На втором столе у стены, почти замаскированный его тенью, под простыней лежал труп.
— Входите, входите, — сказал он радушно. — Боюсь, утром вы из-за меня пережили неприятную минуту. Во всех нас одни и те же органы, та же матушка-кровь и кишки, но напоминания об этом нам не нравятся. Предпочитаем воображать, будто мы — оболочка из кожи, наполненная гелием или другой столь же эфирной субстанцией.
— Я был захвачен врасплох.
— Естественно. Шок осознания собственной смертности. Не принимайте близко к сердцу. Я пережил жуткую неделю на первом курсе, когда мы начали вскрывать кадавры.
Против воли я покосился на труп у него за спиной. Из-под простыни высовывалась ступня. Ногти были в крови.
— Я обещал связаться с вами, — говорил Саймон, — когда обследую Бродмена полностью. Кончил я с ним еще днем, но вас трудно поймать.
— Пришлось поехать в Беверли-Хиллз. Я очень вам благодарен и прошу прощения, что так вас затруднил.
— Нисколько. Собственно говоря, я у вас в долгу. Вы спасли меня от ошибки. Нет, при обычных обстоятельствах я бы ее не допустил. И все равно обнаружил бы, когда добрался бы до анализа крови. Но ушло бы лишнее время.
— Отчего умер Бродмен?
— Задохнулся.
— Его задушили? Саймон покачал головой.
— Никаких признаков удушения я не обнаружил. Мышцы шеи не повреждены. И вообще внешних следов насилия, кроме как на затылке, нет нигде. Однако все внутренние показатели удушья налицо: отек легких, некоторое расширение правого предсердия и желудочка, точечные кровоизлияния в плевре. Бродмен, безусловно, умер от недостатка кислорода.
— Но как это произошло?
— Трудно сказать. Не исключен несчастный случай, если Бродмен потерял сознание и проглотил язык, как говорится. Но вероятность этого крайне мала. Когда он попал ко мне, язык, кстати, был в нормальном положении. Я бы сказал, что его лишили воздуха.
— Каким образом?
— Если бы я знал, мистер Гуннарсон! Поскольку он очень ослабел, кто-нибудь мог просто зажать ему нос и рот. Я видывал младенцев, убитых таким способом, однако взрослых людей — никогда.
— Но тогда бы у него на лице остались следы?
— При обычных обстоятельствах почти наверное. Но, как я сказал, он очень ослаб. Возможно, был без сознания. И особых усилий не потребовалось.
— Вы сообщили об этом в полицию?
— Естественно. Лейтенант Уиллс очень заинтересовался.
И сержант Гранада не меньше. — Его взгляд ничего не выражал. — Гранада заходил сюда перед обедом.
— По поводу Бродмена?
— Спрашивал он и про Бродмена. Но в основном его интересовал другой труп.
— Донато?
— Жены Донато. Интерес Гранады понятен: ее же нашел он.
Меня как током ударило, и я еле устоял на ногах.
— Жена Донато?
— Она самая. Наглоталась снотворных таблеток. Так, во всяком случае, думает Гранада.
— А что думаете вы, доктор?
— Я подожду, пока состояние ее внутренних органов не укажет, что мне думать. Одно мне известно твердо: то количество таблеток, которое я ей выписал, смертельной дозы не составляет. Но, возможно, у нее уже был их запас, или она где-то взяла еще.
Он откинул простыню. Труп блестел, как рыба, выброшенная на железный берег. Ногти на ногах были красными не от крови, а от лака. Лицо Секундины было погружено в непробудный сон.
— А теперь предупреждаю вас заранее, — сказал Саймон, беря кривой нож с острым кончиком, — вам лучше уйти, если вы не хотите наблюдать, как я сделаю разрез-бабочку. Для непрофессиональных глаз зрелище не из приятных.
Он занес нож, и я повернулся, чтобы уйти. В дверях стоял Тони Падилья.
— Господи! Он хочет ее резать? — В его голосе было испуганное недоумение, глаза остекленели.
— Вреда ей не будет, Тони. Она ведь мертва.
— Я знаю. Фрэнки слышал по радио.
Он прошел мимо меня и остановился, глядя на покойницу. Она смотрела на него из-под опущенных век без страха и без радости. Его рука погладила обнаженное плечо.
— Для чего вам ее резать, доктор?
— Боюсь, это необходимо. В случае насильственной смерти или смерти по неустановленным причинам вскрытие обязательно. А при данных обстоятельствах оно обязательно вдвойне.
— Как она себя убила?
— Знай мы это, мне бы не для чего было ее резать. Сержант Гранада считает, что она приняла смертельную дозу снотворных таблеток.
— При чем здесь Гранада?
— Он ее нашел. Поехал к ней домой, чтобы задать ей кое-какие вопросы...
— О чем?
Этот выкрик заставил Саймона поднять брови, но ответил он вполне вежливо:
— О деятельности ее мужа, насколько я понимаю. Она лежала в постели, а ее дети стояли возле и плакали. Видимо, она уже умерла, но он на всякий случай поторопился привезти ее сюда в машине «Скорой помощи». К несчастью, она действительно умерла.
— Прямо как Бродмен, а?
Саймон пожал плечами и бросил на нас нетерпеливый взгляд.
— Простите, но у меня нет времени обсуждать с вами все эти подробности. Лейтенант Уиллс и сержант Гранада ждут результатов вскрытия.
— Почему такая спешка? Они разве и так не знают? — При каждом слове Падилья дергался всем телом, как лающая собака.
— Что, собственно, это означает? — Саймон повернулся ко мне. — Насколько я понимаю, он ваш приятель. Объясните ему, что я прозектор, хорошо? Ученый. И не могу обсуждать действия полиции.
— По-вашему, я недоумок? — крикнул Падилья.
— Во всяком случае, ведете вы себя как недоумок, — сказал я. — Уважайте хоть мертвых, если не уважаете живых.
Падилья умолк. Виновато посмотрев на покойницу, он повернулся и побрел вон из секционной. Я вышел в коридор следом за ним.
— Я не знал, что она была вам так дорога, Тони.
— И я не знал. Я думал, что ненавижу ее, давно так думал. Видел ее на улицах и в барах — с мужем видел, с Гранадой. И всегда злился, когда видел. И вдруг вчера вечером, когда Гэса пристрелили, я подумал: я же могу теперь жениться на ней. Прямо как озарило: я могу теперь жениться на ней. И женился бы.
— А вы были женаты?
— Нет. Никогда. И уже не женюсь.
Металлическая дверь закрылась за нами. У Падильи был такой вид, будто жизнь была по ту ее сторону и она навсегда отрезала его от жизни.
— Сейчас не время принимать решения, — сказал я. — Вернитесь на работу, забудьте про смерть и крушение надежд.
— Уж конечно! А Гранада пусть выйдет сухим из воды?
— Вы как будто твердо уверены в его вине.
— А вы — нет, мистер Гуннарсон?
Ответить было трудно. Уверенность моя со вчерашнего дня поубавилась. Я знал, что Гранада застрелил Донато. Я вполне мог допустить, что он убил Бродмена. Но мне представлялось невозможным, чтобы он убил Секундину — женщину, которую, по слухам, прежде любил. Да и убежденность Тони в его вине вызвала у меня профессиональную реакцию, то есть сомнение.
— Я вовсе не уверен. Но в любом случае считаю, что вам не следует бросаться такими обвинениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
— Входите, входите, — сказал он радушно. — Боюсь, утром вы из-за меня пережили неприятную минуту. Во всех нас одни и те же органы, та же матушка-кровь и кишки, но напоминания об этом нам не нравятся. Предпочитаем воображать, будто мы — оболочка из кожи, наполненная гелием или другой столь же эфирной субстанцией.
— Я был захвачен врасплох.
— Естественно. Шок осознания собственной смертности. Не принимайте близко к сердцу. Я пережил жуткую неделю на первом курсе, когда мы начали вскрывать кадавры.
Против воли я покосился на труп у него за спиной. Из-под простыни высовывалась ступня. Ногти были в крови.
— Я обещал связаться с вами, — говорил Саймон, — когда обследую Бродмена полностью. Кончил я с ним еще днем, но вас трудно поймать.
— Пришлось поехать в Беверли-Хиллз. Я очень вам благодарен и прошу прощения, что так вас затруднил.
— Нисколько. Собственно говоря, я у вас в долгу. Вы спасли меня от ошибки. Нет, при обычных обстоятельствах я бы ее не допустил. И все равно обнаружил бы, когда добрался бы до анализа крови. Но ушло бы лишнее время.
— Отчего умер Бродмен?
— Задохнулся.
— Его задушили? Саймон покачал головой.
— Никаких признаков удушения я не обнаружил. Мышцы шеи не повреждены. И вообще внешних следов насилия, кроме как на затылке, нет нигде. Однако все внутренние показатели удушья налицо: отек легких, некоторое расширение правого предсердия и желудочка, точечные кровоизлияния в плевре. Бродмен, безусловно, умер от недостатка кислорода.
— Но как это произошло?
— Трудно сказать. Не исключен несчастный случай, если Бродмен потерял сознание и проглотил язык, как говорится. Но вероятность этого крайне мала. Когда он попал ко мне, язык, кстати, был в нормальном положении. Я бы сказал, что его лишили воздуха.
— Каким образом?
— Если бы я знал, мистер Гуннарсон! Поскольку он очень ослабел, кто-нибудь мог просто зажать ему нос и рот. Я видывал младенцев, убитых таким способом, однако взрослых людей — никогда.
— Но тогда бы у него на лице остались следы?
— При обычных обстоятельствах почти наверное. Но, как я сказал, он очень ослаб. Возможно, был без сознания. И особых усилий не потребовалось.
— Вы сообщили об этом в полицию?
— Естественно. Лейтенант Уиллс очень заинтересовался.
И сержант Гранада не меньше. — Его взгляд ничего не выражал. — Гранада заходил сюда перед обедом.
— По поводу Бродмена?
— Спрашивал он и про Бродмена. Но в основном его интересовал другой труп.
— Донато?
— Жены Донато. Интерес Гранады понятен: ее же нашел он.
Меня как током ударило, и я еле устоял на ногах.
— Жена Донато?
— Она самая. Наглоталась снотворных таблеток. Так, во всяком случае, думает Гранада.
— А что думаете вы, доктор?
— Я подожду, пока состояние ее внутренних органов не укажет, что мне думать. Одно мне известно твердо: то количество таблеток, которое я ей выписал, смертельной дозы не составляет. Но, возможно, у нее уже был их запас, или она где-то взяла еще.
Он откинул простыню. Труп блестел, как рыба, выброшенная на железный берег. Ногти на ногах были красными не от крови, а от лака. Лицо Секундины было погружено в непробудный сон.
— А теперь предупреждаю вас заранее, — сказал Саймон, беря кривой нож с острым кончиком, — вам лучше уйти, если вы не хотите наблюдать, как я сделаю разрез-бабочку. Для непрофессиональных глаз зрелище не из приятных.
Он занес нож, и я повернулся, чтобы уйти. В дверях стоял Тони Падилья.
— Господи! Он хочет ее резать? — В его голосе было испуганное недоумение, глаза остекленели.
— Вреда ей не будет, Тони. Она ведь мертва.
— Я знаю. Фрэнки слышал по радио.
Он прошел мимо меня и остановился, глядя на покойницу. Она смотрела на него из-под опущенных век без страха и без радости. Его рука погладила обнаженное плечо.
— Для чего вам ее резать, доктор?
— Боюсь, это необходимо. В случае насильственной смерти или смерти по неустановленным причинам вскрытие обязательно. А при данных обстоятельствах оно обязательно вдвойне.
— Как она себя убила?
— Знай мы это, мне бы не для чего было ее резать. Сержант Гранада считает, что она приняла смертельную дозу снотворных таблеток.
— При чем здесь Гранада?
— Он ее нашел. Поехал к ней домой, чтобы задать ей кое-какие вопросы...
— О чем?
Этот выкрик заставил Саймона поднять брови, но ответил он вполне вежливо:
— О деятельности ее мужа, насколько я понимаю. Она лежала в постели, а ее дети стояли возле и плакали. Видимо, она уже умерла, но он на всякий случай поторопился привезти ее сюда в машине «Скорой помощи». К несчастью, она действительно умерла.
— Прямо как Бродмен, а?
Саймон пожал плечами и бросил на нас нетерпеливый взгляд.
— Простите, но у меня нет времени обсуждать с вами все эти подробности. Лейтенант Уиллс и сержант Гранада ждут результатов вскрытия.
— Почему такая спешка? Они разве и так не знают? — При каждом слове Падилья дергался всем телом, как лающая собака.
— Что, собственно, это означает? — Саймон повернулся ко мне. — Насколько я понимаю, он ваш приятель. Объясните ему, что я прозектор, хорошо? Ученый. И не могу обсуждать действия полиции.
— По-вашему, я недоумок? — крикнул Падилья.
— Во всяком случае, ведете вы себя как недоумок, — сказал я. — Уважайте хоть мертвых, если не уважаете живых.
Падилья умолк. Виновато посмотрев на покойницу, он повернулся и побрел вон из секционной. Я вышел в коридор следом за ним.
— Я не знал, что она была вам так дорога, Тони.
— И я не знал. Я думал, что ненавижу ее, давно так думал. Видел ее на улицах и в барах — с мужем видел, с Гранадой. И всегда злился, когда видел. И вдруг вчера вечером, когда Гэса пристрелили, я подумал: я же могу теперь жениться на ней. Прямо как озарило: я могу теперь жениться на ней. И женился бы.
— А вы были женаты?
— Нет. Никогда. И уже не женюсь.
Металлическая дверь закрылась за нами. У Падильи был такой вид, будто жизнь была по ту ее сторону и она навсегда отрезала его от жизни.
— Сейчас не время принимать решения, — сказал я. — Вернитесь на работу, забудьте про смерть и крушение надежд.
— Уж конечно! А Гранада пусть выйдет сухим из воды?
— Вы как будто твердо уверены в его вине.
— А вы — нет, мистер Гуннарсон?
Ответить было трудно. Уверенность моя со вчерашнего дня поубавилась. Я знал, что Гранада застрелил Донато. Я вполне мог допустить, что он убил Бродмена. Но мне представлялось невозможным, чтобы он убил Секундину — женщину, которую, по слухам, прежде любил. Да и убежденность Тони в его вине вызвала у меня профессиональную реакцию, то есть сомнение.
— Я вовсе не уверен. Но в любом случае считаю, что вам не следует бросаться такими обвинениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62