Астапов тоже слегка выдохнул, обрадованный, что ЧК не арестовала Сталина, по ошибке ли, по случайному совпадению, или в результате какого-то непостижимого заговора.
— Я предпочитаю театр.
— Театр умер, — сказал Астапов. — Это устаревшее буржуазное учреждение. Оно не соответствует нашей революционной эпохе, озаренной электрическим светом. Культура должна служить массам. Ставить индивидуальные спектакли, которые за один раз посмотрят лишь несколько сот человек — разбазаривание государственных денег, ведь один и тот же фильм можно за один вечер показать тысячам рабочих и крестьян по всей стране. А позволить ежедневно играть пьесу на сцене, без партийного контроля, открывая простор прихотям и злому умыслу отдельных актеров и режиссера — это значит утратить бдительность. Ведь можно снять безупречный фильм, который останется безупречным, сколько бы раз его ни показывали.
Чепаловский разглядывал большевистского комиссара, который пока не представился. И наконец сказал, слабо улыбаясь:
— В таком случае мне, пожалуй, пора задуматься о карьере в кино.
— Вас выбрали для участия в фильме, который снимает Наркомпрос, — сказал Астапов. — Это историческая агитдрама о штурме и захвате московского Кремля в октябре 1917 года.
На самом деле Кремль взяли только в ноябре 1917, и это был большей частью символический акт — через неделю после того, как большевики совершили переворот в Петрограде. Власть не обитала в Кремле уже двести лет, с тех пор, как цари переехали на север. Большевики разместили в Кремле свое правительство в первые же месяцы после революции, когда, ввиду опасности, что Петроград займут немцы, столицу наспех перенесли обратно в Москву.
— А что за роль? — спросил Чепаловский.
— Вы будете играть… — Астапов сделал паузу, наблюдая за реакцией Чепаловского. — Вы будете играть товарища Сталина.
— Но товарища Сталина не было в Москве. Он был в Петрограде. Это все знают.
— Совершенно верно. Я не сказал, что вы будете играть главную роль. Ваша роль — дополнительная, в массовке: во время штурма Троицких ворот со стороны Александровского сада вы будете стоять поодаль от камеры, у края кадра. Скорее всего, вас будет видно на экране всего пять или шесть секунд, не больше сотни кадриков. Вас не будут гримировать в точности под Сталина. Вы будете лишь намеком на его присутствие, точнее сказать — даже не на физическое присутствие. Товарищ Сталин, ближайший соратник Ильича, был и остается моральной движущей силой революции, а ваша роль — выразить идею его участия в переломных московских событиях.
— Понимаю.
Видя, что Чепаловский не торопится с согласием, Астапов задумался, не будет ли с актером сложностей. Может, надо было выбрать какого-нибудь другого человека, находящегося в счастливом неведении относительно недавних исторических событий? Сталин, к его чести, во время Октябрьской революции был в Петрограде, но играл там далеко не главную роль. В те дни и ночи, когда Ильич, Троцкий, Бухарин и Зиновьев в Смольном институте для благородных девиц планировали восстание против Временного правительства, Сталина с ними не было — он сидел на Мойке и писал передовицы для партийной газеты. Чепаловский знал это не хуже Астапова — знал это как факт , и, наверное, придерживался традиционного мнения, что факты важнее всего. Это было что-то вроде суеверия: вера в то, что мир состоит из крохотных атомов — неизменяемых, неподвижных фактов. Этот псевдоматериализм отрезал человека от окружающего мира. Этот взгляд на мир означал, что, хоть человек и приобрел власть над светом и электричеством, он не может применить мощь своего разума к истории.
— Если вы сыграете удовлетворительно, в дальнейшем вам могут быть предложены и другие подобные роли, — сказал Астапов.
— Мне понадобится фуражка, — объявил актер.
— Я думал, усы…
— Нет, — твердо сказал Чепаловский. — Усы — это слишком очевидно. Достаньте мне фуражку. Может быть, сам Иосиф Виссарионович будет так любезен…
Астапов собрался было отрицать участие Сталина в этом деле, но решил не притворяться. Теперь он был уверен: Чепаловский — именно тот, кто ему нужен.
Десять
А где же был сам товарищ Астапов, когда большевики захватывали власть? По правде сказать, нигде — он тогда еще не был товарищем Астаповым, но существовал в некоем сером, неопределенном, безымянном состоянии. Пока он крутил ручку своей камеры, Первая мировая война пронеслась мимо с нечленораздельным ревом. Молодой человек все время ждал, что его призовут, и был разочарован, когда этого так и не случилось. Но он точно знал, что кавказец про него не забыл. Кавказец был не из тех, кто забывает. Молодой человек чувствовал, что за ним следят. Пусть это было лишь смутное чувство, предположение, сверхъестественное восприятие, не подтвержденное вещественными доказательствами, но время от времени кто-то подавал Астапову загадочные знаки: то у него вдруг появлялся пропуск или билет на поезд, то, проснувшись, он обнаруживал у изголовья революционную листовку, то ему становилось заранее известно про особенно зрелищную забастовку или демонстрацию.
Когда царь отрекся, синематографист был уверен, что его час пришел, но его так и не позвали. После визита в имение родственников он попрощался с отцом и вернулся в смятенную столицу — Петроград. Тем летом целый сонм революционных партий боролся за власть. Молодой человек не мог предвидеть, кто победит, но знал, что победа достанется той партии, в потайных рядах которой числится кавказец. Кинопленки было не достать, но молодой человек все равно таскал кинокамеру с собой, как символ, как талисман. Он знал, что должен преобразиться — как вся Россия, которую переплавляют в совершенно другую нацию, с новым именем, новым флагом и новым календарем. Молодой человек чувствовал, что раскололся, и часть его души навсегда канула в прошлое, непроглядное и глубокое, как океан. Его личная биография теперь принадлежала другому человеку, с которым он был в лучшем случае шапочно знаком. По старому стилю/по новому стилю.
Когда кавказец наконец-то дал о себе знать, он сделал это не напрямую, не показав лица и не назвавшись по имени. Молодому человеку через третьих лиц дали задание — для тех дней великих свершений оно было курьезно простым: возглавить экспроприацию кинотеатра на Невском. Что и было выполнено без каких-либо осложнений в ту ночь, когда Ильич возглавил правительство. Конечно, в кинотеатре нашлись только буржуазные фильмы. Кинематографист показывал их, как обычно — комедию про лошадь, которая не желает, чтоб ее подковали (человек во фраке бегает за лошадью по двору, спотыкаясь о ведра и кувыркаясь через кормушку), но щиты с афишами украсились новыми революционными лозунгами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
— Я предпочитаю театр.
— Театр умер, — сказал Астапов. — Это устаревшее буржуазное учреждение. Оно не соответствует нашей революционной эпохе, озаренной электрическим светом. Культура должна служить массам. Ставить индивидуальные спектакли, которые за один раз посмотрят лишь несколько сот человек — разбазаривание государственных денег, ведь один и тот же фильм можно за один вечер показать тысячам рабочих и крестьян по всей стране. А позволить ежедневно играть пьесу на сцене, без партийного контроля, открывая простор прихотям и злому умыслу отдельных актеров и режиссера — это значит утратить бдительность. Ведь можно снять безупречный фильм, который останется безупречным, сколько бы раз его ни показывали.
Чепаловский разглядывал большевистского комиссара, который пока не представился. И наконец сказал, слабо улыбаясь:
— В таком случае мне, пожалуй, пора задуматься о карьере в кино.
— Вас выбрали для участия в фильме, который снимает Наркомпрос, — сказал Астапов. — Это историческая агитдрама о штурме и захвате московского Кремля в октябре 1917 года.
На самом деле Кремль взяли только в ноябре 1917, и это был большей частью символический акт — через неделю после того, как большевики совершили переворот в Петрограде. Власть не обитала в Кремле уже двести лет, с тех пор, как цари переехали на север. Большевики разместили в Кремле свое правительство в первые же месяцы после революции, когда, ввиду опасности, что Петроград займут немцы, столицу наспех перенесли обратно в Москву.
— А что за роль? — спросил Чепаловский.
— Вы будете играть… — Астапов сделал паузу, наблюдая за реакцией Чепаловского. — Вы будете играть товарища Сталина.
— Но товарища Сталина не было в Москве. Он был в Петрограде. Это все знают.
— Совершенно верно. Я не сказал, что вы будете играть главную роль. Ваша роль — дополнительная, в массовке: во время штурма Троицких ворот со стороны Александровского сада вы будете стоять поодаль от камеры, у края кадра. Скорее всего, вас будет видно на экране всего пять или шесть секунд, не больше сотни кадриков. Вас не будут гримировать в точности под Сталина. Вы будете лишь намеком на его присутствие, точнее сказать — даже не на физическое присутствие. Товарищ Сталин, ближайший соратник Ильича, был и остается моральной движущей силой революции, а ваша роль — выразить идею его участия в переломных московских событиях.
— Понимаю.
Видя, что Чепаловский не торопится с согласием, Астапов задумался, не будет ли с актером сложностей. Может, надо было выбрать какого-нибудь другого человека, находящегося в счастливом неведении относительно недавних исторических событий? Сталин, к его чести, во время Октябрьской революции был в Петрограде, но играл там далеко не главную роль. В те дни и ночи, когда Ильич, Троцкий, Бухарин и Зиновьев в Смольном институте для благородных девиц планировали восстание против Временного правительства, Сталина с ними не было — он сидел на Мойке и писал передовицы для партийной газеты. Чепаловский знал это не хуже Астапова — знал это как факт , и, наверное, придерживался традиционного мнения, что факты важнее всего. Это было что-то вроде суеверия: вера в то, что мир состоит из крохотных атомов — неизменяемых, неподвижных фактов. Этот псевдоматериализм отрезал человека от окружающего мира. Этот взгляд на мир означал, что, хоть человек и приобрел власть над светом и электричеством, он не может применить мощь своего разума к истории.
— Если вы сыграете удовлетворительно, в дальнейшем вам могут быть предложены и другие подобные роли, — сказал Астапов.
— Мне понадобится фуражка, — объявил актер.
— Я думал, усы…
— Нет, — твердо сказал Чепаловский. — Усы — это слишком очевидно. Достаньте мне фуражку. Может быть, сам Иосиф Виссарионович будет так любезен…
Астапов собрался было отрицать участие Сталина в этом деле, но решил не притворяться. Теперь он был уверен: Чепаловский — именно тот, кто ему нужен.
Десять
А где же был сам товарищ Астапов, когда большевики захватывали власть? По правде сказать, нигде — он тогда еще не был товарищем Астаповым, но существовал в некоем сером, неопределенном, безымянном состоянии. Пока он крутил ручку своей камеры, Первая мировая война пронеслась мимо с нечленораздельным ревом. Молодой человек все время ждал, что его призовут, и был разочарован, когда этого так и не случилось. Но он точно знал, что кавказец про него не забыл. Кавказец был не из тех, кто забывает. Молодой человек чувствовал, что за ним следят. Пусть это было лишь смутное чувство, предположение, сверхъестественное восприятие, не подтвержденное вещественными доказательствами, но время от времени кто-то подавал Астапову загадочные знаки: то у него вдруг появлялся пропуск или билет на поезд, то, проснувшись, он обнаруживал у изголовья революционную листовку, то ему становилось заранее известно про особенно зрелищную забастовку или демонстрацию.
Когда царь отрекся, синематографист был уверен, что его час пришел, но его так и не позвали. После визита в имение родственников он попрощался с отцом и вернулся в смятенную столицу — Петроград. Тем летом целый сонм революционных партий боролся за власть. Молодой человек не мог предвидеть, кто победит, но знал, что победа достанется той партии, в потайных рядах которой числится кавказец. Кинопленки было не достать, но молодой человек все равно таскал кинокамеру с собой, как символ, как талисман. Он знал, что должен преобразиться — как вся Россия, которую переплавляют в совершенно другую нацию, с новым именем, новым флагом и новым календарем. Молодой человек чувствовал, что раскололся, и часть его души навсегда канула в прошлое, непроглядное и глубокое, как океан. Его личная биография теперь принадлежала другому человеку, с которым он был в лучшем случае шапочно знаком. По старому стилю/по новому стилю.
Когда кавказец наконец-то дал о себе знать, он сделал это не напрямую, не показав лица и не назвавшись по имени. Молодому человеку через третьих лиц дали задание — для тех дней великих свершений оно было курьезно простым: возглавить экспроприацию кинотеатра на Невском. Что и было выполнено без каких-либо осложнений в ту ночь, когда Ильич возглавил правительство. Конечно, в кинотеатре нашлись только буржуазные фильмы. Кинематографист показывал их, как обычно — комедию про лошадь, которая не желает, чтоб ее подковали (человек во фраке бегает за лошадью по двору, спотыкаясь о ведра и кувыркаясь через кормушку), но щиты с афишами украсились новыми революционными лозунгами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68