Астапов заставил себя уверенно улыбнуться. Толпа гудела; Астапов узнал в этом гуле удивление.
— Чертовы большевики, — сказал кто-то, но это уже не могло развеять магии электричества, а говоривший немедленно получил в висок прикладом винтовки. Крестьяне прикрывали глаза от света, но неохотно, и скоро опускали руки, чтобы как следует разглядеть открывшееся зрелище. Нельзя недооценивать силу человеческого любопытства. Глаза Астапова этот свет не беспокоил. Наоборот, он был для них долгожданным бальзамом.
Церковь наполнилась резким запахом: яичная темпера, которой были написаны иконы, начала поджариваться от тепла прожекторов. Астапов слышал, как потрескивают картины. Свечная копоть на потолке расплавилась и стала собираться в шарики. Старое прокопченное дерево обугливалось. Собравшихся окутали ядовитые испарения.
— Вы антихрист, — тихо сказал бессильный священник.
Атомы золота, лазури и малахита в окладах икон наэлектризовались и засверкали. Картины приобрели незнакомые, неестественные оттенки. Краска горела, и на иконах проявлялись призраки, а с ними — следы предварительных набросков художников, ошибочные мазки, замалеванные пробы. Силуэты святых упрощались, становились похожи на газетные рисунки или карикатуры. В электрическом свете лица крестьян казались бескровными. Крестьяне глядели друг на друга, перепуганные таким преображением. Вот что надо было сделать в Каменке.
— Свет! Нечего бояться света! — кричал Астапов. — Свет — самая чистая субстанция, известная человечеству. Свет — это дух, очищающий все. С помощью электрического света советская власть откроет научную истину, которую раньше скрывала ложь суеверий!
Астапов так прочно завладел теперь вниманием толпы, словно оно было зажато у него в кулаках. Голос его охрип и дрожал, но электричество придало ему непобедимую силу.
— Монахи держали вас в плену. Невежество и предрассудки лишали вас того, что принадлежит вам по праву — жадные тунеядцы жирели от ваших трудов. Эти прекрасные произведения искусства заработаны вами в поте лица своего. Вы добыли золото, которым украшены эти безделушки. Вы принесли дерево и краски, вы кормили художников. На протяжении столетий попы грабили крестьян. А самое главное — они вас обманули насчет того, что святое и что нет.
Он сделал паузу и обвел глазами освещенную церковь. Вокруг электрических ламп образовались ореолы светящейся дымки — это горели сажа и краска. Свет уже пропитал помещение, раскрыв все потайные места — паучьи углы и крысиные норы. Меж камнями блестели заплаты древнего раствора. В помещении было безумно грязно. Старый храм постепенно терял свою загадочность и ореол святости, и уже почти не отличался от какого-нибудь старого сарая. Астапов сделал знак людям, которые установили генератор и прожектора.
Как им было велено, четверо бойцов принесли длинные долота и огромные киянки, которыми можно было бы убить человека. По толпе пробежала дрожь. Солдаты ухмылялись, еще не зная, что им велят крушить. Астапов перехватил их и повел к раке святого Святослава. Вполголоса, подбирая точные слова, Астапов объяснил, куда надо бить долотом, чтобы отделить раку от внутренней стены. Бойцы яростно кинулись в работу — работали парами, один с долотом, другой с киянкой. Каждый удар киянки отдавался эхом в куполе.
Собравшиеся зароптали настойчиво и беспокойно.
— А ну заткнитесь! — рявкнул один боец. Протесты ненадолго затихли.
Астапов сказал:
— В центре этого мошеннического заговора — так называемый святой Святослав, продажный священник, стакнувшийся с помещиками и дворянами. Вам рассказали детскую сказочку, которой поверит только ребенок. Монастырю никто не дарил землю — она была захвачена огнем и мечом. Не было никаких чудес и исцеления бесплодных женщин. Это все ложь, которую разоблачила современная наука. А самая омерзительная, самая преступная ложь — то, что Святослав якобы нетленен, что его тело в гробнице осталось нерастленным.
Астапов нелепо скривился, словно актер в балагане.
— Вот истинное кощунство! Святослав был человек, который верил только в свои собственные интересы и интересы своего класса! Сегодня, сейчас советская власть опровергнет мнимую нетленность мнимого святого.
Последний удар отколол кусок камня, и рака отделилась от стены. Никитин позвал еще нескольких бойцов и приказал помочь. Бойцы ругались, сбивая в кровь пальцы о грубый камень. В конечном итоге понадобилось восемь человек, чтобы сдвинуть раку. Ее поволокли по полу, чтобы поставить перед иконостасом, и Астапову казалось, что скрежет отдается у него в кишках. Собравшимся было не по себе — шум толпы перешел в гневный гул.
Крышка, разумеется, была посажена на тот же раствор. Астапов показал, куда бить долотом и как сдвинуть крышку. Он велел им сначала сбить весь цемент без остатка, чтобы крышка снялась как можно быстрее и бесшумнее. Астапов глянул на одного бойца — высокого, красивого юношу, который ходил в разведку с Тарасом. Сомнение виднелось у юноши в глазах — устойчивое, как столбы ограды.
— Открывай, — приказал Астапов.
Юноша посмотрел на Никитина, ожидая подтверждения. Никитин жевал губу и глядел в пол. Стоящие у раки молчали. Крестьяне тоже притихли.
— Командуй, — сказал Астапов.
Военная выправка Никитина куда-то пропала. Он глядел на свой правый сапог, носком которого рассеянно водил в пыли. Астапов на мгновение отвлекся, задумавшись, несут ли нарисованные сапогом контуры какой-то смысл. Если да, то какой — революционный или контрреволюционный? За или против исторической неизбежности? Какие знаки и знамения скрывались в синематографическом безобразии, сотворенном Еленой? Когда станет возможно контролировать все образы и картины, выпускаемые в мир?
— Он святой, — наконец шепнул Никитин. Он поднял голову и осекся под злобным взглядом Астапова. — То есть его почитают как святого. Ну эти… суеверные.
Астапов посмотрел на командира, который отошел от иконостаса и презрительно наблюдал со стороны. Астапову это напомнило, что он тут один — единственный гражданский представитель советской власти в Грязи. Шишко рассчитывал стратегию. Власть ушла из рук Партии: вот что означали знаки в пыли.
Командир стоял на месте, сложив руки и прищурившись.
— Открывай, — приказал Шишко.
Солдаты живо вернулись к раке, словно бы и не колебались только что. Куски застывшего раствора летели во все стороны и падали на пол. Какой-то старик бросился и подобрал кусок побольше, то ли на память, то ли как часть святыни. Астапов глянул на священника. Тот словно съежился внутри облачений. Он закрыл глаза и шевелил губами, горячо молясь.
— Сюда, товарищи, — объявил Астапов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68