Ох уж эти банки! Возможно, что те, кто не доверял им, были не такими уж дураками. Тристраму рассказывали, что один человек в Тарполи зашил в матрац три тысячи гиней бумажками, и пока банки были закрыты, ухитрился открыть универмаг. Мелкие капиталисты – крысы Пелфазы, но львы Августинианства
– полезли из всех щелей.
– Сердечно приглашаем вас к нам в восемь часов вечера,
– призывал женский голос из громкоговорителя. – Будет подан легкий ужин из жареного мяса. Партнеры для каждого.
Последние слова прозвучали зловеще. В репродукторе щелкнуло.
«Больше похоже на приказ, чем на приглашение. Танцы у костра на берегу реки, а не в поле. Может быть, они надеются, что в Ди скоро снова начнет играть лосось?» Два факта слегка удивили Тристрама этим ясным, но прохладным весенним утром: несговорчивость женщин и то, что за все, за любую мелочь, нужно было платить. Со вздохом он поднялся из– за стола; ему предстояла прогулка по улицам Честера. У выхода какая-то нетерпеливая женщина спросила Тристрама: – Вы ведь не забудете, нет? Ровно в восемь. Я буду ждать вас, вас, ненасытный молодой человек.
Женщина хихикнула. Это была толстуха, годившаяся скорее в тетки, чем в любовницы.
«Ненасытный»? Каким же это образом он показал себя ненасытным? Может быть, это слово было шутливым намеком, не имеющим отношения к пище? Тристрам изобразил комбинацию ухарской улыбки с хрюканьем и вышел вон.
Пахло ли в Честере во времена римского завоевания так же, как сейчас – солдатней? «ШТАБ-КВАРТИРА ЗАПАДНОЙ АРМИИ»,
– возвещала надпись на щите. Величественно. Сами звуки волнуют. Почти как при короле Артуре. Но если во времена нашествия легионов Цезаря город, должно быть, провонял дыханием потных лошадей, то теперь он смердел бьющими из мотоциклов фельдъегерей синеватыми струями перегоревших выхлопных газов. Мотоциклисты-связные непрерывно прибывали с совершенно секретными письмами в опечатанных конвертах и уезжали – с такими же письмами, в перчатках и шлемах, лягая стартеры своих мотоциклов, которые с ревом и искрами мчались по щупальцам дорог, выползавшим из города-лагеря или лагеря– города. На столбах висели таинственные указатели: «НАЧАЛЬНИК АРТИЛЛЕРИЙСКОЙ СЛУЖБЫ», «НАЧАЛЬНИК МЕДИЦИНСКОЙ СЛУЖБЫ», «КАНЦЕЛЯРИЯ ГЕНЕРАЛЬНОГО КВАРТИРМЕЙСТЕРА». Грузовики освобождались от своего груза – неуклюже топочущих солдат в импровизированной форме; хозяйственный взвод, с метлами вместо винтовок, болтался в переулке; двое военных священников, смущаясь, учились отдавать честь. В продовольственный склад, охраняемый часовыми, затаскивали ящики с консервами.
По чьему лицемерному кивку головой осуществлялись эти поставки? С какими-то гражданскими лицами заключались контракты, и никто не задавал вопросов. Солдаты называли это неизвестного происхождения мясо «булли», но такого животного не существовало в природе. Поддержание правопорядка уживалось с терпимостью к методичной работе этой бойни. Тристрам допускал, что военное положение было единственным выходом. Армия, будучи организацией, учрежденной прежде всего для совершения массовых убийств, никогда не была отягощена высокой нравственностью. Очистить дорожные артерии для транспорта, этой крови страны; наблюдать за водоснабжением поддерживать хорошее освещение на главных улицах (переулки и окраинные улочки должны сами о себе позаботиться) – вот задача, а рассуждать почему – не дело армии. «Я простой солдат, сэр, а не один из ваших болтливых политиков. Вот и оставим это грязное занятие им, сэр».
«Диск Ежедневных Новостей» снова функционировал. Тристрам услышал, как в гарнизонной офицерской столовой (полумрак, официанты в белых куртках, тихий звон столового серебра) бубнит металлический голос, и остановился. Сообщали о восстановлении культа Кетцалькоатля в Мексике, о праздниках любви и человеческих жертвоприношениях в Чихуахуа, Моктесуме, Чилпансинго. На всем протяжении длинной и узкой полосы Чили ели мясо и заготавливали солонину. Шло энергичное производство консервов в Уругвае. Свободная любовь в штате Юта. Бунты в зоне Панамского канала: свободнолюбящие и свободнопитающиеся люди не желают подчиняться вновь образованной милиции. В провинции Суйюань, в северном Китае, местный магнат с ярко выраженной хромотой был принесен в жертву с приличествующей случаю торжественностью. В Ост-Индии налепили шарики «рисовых младенцев» и утопили на залитых водой полях. Есть хорошие новости об урожае зерновых в Квинсленде.
Тристрам двинулся дальше. На глаза ему то и дело попадались свободные от службы солдаты, со смехом обнимавшие местных девушек. Он услышал, как настраивает инструменты оркестр, готовясь к танцам. Китайские фонарики нежно освещали набухшие почки деревьев на берегу реки. Тристрам, с томностью человека, переваривающего мясо, принялся направо и налево заигрывать с женщинами. Таков теперь был этот мир, молча соглашавшийся со всем: с интимными словами и с проповедью, с хрустом пережевываемых жил и скрипом колеса военной машины.
Жизнь…
«Нет, к черту все, нет!»
Тристрам взял себя в руки.Теперь он был на последнем этапе своего путешествия. В случае удачи, если его подвезут, он даже может добраться до Престона к утру. Он и так уже достаточно долго находится в дороге, он должен стремиться к единственной паре любимых рук, к томлению, освященному любовью и интимной темнотой, и бежать прочь от костров и праздников распутства.
Тристрам бодро дошел до шоссе, ведущего на север, и, поднимая руку с оттопыренным пальцем, занял позицию под столбом, стрелка которого указывала в направлении Уоррингтона. Возможно, он не выказал должной благодарности дуэньям из «Ассоциации Женской Плодовитости города Честера», но это его не беспокоило. Тем более что плодовитость должна быть даром Духа Святого, предназначенным женатым людям. Слишком много блуда кругом.
После того как он раз шесть или семь безуспешно просигналил поднятой рукой и совсем уж собирался идти пешком, около него, заскрежетав тормозами, остановился армейский грузовик.
– В Уиган еду, вот с этим барахлом, – проговорил водитель-солдат, энергично мотнув головой в направлении кузова.
У Тристрама заколотилось сердце: Престон находится в двадцати милях от Уигана. А в трех милях от Престона, на дороге в Блэкпул, находится Государственная ферма НВ-313.
Рассыпаясь в благодарностях, Тристрам полез в кабину.
– Так вот, – начал разговор водитель, ухватившись за баранку в самом широком месте, – то, что сейчас творится, не может продолжаться долго, я так понимаю, мистер.
– Не может, – с готовностью согласился Тристрам.
– А тогда скажите мне, мистер, – продолжал водитель,
–
кто будет главный, как вы думаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70