Уважаю, блин…
– Ну че, пошли, Оленька, удолбимся! – предложил Кабан.
– Не-е… я потом… Могу отдать тебе мой баян, – она незаметно протянула ему шприц. – А я потом, меня еще держит.
– Как знаешь. А мне надо. В «Пять звезд» сходить – это святое. Вы меня у выхода подождете.
«Пять звезд»! Мажоры, шикарные иномарки, расфуфыренные телки, блядовитые, но глаз не оторвешь, как от дорогих машин. Все в таком умопомрачительном тонусе: умереть – не встать. Только Кабан не в тонусе. Идет, тонет, бедняга, в воспоминаниях о своей бывшей девочке Хонде… Не в бар идет и не в зал. Идет в туалет. Чтобы поставиться! Двери кабины запирает на замок. Садится на корточки и втягивает содержимое ампулы в баян. Находит вену. Втыкает иглу. Контроль окрашивает баян в ярко-алый цвет. Кабан медленно гонит буторфанол в свою кровь… Потом вторую ампулу, потом еще половину. Зажимает пальцами место укола… Закрывает глаза, забывается.
Прихо-од! Он сидит на корточках с баяном в руке и ему начинает казаться, что тело становится невесомым, он его перестает ощущать. Только видения… Вот он выходит из туалета, чуть пошатываясь, идет к кассам и там, у одной из касс, сталкивается с Хондой. Она будет покупать себе билетик и мило улыбаться какому-то черту, как когда-то улыбалась Кабану. А черт этот пялит зенки на ее бедра… Кабан подойдет, поздоровается с ней и своей исколотой рукой свернет челюсть этому педриле, прочистит ему карманы, заберет Хонду, посадит ее на белый «Мерседес» и увезет подальше от этой гнусной «Павелецкой»… и от «Курской» тоже… вообще подальше от всего земного… он будет гнать «Мерседес» пока не закончится бензин, а он не закончится никогда… не закончится никогда…
– Тьфу, бля… – он открыл глаза. – Я же в сортире! В кабинке… в «Пяти звездах»…
И никакой Хонды… никакого «Мерседеса» нет и не было… и, бля, скорее всего и не будет! А таким реалистичным все выглядело… Кажется, мираж тоже выглядит реалистично… Ну… хоть рожу никому бить не пришлось. Во всем есть свои плюсы.
Он покинул туалет, на неверных ногах поднялся наверх, подошел к кассам… никого нету! Того, кто ему нужен, нету. Конечно, откуда бы здесь быть тому, кто ему нужен. Вот на выходе его ждут верные друзья… Считай, братья… И сестра Оленька, хоть она и лесбиянка. Ну и что такого, что лесбиянка? Она хорошая лесбиянка, то есть сестра хорошая. И Рина, новая его сестра, – тоже хорошая, зря он ей брякнул, что она не совсем в его вкусе. Ладно, он трахнет ее от души, и она его простит…
Кабана конкретно вставляло. Он вернулся к приятелям, размякший чуть ли не до сблева. Обнял Рину и Медведя, а Рина обняла Оленьку – и вот так, обнявшись, они отправились к Чистым Прудам, рядом с которыми прошло незабвенное детдомовское детство Кабана. Ему было хорошо и весело, а Оленьке еще лучше и веселее, а Рина просто сияла от счастья. Только Медведь, как обычно, молчал, замкнувшись в себе. Значит, и ему было хорошо. Просто прекрасно всем было. Жаль только Шоник отсутствовал.
Миновав «Новокузнецкую», они вышли на мост через Москва-реку. Ночной город потрясающе гляделся. Они стояли на мосту, курили, глазели вокруг с такой жадностью, словно эта панорама впервые перед ними открылась. Прямо по ходу раскинулась Красная площадь под защитой Кремля, хранимая Василием Блаженным. Слева сияли купола храма Христа Спасителя. Справа высотка на Котельнической набережной протыкает шпилем звездное небо.
– Мы с Шоником забирались на эту высотку, – сказал Кабан Рине. – На самую верхотуру. Тоже ночью. Обалденно… Тебе с Оленькой стоит там побывать… Красотища…
– Ну ее на хер, такую красотищу. Я высоты боюсь, – отказалась Оленька.
– А вы знаете, что на этот мост Руст самолет посадил? – спросил Медведь.
– Слыхали, – сказал Кабан.
Рина ничего об этом не знала.
– Какой Руст?
– Тот самый, немец хуев. Из Германии прямиком сюда ломанул. Наши даже не чухнулись, через всю страну дали пролететь. Обосрались на весь белый свет.
– Говно у нас, а не армия, – сплюнул Медведь.
– А ты иди служить. Чего косишь? Разгребешь это говно, – посоветовала Оленька.
– Много им чести будет.
Они двинулись дальше. По Варварке, мимо Солянки, мимо Большого Спасоглинищевского переулка, где белела синагога, попетляли по кривым старым переулкам, через Старосадский попали на Покровку – и вот они – Их сиятельство Чистые пруды. Здесь сутками напролет тусуются готы, панки, скины, металлисты, просто алкаши, проститутки, голубые – кого тут только нет. Если Курский вокзал был для Кабана центром вселенной, то Чистые пруды он считал одной из планет этой вселенной.
Не всех эта планета встречала ласково. Шонику однажды местные скины навешали по полной программе только за то, что он цыган. С тех пор он избегал здесь появляться. Медведя тут нормально встречали, а Кабан вообще был своим в этом районе. Сначала они подошли к скинам, типа отметиться. Поздоровались, Рину представили, так было нужно. Оленьку скины уже знали… На Чистых прудах действовало железное правило, если девушка идет с парнем, к ним нельзя привязываться. Фашисты были возбуждены, запыхавшись пили пиво. Они только что отметелили готов и сейчас грузили Кабана своими подвигами. Медведь купил девчонкам по бутылке «Реддс», себе, как обычно, «Ягуар». Пообщавшись с бритыми, компания двинулась дальше по бульвару.
Путь им преградили два каких-то пьяных панка, наверняка приблудных. Один по-наглому подвалил к Рине, добавь ему, видишь ли, на бухалово. Тут-то и пригодилось знакомство со скинами. Кабан свистнул им, те подскочили с готовностью, всей толпой, взяли глупых панков в кольцо. Дальше пошли тяжелые разговоры, потом неминуемый удар с камелота в грудь одному из панков, а потом форменное избиение обоих. Кабан в свалке прочистил карманы у того, наглого, но кроме начатой пачки сигарет, семнадцати рублей и проездного ничем не разжился. Ничего, и это не лишнее. Распрощались со скинами, довольные друг другом.
У пруда наткнулись на знакомых готов, недавно бившихся со скинами и понесшими ощутимые потери. Готы, все в черном, такие красивые, будто их по конкурсу отбирали, но злые от собственного бессилия, ругали скинов, грозили взять реванш в скором времени. В общем, размахивали, как говорится, кулаками после драки. Кабан с сочувствующим видом поддакивал, похлопывал то одного, то другого по плечу, типа ничего не поделаешь, фашисты они и есть фашисты.
Пошли дальше и повстречали Первоклассницу. Ее невозможно не встретить на Чистых прудах. Первокласснице лет под шестьдесят. Она – капитально ку-ку. Ходит с косичками. В седые косички вплетены розовые банты. В руках всегда старенький потертый портфельчик – в таких полвека тому назад школьники младших классов носили учебники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Ну че, пошли, Оленька, удолбимся! – предложил Кабан.
– Не-е… я потом… Могу отдать тебе мой баян, – она незаметно протянула ему шприц. – А я потом, меня еще держит.
– Как знаешь. А мне надо. В «Пять звезд» сходить – это святое. Вы меня у выхода подождете.
«Пять звезд»! Мажоры, шикарные иномарки, расфуфыренные телки, блядовитые, но глаз не оторвешь, как от дорогих машин. Все в таком умопомрачительном тонусе: умереть – не встать. Только Кабан не в тонусе. Идет, тонет, бедняга, в воспоминаниях о своей бывшей девочке Хонде… Не в бар идет и не в зал. Идет в туалет. Чтобы поставиться! Двери кабины запирает на замок. Садится на корточки и втягивает содержимое ампулы в баян. Находит вену. Втыкает иглу. Контроль окрашивает баян в ярко-алый цвет. Кабан медленно гонит буторфанол в свою кровь… Потом вторую ампулу, потом еще половину. Зажимает пальцами место укола… Закрывает глаза, забывается.
Прихо-од! Он сидит на корточках с баяном в руке и ему начинает казаться, что тело становится невесомым, он его перестает ощущать. Только видения… Вот он выходит из туалета, чуть пошатываясь, идет к кассам и там, у одной из касс, сталкивается с Хондой. Она будет покупать себе билетик и мило улыбаться какому-то черту, как когда-то улыбалась Кабану. А черт этот пялит зенки на ее бедра… Кабан подойдет, поздоровается с ней и своей исколотой рукой свернет челюсть этому педриле, прочистит ему карманы, заберет Хонду, посадит ее на белый «Мерседес» и увезет подальше от этой гнусной «Павелецкой»… и от «Курской» тоже… вообще подальше от всего земного… он будет гнать «Мерседес» пока не закончится бензин, а он не закончится никогда… не закончится никогда…
– Тьфу, бля… – он открыл глаза. – Я же в сортире! В кабинке… в «Пяти звездах»…
И никакой Хонды… никакого «Мерседеса» нет и не было… и, бля, скорее всего и не будет! А таким реалистичным все выглядело… Кажется, мираж тоже выглядит реалистично… Ну… хоть рожу никому бить не пришлось. Во всем есть свои плюсы.
Он покинул туалет, на неверных ногах поднялся наверх, подошел к кассам… никого нету! Того, кто ему нужен, нету. Конечно, откуда бы здесь быть тому, кто ему нужен. Вот на выходе его ждут верные друзья… Считай, братья… И сестра Оленька, хоть она и лесбиянка. Ну и что такого, что лесбиянка? Она хорошая лесбиянка, то есть сестра хорошая. И Рина, новая его сестра, – тоже хорошая, зря он ей брякнул, что она не совсем в его вкусе. Ладно, он трахнет ее от души, и она его простит…
Кабана конкретно вставляло. Он вернулся к приятелям, размякший чуть ли не до сблева. Обнял Рину и Медведя, а Рина обняла Оленьку – и вот так, обнявшись, они отправились к Чистым Прудам, рядом с которыми прошло незабвенное детдомовское детство Кабана. Ему было хорошо и весело, а Оленьке еще лучше и веселее, а Рина просто сияла от счастья. Только Медведь, как обычно, молчал, замкнувшись в себе. Значит, и ему было хорошо. Просто прекрасно всем было. Жаль только Шоник отсутствовал.
Миновав «Новокузнецкую», они вышли на мост через Москва-реку. Ночной город потрясающе гляделся. Они стояли на мосту, курили, глазели вокруг с такой жадностью, словно эта панорама впервые перед ними открылась. Прямо по ходу раскинулась Красная площадь под защитой Кремля, хранимая Василием Блаженным. Слева сияли купола храма Христа Спасителя. Справа высотка на Котельнической набережной протыкает шпилем звездное небо.
– Мы с Шоником забирались на эту высотку, – сказал Кабан Рине. – На самую верхотуру. Тоже ночью. Обалденно… Тебе с Оленькой стоит там побывать… Красотища…
– Ну ее на хер, такую красотищу. Я высоты боюсь, – отказалась Оленька.
– А вы знаете, что на этот мост Руст самолет посадил? – спросил Медведь.
– Слыхали, – сказал Кабан.
Рина ничего об этом не знала.
– Какой Руст?
– Тот самый, немец хуев. Из Германии прямиком сюда ломанул. Наши даже не чухнулись, через всю страну дали пролететь. Обосрались на весь белый свет.
– Говно у нас, а не армия, – сплюнул Медведь.
– А ты иди служить. Чего косишь? Разгребешь это говно, – посоветовала Оленька.
– Много им чести будет.
Они двинулись дальше. По Варварке, мимо Солянки, мимо Большого Спасоглинищевского переулка, где белела синагога, попетляли по кривым старым переулкам, через Старосадский попали на Покровку – и вот они – Их сиятельство Чистые пруды. Здесь сутками напролет тусуются готы, панки, скины, металлисты, просто алкаши, проститутки, голубые – кого тут только нет. Если Курский вокзал был для Кабана центром вселенной, то Чистые пруды он считал одной из планет этой вселенной.
Не всех эта планета встречала ласково. Шонику однажды местные скины навешали по полной программе только за то, что он цыган. С тех пор он избегал здесь появляться. Медведя тут нормально встречали, а Кабан вообще был своим в этом районе. Сначала они подошли к скинам, типа отметиться. Поздоровались, Рину представили, так было нужно. Оленьку скины уже знали… На Чистых прудах действовало железное правило, если девушка идет с парнем, к ним нельзя привязываться. Фашисты были возбуждены, запыхавшись пили пиво. Они только что отметелили готов и сейчас грузили Кабана своими подвигами. Медведь купил девчонкам по бутылке «Реддс», себе, как обычно, «Ягуар». Пообщавшись с бритыми, компания двинулась дальше по бульвару.
Путь им преградили два каких-то пьяных панка, наверняка приблудных. Один по-наглому подвалил к Рине, добавь ему, видишь ли, на бухалово. Тут-то и пригодилось знакомство со скинами. Кабан свистнул им, те подскочили с готовностью, всей толпой, взяли глупых панков в кольцо. Дальше пошли тяжелые разговоры, потом неминуемый удар с камелота в грудь одному из панков, а потом форменное избиение обоих. Кабан в свалке прочистил карманы у того, наглого, но кроме начатой пачки сигарет, семнадцати рублей и проездного ничем не разжился. Ничего, и это не лишнее. Распрощались со скинами, довольные друг другом.
У пруда наткнулись на знакомых готов, недавно бившихся со скинами и понесшими ощутимые потери. Готы, все в черном, такие красивые, будто их по конкурсу отбирали, но злые от собственного бессилия, ругали скинов, грозили взять реванш в скором времени. В общем, размахивали, как говорится, кулаками после драки. Кабан с сочувствующим видом поддакивал, похлопывал то одного, то другого по плечу, типа ничего не поделаешь, фашисты они и есть фашисты.
Пошли дальше и повстречали Первоклассницу. Ее невозможно не встретить на Чистых прудах. Первокласснице лет под шестьдесят. Она – капитально ку-ку. Ходит с косичками. В седые косички вплетены розовые банты. В руках всегда старенький потертый портфельчик – в таких полвека тому назад школьники младших классов носили учебники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48