— в истерике спросила его Белла, вырубая компьютер. — Ты понимаешь, что они ко мне придут? Ты — вне закона в таком виде! Ты это осознаешь? Удивляюсь я, как с такими птичьими мозгами люди лезут экономику страны захватывать, честное слово! Немедленно отправляйся спать!
Гуси-лебеди, стащившие у сестренки братца-лилипутика, были явно ни при чем, но, как подсказывала интуиция, где-то становилось все теплее и теплее… Точно! Все подробненько одна достойная дама описала, как некого малолетнего подонка за все, что он в детских садиках откалывал, тоже превратили посредством космических завихрений в такого же обсоса. Потом его, правда, гуси-лебеди унесли на край света, где ему, собственно, и было место. На фоне увлекательного повествования писательница достоверно выявила малопривлекательный моральный облик всех этих дюймов, их эгоизм и крайнюю жестокость. Однако описываемый ею мелкашка все же нашел в себе силы к духовному росту, потому она в самом конце дала подробные рекомендации по его возвращению в русло нормального бытия.
Белла Юрьевна внимательно посмотрела на Дюймовку, в бешенстве опрокидывавшего мебель на подоконнике и размазывавшего содержимое унитаза по оконному стеклу, и горько вздохнула. Перспективы на его моральное перевоспитание были самыми незначительными. Тут она опять вспомнила, какой идиоткой была раньше, полагая, что сможет когда-либо перевоспитать Рудиков-Эдиков… Потом она всплакнула об Аллочке, которую жрет мошкара где-то в Сибири… Нет! Одной ей никак не справиться, никак! Одна голова хорошо, а полторы — много лучше.
Не обращая внимания на предостерегающие вопли Дюймовки, Белла Юрьевна в отчаянии крикнула в телефонную трубку: «Короче, Милка! Если сейчас же не приедешь, я повешусь, а в записке напишу, что это ты во всем виновата!» и отключила телефон…
— Слушай, Белла, меняй ты срочно эту фамилию! — в отчаянии говорила Милка, та самая подруга с телевидения, которой Белла Юрьевна подыскивала камикадзе. У самой Милки фамилия была нормальная — Самохрина, поэтому она всегда знала, что если сама о себе не позаботится, то хрен кто о ней подумает.
— Когда ты раньше была Пупырышкиной, все смеялись, да! Это было прикольно! Помнишь, как Герман Кравченко орал: «У меня прямо пупырышки по всему телу от этой Пупырышкиной!»? Но я всегда знала, чего от тебя ожидать! А ведь такое — только с Винкерштейнихой может случиться, ты себе в этом отчет отдаешь? Прекратите хулиганить, молодой человек! Иначе я вам сейчас этот унитаз на голову надену! Я вам не Винкерштейн какая-нибудь! — заорала Милка, выведенная из равновесия новыми демонстрациями протеста разошедшегося Дюйма. — Я вас самого возле этой ванны со сломанным зеркалом всему городу продемонстрирую! Пускай все знают, какие уроды у нас в Думе сидят и законотворчеством занимаются!
Пролистав сказку про чудесные превращения в недомерков и обратно, Самохрина долго думала, молча приканчивая банку оливок. Белла Юрьевна давно знала эту слабость в подруге, поэтому всегда держала оливки, как неприкосновенный запас на случай неожиданного мозгового штурма.
— Не знаю, что он с нами сделает, если его прямо сейчас нормальный вид вернуть. Это же форменный отморозок по натуре! — сказала, наконец, прожевавшись, Милка. — Ты хоть понимаешь, что меня тоже здесь по полной программе подставила? Поэтому все потом делим пополам, договариваемся на берегу! Знаю я вас, Винкерштейнов! Хотя, чем в такой ситуации можно поживиться?..
Чтобы не подслушал некстати притихший Дюймовка, подруги шепотом договорились не торопить события, но, на всякий случай, предпринять все меры к его немедленной эвакуации в реальность, данную нам в ощущении.
— Понимаешь, у нас вчера уже на телевидении сняли два ролика, — рассказывала Милка. — Один — на берегу речки Карлутка, куда этот хмырь, якобы, отправился купаться без охраны в нетрезвом состоянии. Там на диком пляже выложили его шмотки, включая портмоне, мобильник и записную телефонную книжку. Ну, будто бы он утонул безвременно. Мне это по секрету оператор по фамилии Крюков рассказывал. А панорамой он дал берега Карлутки и ментовскую бригаду, которая баграми в реку тыкала. Потом они с ментами раков наловили, сварили их и сожрали под водку, которую им как раз Сбруев на время следственных мероприятий презентовал. Но почему-то ролик вечером не пошел. Хотя, вполне возможно, что так все водкой ужрались, что и забыли про этого терпилу. А вот куда вторая бригада ездила — не знаю! Они вообще до сих пор не вернулись! Мне жена оператора той бригады звонила и обещала патлы на кривой пробор вычесать. А я, как ты понимаешь, совершенно не в курсах! Да у нас с тем оператором если что и было — то давно уже все быльем поросло.
— Милка, ты же видишь, какая здесь тонкость, — шептала ей в ответ Белла. — Кто-то должен публично заявить, что готов поменяться с этим подонком местами. Вот тут гусенок по глупости брякнул коротышке Нильсу, что хочет быть на его месте, а тот сразу же воспользовался ситуацией! Я сейчас эти заклинания запомню и книжку спрячу на место. Я уверена, что Дюймовка книжек вообще не читал. Поэтому нельзя, чтобы она ему в руки теперь попалась. Иначе чего скажешь по неосторожности в сердцах, а он, уверена, тут же сподличает.
— Знаешь, Белла, такие слова обычно разные ораторы на панихидах говорят! Когда абсолютно уверены, что вот как раз с покойником никто местами уже не поменяет. «Это я должен быть на твоем месте! Такие люди должны жить вечно!» — отвечала ей свистящим шепотом Милка. — Мне кажется, вторая бригада отправилась тайные лежбища этого крошки Цахеса проверять, чтобы точно удостовериться. Но по такому общественному деятелю они все равно должны панихиду устроить. А раз там у всех будет рыло в пушку, то непременно кто-то из внутренней неловкости что-то подобное сказать должен. Наверно. Хотя еще сутки назад многие с ним хотели бы местами поменяться, что, собственно, и устроили с помощью магических записочек старухи Кургузкиной. Вряд ли они осознают, что на самом деле с ним произошло. Ты же сама понимаешь, что этого даже молодая Кургузкина не соображала, раз спокойно те семечки из коробка щелкала…
— Я даже думать про такое боюсь! — с жаром зашептала ей Белла. — Хотя она с меня за какой-то сглаз столько взяла, что думаю, никого из порядочных обычных людей она в семечки не перекидывала. Нас ведь сама знаешь кто — забесплатно глазит. А Кургузиха со Светкой еще ведь и о проценте с имущества договаривались…
И тут обе вспомнили про некоторые необъяснимые случаи пропаж видных общественных деятелей в их городе, когда, кроме одежды, даже обгоревших трупов в лесополосе не находили. Они, не сговариваясь, посмотрели на Дюймовку, свернувшегося калачиком на большой кукольной кроватке, и одновременно подумали, что, наверно, не совсем он пропащий тип, раз именно на нем остановилась эта кровавая карусель…
* * *
Утром, позавтракав, засунув отчаянно сопротивлявшегося Дюймовку в ридикюль Милки, отправились втроем прямиком на телевидение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
Гуси-лебеди, стащившие у сестренки братца-лилипутика, были явно ни при чем, но, как подсказывала интуиция, где-то становилось все теплее и теплее… Точно! Все подробненько одна достойная дама описала, как некого малолетнего подонка за все, что он в детских садиках откалывал, тоже превратили посредством космических завихрений в такого же обсоса. Потом его, правда, гуси-лебеди унесли на край света, где ему, собственно, и было место. На фоне увлекательного повествования писательница достоверно выявила малопривлекательный моральный облик всех этих дюймов, их эгоизм и крайнюю жестокость. Однако описываемый ею мелкашка все же нашел в себе силы к духовному росту, потому она в самом конце дала подробные рекомендации по его возвращению в русло нормального бытия.
Белла Юрьевна внимательно посмотрела на Дюймовку, в бешенстве опрокидывавшего мебель на подоконнике и размазывавшего содержимое унитаза по оконному стеклу, и горько вздохнула. Перспективы на его моральное перевоспитание были самыми незначительными. Тут она опять вспомнила, какой идиоткой была раньше, полагая, что сможет когда-либо перевоспитать Рудиков-Эдиков… Потом она всплакнула об Аллочке, которую жрет мошкара где-то в Сибири… Нет! Одной ей никак не справиться, никак! Одна голова хорошо, а полторы — много лучше.
Не обращая внимания на предостерегающие вопли Дюймовки, Белла Юрьевна в отчаянии крикнула в телефонную трубку: «Короче, Милка! Если сейчас же не приедешь, я повешусь, а в записке напишу, что это ты во всем виновата!» и отключила телефон…
— Слушай, Белла, меняй ты срочно эту фамилию! — в отчаянии говорила Милка, та самая подруга с телевидения, которой Белла Юрьевна подыскивала камикадзе. У самой Милки фамилия была нормальная — Самохрина, поэтому она всегда знала, что если сама о себе не позаботится, то хрен кто о ней подумает.
— Когда ты раньше была Пупырышкиной, все смеялись, да! Это было прикольно! Помнишь, как Герман Кравченко орал: «У меня прямо пупырышки по всему телу от этой Пупырышкиной!»? Но я всегда знала, чего от тебя ожидать! А ведь такое — только с Винкерштейнихой может случиться, ты себе в этом отчет отдаешь? Прекратите хулиганить, молодой человек! Иначе я вам сейчас этот унитаз на голову надену! Я вам не Винкерштейн какая-нибудь! — заорала Милка, выведенная из равновесия новыми демонстрациями протеста разошедшегося Дюйма. — Я вас самого возле этой ванны со сломанным зеркалом всему городу продемонстрирую! Пускай все знают, какие уроды у нас в Думе сидят и законотворчеством занимаются!
Пролистав сказку про чудесные превращения в недомерков и обратно, Самохрина долго думала, молча приканчивая банку оливок. Белла Юрьевна давно знала эту слабость в подруге, поэтому всегда держала оливки, как неприкосновенный запас на случай неожиданного мозгового штурма.
— Не знаю, что он с нами сделает, если его прямо сейчас нормальный вид вернуть. Это же форменный отморозок по натуре! — сказала, наконец, прожевавшись, Милка. — Ты хоть понимаешь, что меня тоже здесь по полной программе подставила? Поэтому все потом делим пополам, договариваемся на берегу! Знаю я вас, Винкерштейнов! Хотя, чем в такой ситуации можно поживиться?..
Чтобы не подслушал некстати притихший Дюймовка, подруги шепотом договорились не торопить события, но, на всякий случай, предпринять все меры к его немедленной эвакуации в реальность, данную нам в ощущении.
— Понимаешь, у нас вчера уже на телевидении сняли два ролика, — рассказывала Милка. — Один — на берегу речки Карлутка, куда этот хмырь, якобы, отправился купаться без охраны в нетрезвом состоянии. Там на диком пляже выложили его шмотки, включая портмоне, мобильник и записную телефонную книжку. Ну, будто бы он утонул безвременно. Мне это по секрету оператор по фамилии Крюков рассказывал. А панорамой он дал берега Карлутки и ментовскую бригаду, которая баграми в реку тыкала. Потом они с ментами раков наловили, сварили их и сожрали под водку, которую им как раз Сбруев на время следственных мероприятий презентовал. Но почему-то ролик вечером не пошел. Хотя, вполне возможно, что так все водкой ужрались, что и забыли про этого терпилу. А вот куда вторая бригада ездила — не знаю! Они вообще до сих пор не вернулись! Мне жена оператора той бригады звонила и обещала патлы на кривой пробор вычесать. А я, как ты понимаешь, совершенно не в курсах! Да у нас с тем оператором если что и было — то давно уже все быльем поросло.
— Милка, ты же видишь, какая здесь тонкость, — шептала ей в ответ Белла. — Кто-то должен публично заявить, что готов поменяться с этим подонком местами. Вот тут гусенок по глупости брякнул коротышке Нильсу, что хочет быть на его месте, а тот сразу же воспользовался ситуацией! Я сейчас эти заклинания запомню и книжку спрячу на место. Я уверена, что Дюймовка книжек вообще не читал. Поэтому нельзя, чтобы она ему в руки теперь попалась. Иначе чего скажешь по неосторожности в сердцах, а он, уверена, тут же сподличает.
— Знаешь, Белла, такие слова обычно разные ораторы на панихидах говорят! Когда абсолютно уверены, что вот как раз с покойником никто местами уже не поменяет. «Это я должен быть на твоем месте! Такие люди должны жить вечно!» — отвечала ей свистящим шепотом Милка. — Мне кажется, вторая бригада отправилась тайные лежбища этого крошки Цахеса проверять, чтобы точно удостовериться. Но по такому общественному деятелю они все равно должны панихиду устроить. А раз там у всех будет рыло в пушку, то непременно кто-то из внутренней неловкости что-то подобное сказать должен. Наверно. Хотя еще сутки назад многие с ним хотели бы местами поменяться, что, собственно, и устроили с помощью магических записочек старухи Кургузкиной. Вряд ли они осознают, что на самом деле с ним произошло. Ты же сама понимаешь, что этого даже молодая Кургузкина не соображала, раз спокойно те семечки из коробка щелкала…
— Я даже думать про такое боюсь! — с жаром зашептала ей Белла. — Хотя она с меня за какой-то сглаз столько взяла, что думаю, никого из порядочных обычных людей она в семечки не перекидывала. Нас ведь сама знаешь кто — забесплатно глазит. А Кургузиха со Светкой еще ведь и о проценте с имущества договаривались…
И тут обе вспомнили про некоторые необъяснимые случаи пропаж видных общественных деятелей в их городе, когда, кроме одежды, даже обгоревших трупов в лесополосе не находили. Они, не сговариваясь, посмотрели на Дюймовку, свернувшегося калачиком на большой кукольной кроватке, и одновременно подумали, что, наверно, не совсем он пропащий тип, раз именно на нем остановилась эта кровавая карусель…
* * *
Утром, позавтракав, засунув отчаянно сопротивлявшегося Дюймовку в ридикюль Милки, отправились втроем прямиком на телевидение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13