвел такой легкомысленный жест, выражающий несерьезность моего слова. И Митя, устроившийся на скамеечке рядом с отцом Михаилом, засмеялся.
— Плач должен быть, покаянный вопль: «грешную»! Путь христианской жизни — покаяние, средства — покаяние и цель — покаяние. А все, кто стремится к высоким духовным состояниям — их нельзя искать самому, тем более без покаяния, до очищения от страстей, — они в прелести. Вы потому и «подразумеваете», что не чувствуете по-настоящему своей греховности. Потому и начинаете от Адама, это проще, чем увидеть себя.
Я села рядом на скамью, отодвинув к стене кувшин.
— Себя я чувствую сейчас так: все прежнее, что наполняло жизнь, прошло, но и другого я пока ничего не имею. Как сосуд, из которого вылили воду, но еще не налили вина. — Я перевернула кувшин и для наглядности постучала по глиняному донышку. — Пустота. И ожидание, что Бог ее заполнит…
— И это уже кое-что… но ох как мало! Сознавать пустоту и ощущать свою «мерзость пред Господом» — это разные состояния.
В трапезной за решеткой окна Арчил позвякивал мисками, накрывая стол. Игумен обернулся:
— Совсем заболтался я с вами. А почему? Это все гордость. Куда от нее денешься? Молчишь — гордишься: вот я какой молчальник. Говоришь — опять гордишься: вот как я хорошо говорю, какой я умный. Мы шага не можем сделать без греха, слова вымолвить, даже взглянуть. Так что молитесь, как всем нам подобает: «Помилуй мя, грешную…» — Он было поднялся, но вдруг вспомнил: — А почему вы закрываете глаза, когда молитесь?
Я-то думала, он и не видел, как я молюсь.
— Чтобы не рассеиваться.
— Сколько же времени в день вы можете провести с закрытыми глазами? А как откроете, так и рассеетесь? Учитесь молиться так, чтобы со стороны это не было заметно и чтобы от вас это не требовало никаких исключительных поз. Подвижники стяжали непрерывную Иисусову молитву. Он работает — и молится, ест — молится, разговаривает — тоже молится. Молитва уже сама творится, даже во сне. Понимаете, что это значит? Такой человек всегда предстоит Богу. Это никуда не годится, если есть отдельное время для молитвы, отдельное — для жизни, совсем не похожей на молитву. Разрыва не должно быть: всю жизнь нужно обратить к Богу, как молитву… — Он посидел, опустив на колени сплетенные руки, подумал. — Вот ты, Димитрий, решил, что я все исполняю, о чем говорю? А я до двадцати восьми лет был некрещеным разбойником. Да и теперь это для себя повторяю, как не выученный урок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Еве нравились его речи, потому что он обещал ей то, чего не мог дать Адам. Еве льстили его речи.
«Почему я должна творить волю Бога, если у меня есть своя?» — думала Ева, впервые уравняв мысленно себя с Ним и отделив свою волю от Его воли.
Она ласкала взглядом золотистый плод, касалась его Ладонью, губами, предчувствуя жгучую тайну, и все плоды рая стали ей пресны. Она прокусила кожуру: вкус был необычайный — сладкий, и горький вместе, и терпкий…
Ева дала плод Адаму, и он вкусил.
И они увидели, что наги,
«Плоть ее притягательна для меня и вожделенна не меньше, чем эти яблоки», — думал Адам.
— Адам, где ты? — позвал любящий голос Бога.
Адам устыдился своей наготы и вожделения, которого не знал раньше, пока был целомудрен — целостно мудрствовал и целостно любил. И он спрятался от глаз Божьих.
— За то, что ты не послушал Меня, проклята земля, — сказал Бог, печально глядя на лучшее из своих творений. — Со скорбью будешь добывать хлеб, пока не возвратишься в прах, ибо из праха ты был Мною создан. Что случилось со слухом Адама? Он больше не понимал голосов птиц. Что случилось с его большим сердцем? Раньше оно вмещало всю тварь, а теперь опустело, и он забыл имена, которые дал зверям и рыбам, цветам и травам. И вместо радости было только желание радости, вместо любви — желание любви. Что случилось с глазами Адама? Он перестал видеть живой, благодатный свет, разлитый в воздухе райского сада, пронизывающий каждый лист и плод.
Лукавый обещал дать больше Бога, чтобы отнять все.
И выслал Господь Адама и жену его из Эдема. А на востоке у Входа в рай поставил Херувима с огненным мечом, стерегущего Дерево жизни, чтобы перестал вкушать от него Адам и грех его не стал вечным.
И познал Адам Еву. И в этом познании была сладость и горечь, неутоленность и предчувствие пресыщения.
— Господи, Ты слышишь меня? — заплакал Адам.
Но никто ему не ответил.
Тогда он узнал вкус свободы. Он узнал страх и узнал смерть.
— Все это литература, — неодобрительно покачал головой игумен. — Мы не можем знать, как было в раю. И не надо развешивать в райском саду сухие плоды своей фантазии. Сейчас стало модно растаскивать Библию и Евангелие на притчи. Великие тайны религиозной жизни низводятся до литературного сюжета, до уровня наших умствований.
Грехопадение — тоже одна из тайн. Но с тех пор, как пал первый человек, каждое новое поколение продолжает этот путь вниз. Обратного движения пока не было. Так называемый прогресс в том и состоит, что люди все больше погрязают в материи, обращаются не внутрь себя, к Богу, а вовне. Но «дух животворит, плоть же не пользует нимало».
Святые отцы так определяли состав человека: дух, душа, плоть. Дух Адама питался от Бога, душа — от духа, плоть — от души. Теперь человек перевернут вниз головой: его дух питается от души, душа — от плоти, а плоть — от материи. Повреждены основы, и вся система порочна.
Мы рождаемся и растем вместе с семенем греха, он в наших желаниях и страстях. Мы пришли к вере и начали это понимать. Но из нашей собственной жизни большая часть прошла без Бога. Сколько мы совершили за это время зла? И куда, вы думаете, оно исчезло? Оно в нашей плоти и крови, как и первородный грех. Каленым железом его надо выжигать всю оставшуюся жизнь. И чем ближе человек к Богу. тем больше ощущает свою греховность. А вы опускаете «грешную»…
— Святые отцы по-разному говорили: «…помилуй мя, грешного» — и просто «помилуй мя».
— Ох! — взрывается он вдруг. — Они были святые отцы! И те говорили: «…пришедый в мир грешныя спасти, от них же первый есмь аз». И это не риторика! Они уходили в пустыни, ночи простаивали в покаянном плаче. Одного праведного старца спрашивали: «Как же ты считаешь себя самым грешным, если больше всех молишься, постишься, делаешь добрых дел?» А уж не могу вам объяснить — как, он им отвечает, только наверняка знаю, что я самый грешный. Афонский старец Силуан, один из последних святых, жил уже в нашем веке, ни одного блудного помысла не принял за тридцать пять лет в монастыре, — и тот говорил: «Скоро я умру, и окаянная моя душа снидет во ад…» А вы под-ра-зу-ме-ва-е-те…
Он даже в воздухе произвел такой легкомысленный жест, выражающий несерьезность моего слова. И Митя, устроившийся на скамеечке рядом с отцом Михаилом, засмеялся.
— Плач должен быть, покаянный вопль: «грешную»! Путь христианской жизни — покаяние, средства — покаяние и цель — покаяние. А все, кто стремится к высоким духовным состояниям — их нельзя искать самому, тем более без покаяния, до очищения от страстей, — они в прелести. Вы потому и «подразумеваете», что не чувствуете по-настоящему своей греховности. Потому и начинаете от Адама, это проще, чем увидеть себя.
Я села рядом на скамью, отодвинув к стене кувшин.
— Себя я чувствую сейчас так: все прежнее, что наполняло жизнь, прошло, но и другого я пока ничего не имею. Как сосуд, из которого вылили воду, но еще не налили вина. — Я перевернула кувшин и для наглядности постучала по глиняному донышку. — Пустота. И ожидание, что Бог ее заполнит…
— И это уже кое-что… но ох как мало! Сознавать пустоту и ощущать свою «мерзость пред Господом» — это разные состояния.
В трапезной за решеткой окна Арчил позвякивал мисками, накрывая стол. Игумен обернулся:
— Совсем заболтался я с вами. А почему? Это все гордость. Куда от нее денешься? Молчишь — гордишься: вот я какой молчальник. Говоришь — опять гордишься: вот как я хорошо говорю, какой я умный. Мы шага не можем сделать без греха, слова вымолвить, даже взглянуть. Так что молитесь, как всем нам подобает: «Помилуй мя, грешную…» — Он было поднялся, но вдруг вспомнил: — А почему вы закрываете глаза, когда молитесь?
Я-то думала, он и не видел, как я молюсь.
— Чтобы не рассеиваться.
— Сколько же времени в день вы можете провести с закрытыми глазами? А как откроете, так и рассеетесь? Учитесь молиться так, чтобы со стороны это не было заметно и чтобы от вас это не требовало никаких исключительных поз. Подвижники стяжали непрерывную Иисусову молитву. Он работает — и молится, ест — молится, разговаривает — тоже молится. Молитва уже сама творится, даже во сне. Понимаете, что это значит? Такой человек всегда предстоит Богу. Это никуда не годится, если есть отдельное время для молитвы, отдельное — для жизни, совсем не похожей на молитву. Разрыва не должно быть: всю жизнь нужно обратить к Богу, как молитву… — Он посидел, опустив на колени сплетенные руки, подумал. — Вот ты, Димитрий, решил, что я все исполняю, о чем говорю? А я до двадцати восьми лет был некрещеным разбойником. Да и теперь это для себя повторяю, как не выученный урок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38