Его мать сообщила мне необходимые сведения». Правда, надо сказать, с появлением миссис Киншоу он стал другим человеком, приобрел уверенность в себе. Теперь он нашел подход и к Эдмунду. Твердость, решил он, твердость и ничего больше, и все будет хорошо; мальчики – это простейшие организмы.
Сам он пережил тяжелую полосу в связи с болезнью и смертью отца, с переездом в «Уорингс»; вспомнил прошлое, собственное детство и ожесточился. Но возможно, он преувеличил, возможно, он и не был тогда так несчастен? Когда ты уже немолод, не следует слишком доверяться памяти, но вот приехала миссис Хелина Киншоу, и все встало на свои места.
Миссис Киншоу. Он заерзал на диване, потому что он еще не решил, он еще чуточку тревожился, сомневался. Жизнь отучила его от скороспелых выводов.
Чарльз Киншоу на диване напротив не отрывал глаз от пригородных палисадников.
Мистер Хупер говорил:
– Это Трафальгар-сквер, это парк Сент-Джеймс, это Букингемский дворец...
– Я знаю.
Такси ныряло туда-сюда в потоки машин, и мистер Хупер не слушал, он объявлял улицы и здания, исходя из того, что знать их поучительно и приятно.
Киншоу сказал:
– Мы же в Лондоне жили.
– Ах, ну да! Это больница святого Георга...
Ему не нравилось тут с мистером Хупером. Как с чужим, как с учителем, что ли, в общем, странно. Он слова из себя не мог выдавить, только отвечал: да, нет. Они медленно шли по серым коврам универмага к отделу школьного обмундирования, и вокруг пахло духами и новой материей. Он думал: можно удрать, войти в лифт, спуститься, выбежать на улицу, а там потеряться.
Но ни к чему это. На улицах полно незнакомого народу, и там еще похуже, чем одному в Крутой чаще. Все толкутся, шумят. Он уже забыл, какой он, Лондон. Мистер Хупер сказал: «Нуте-с...» Подошел продавец в полосатых брюках, с сантиметром. Киншоу раньше только с мамой в магазины ходил. Его обмеряли, совали в рукава курточек, штанины шортов, и мистер Хупер разговаривал с тем полосатым про Киншоу через голову Киншоу, будто его самого тут и нет. Он молчал. Но когда посмотрел в большое зеркало и увидел себя самого, в черном с золотом, как Хупер, и заглянул самому себе в глаза, он понял, что теперь он пропал, теперь – все. Теперь начнется.
Хупер играл с серебряной картонной моделью, пускал с нее шарик, и шарик вертелся по спуску, опять и опять. Киншоу постоял, посмотрел и в бешенстве бросился по коридору, вниз по лестнице, через холл, к гостиной. Он больно стискивал руки.
Мистер Хупер наливал шерри из бутылки в два стаканчика. Окна гостиной были распахнуты на притихший газон.
Киншоу закричал:
– Это моя модель, ты ему отдала мою модель, я ее сам сделал, а ты ее отдала этому и даже не спросила! Не смей, не смей отдавать ему мои вещи!
Он увидел, как переглянулись мама и мистер Хупер, и понял, какая у них обоих мелькнула мысль, и ему захотелось броситься на них с кулаками из-за такой несправедливости. Он подумал: не нужен я им, зачем я им, им только Хупер их нужен, я тут лишний.
– Скажи ему, чтоб отдал. У него полно игрушек, у него всего полно. Пусть отдает мою модель.
– Чарльз...
– Она моя, моя, моя, и нечего ему цапать мои вещи.
Когда мистер Хупер подскочил к нему и ударил, пощечина звонко отозвалась у него в голове и по всей комнате, и мама охнула с ужасом, с облегченьем, а мистер Хупер еще постоял над ним не разгибаясь. А потом все стихло. Никто не двигался. Все молчали.
Тут зазвонил телефон. Мистер Хупер вышел за дверь, в холл.
– По-моему, тебе лучше уйти, Чарльз. Надеюсь, ты сам понял почему. И может, ты еще осознаешь, как ты меня расстроил.
Он на нее не взглянул.
Дверь у Хупера была закрыта, Киншоу пнул ее ногой и, запыхавшись, встал на пороге. У него на щеке еще горела пощечина.
Шарик крутился, крутился вниз по спуску.
– Отдай!
Хупер поднял на него глаза.
– Это моя башня. Я сам сделал. Лучше отдай.
– Ну, а почему твоя мать ее сюда принесла?
– А мне-то что! Отдай!
– И вообще. Ты ее сделал у нас, из нашего картона, с нашей краской, и вовсе она не твоя, а моя, в нашем доме ничего твоего нет.
Киншоу шагнул к постели. Плевать ему на Хупера, и пусть они все говорят, что хотят, а ему нужна модель, его модель, он так долго ее придумывал и строил, она такая трудная и так здорово у него вышла, и нечего Хуперу ее трогать.
– Отдай!
Хупер высоко поднял башню над головой.
– Я тебя изобью. Лучше отдай, говорю, слышишь!
– Слабо тебе меня избить. Я больной, я в постели, и они услышат. Ничего ты мне не сделаешь.
Киншоу бросился к нему. И тут Хупер взял и швырнул модель, швырнул через всю комнату. Она стукнулась об стенку и вверх тормашками шлепнулась об пол за ковром. А Хупер держал в левой руке шарик и смеялся.
Верхушка башни сломалась, картон измялся, перекосился мост. Флаг валялся на полу. Киншоу встал на коленки и все собрал. Когда он поднялся на ноги, в дверях стояла мама. Она сказала:
– Надеюсь, тебе очень, очень стыдно.
Глава шестнадцатая
– Ах, как чудно, что вы позвонили, вот умничка! – Голос у миссис Хелины Киншоу срывался, она чуть не задыхалась, у нее было не очень-то много друзей, и она не рассчитывала, что ее разыщут.
Она не позволяла себе скучать в «Уорингсе», все так удачно сложилось, такое везенье, один покой чего стоит. Хотя, честно говоря, когда мистер Хупер станет отлучаться в Лондон, а мальчики уедут в школу, ей будет... ну, одиноко, пожалуй; миссис Боуленд не совсем то, что надо, с ней не разоткровенничаешься...
Ну, да что уж там, им, конечно, повезло, мистер Хупер просто прелесть. И в воскресенье на коктейле было несколько дам, с которыми со временем можно наладить связь. Кажется, они восприняли ее не как экономку.
Но вот Энид Тайсон разыскала ее, позвонила, и она вспомнила, что есть еще другой мир, кроме этого дома, этого поселка, мир, где она жила и не всегда была несчастна, мир, не имеющий к Мистеру Джозефу Хуперу ни малейшего отношения. Миссис Энид Тайсон, правда, не вдова, но она развелась с мужем и столько пережила, что они понимают друг друга, находят общий язык. Миссис Киншоу поуютней устроилась в кресле.
Мистер Хупер слушал разговор в холле через приотворенную дверь кабинета. До сих пор никакие знакомые не звонили, и до него вдруг дошло, что миссис Киншоу всего два месяца тут, что у нее есть прошлое, о котором он далеко не все знает, друзья, о которых он понятия не имеет. Ему стало чуть-чуть не по себе.
Киншоу спускался по лестнице. Он услышал ее голос и замер.
– Ну, конечно, миленькая... конечно. Ой, ну что загадывать... откуда я знаю... может, нас тут и не будет... Да, да, нам тут очень хорошо, Чарльза просто как подменили, понимаете, очень важно, что для него есть компания... Ну, не без этого... кое-какие огорченья... да, и ревность, конечно... Нет, нет, ничего еще не ясно, Энид. Я пока ничего еще не решила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Сам он пережил тяжелую полосу в связи с болезнью и смертью отца, с переездом в «Уорингс»; вспомнил прошлое, собственное детство и ожесточился. Но возможно, он преувеличил, возможно, он и не был тогда так несчастен? Когда ты уже немолод, не следует слишком доверяться памяти, но вот приехала миссис Хелина Киншоу, и все встало на свои места.
Миссис Киншоу. Он заерзал на диване, потому что он еще не решил, он еще чуточку тревожился, сомневался. Жизнь отучила его от скороспелых выводов.
Чарльз Киншоу на диване напротив не отрывал глаз от пригородных палисадников.
Мистер Хупер говорил:
– Это Трафальгар-сквер, это парк Сент-Джеймс, это Букингемский дворец...
– Я знаю.
Такси ныряло туда-сюда в потоки машин, и мистер Хупер не слушал, он объявлял улицы и здания, исходя из того, что знать их поучительно и приятно.
Киншоу сказал:
– Мы же в Лондоне жили.
– Ах, ну да! Это больница святого Георга...
Ему не нравилось тут с мистером Хупером. Как с чужим, как с учителем, что ли, в общем, странно. Он слова из себя не мог выдавить, только отвечал: да, нет. Они медленно шли по серым коврам универмага к отделу школьного обмундирования, и вокруг пахло духами и новой материей. Он думал: можно удрать, войти в лифт, спуститься, выбежать на улицу, а там потеряться.
Но ни к чему это. На улицах полно незнакомого народу, и там еще похуже, чем одному в Крутой чаще. Все толкутся, шумят. Он уже забыл, какой он, Лондон. Мистер Хупер сказал: «Нуте-с...» Подошел продавец в полосатых брюках, с сантиметром. Киншоу раньше только с мамой в магазины ходил. Его обмеряли, совали в рукава курточек, штанины шортов, и мистер Хупер разговаривал с тем полосатым про Киншоу через голову Киншоу, будто его самого тут и нет. Он молчал. Но когда посмотрел в большое зеркало и увидел себя самого, в черном с золотом, как Хупер, и заглянул самому себе в глаза, он понял, что теперь он пропал, теперь – все. Теперь начнется.
Хупер играл с серебряной картонной моделью, пускал с нее шарик, и шарик вертелся по спуску, опять и опять. Киншоу постоял, посмотрел и в бешенстве бросился по коридору, вниз по лестнице, через холл, к гостиной. Он больно стискивал руки.
Мистер Хупер наливал шерри из бутылки в два стаканчика. Окна гостиной были распахнуты на притихший газон.
Киншоу закричал:
– Это моя модель, ты ему отдала мою модель, я ее сам сделал, а ты ее отдала этому и даже не спросила! Не смей, не смей отдавать ему мои вещи!
Он увидел, как переглянулись мама и мистер Хупер, и понял, какая у них обоих мелькнула мысль, и ему захотелось броситься на них с кулаками из-за такой несправедливости. Он подумал: не нужен я им, зачем я им, им только Хупер их нужен, я тут лишний.
– Скажи ему, чтоб отдал. У него полно игрушек, у него всего полно. Пусть отдает мою модель.
– Чарльз...
– Она моя, моя, моя, и нечего ему цапать мои вещи.
Когда мистер Хупер подскочил к нему и ударил, пощечина звонко отозвалась у него в голове и по всей комнате, и мама охнула с ужасом, с облегченьем, а мистер Хупер еще постоял над ним не разгибаясь. А потом все стихло. Никто не двигался. Все молчали.
Тут зазвонил телефон. Мистер Хупер вышел за дверь, в холл.
– По-моему, тебе лучше уйти, Чарльз. Надеюсь, ты сам понял почему. И может, ты еще осознаешь, как ты меня расстроил.
Он на нее не взглянул.
Дверь у Хупера была закрыта, Киншоу пнул ее ногой и, запыхавшись, встал на пороге. У него на щеке еще горела пощечина.
Шарик крутился, крутился вниз по спуску.
– Отдай!
Хупер поднял на него глаза.
– Это моя башня. Я сам сделал. Лучше отдай.
– Ну, а почему твоя мать ее сюда принесла?
– А мне-то что! Отдай!
– И вообще. Ты ее сделал у нас, из нашего картона, с нашей краской, и вовсе она не твоя, а моя, в нашем доме ничего твоего нет.
Киншоу шагнул к постели. Плевать ему на Хупера, и пусть они все говорят, что хотят, а ему нужна модель, его модель, он так долго ее придумывал и строил, она такая трудная и так здорово у него вышла, и нечего Хуперу ее трогать.
– Отдай!
Хупер высоко поднял башню над головой.
– Я тебя изобью. Лучше отдай, говорю, слышишь!
– Слабо тебе меня избить. Я больной, я в постели, и они услышат. Ничего ты мне не сделаешь.
Киншоу бросился к нему. И тут Хупер взял и швырнул модель, швырнул через всю комнату. Она стукнулась об стенку и вверх тормашками шлепнулась об пол за ковром. А Хупер держал в левой руке шарик и смеялся.
Верхушка башни сломалась, картон измялся, перекосился мост. Флаг валялся на полу. Киншоу встал на коленки и все собрал. Когда он поднялся на ноги, в дверях стояла мама. Она сказала:
– Надеюсь, тебе очень, очень стыдно.
Глава шестнадцатая
– Ах, как чудно, что вы позвонили, вот умничка! – Голос у миссис Хелины Киншоу срывался, она чуть не задыхалась, у нее было не очень-то много друзей, и она не рассчитывала, что ее разыщут.
Она не позволяла себе скучать в «Уорингсе», все так удачно сложилось, такое везенье, один покой чего стоит. Хотя, честно говоря, когда мистер Хупер станет отлучаться в Лондон, а мальчики уедут в школу, ей будет... ну, одиноко, пожалуй; миссис Боуленд не совсем то, что надо, с ней не разоткровенничаешься...
Ну, да что уж там, им, конечно, повезло, мистер Хупер просто прелесть. И в воскресенье на коктейле было несколько дам, с которыми со временем можно наладить связь. Кажется, они восприняли ее не как экономку.
Но вот Энид Тайсон разыскала ее, позвонила, и она вспомнила, что есть еще другой мир, кроме этого дома, этого поселка, мир, где она жила и не всегда была несчастна, мир, не имеющий к Мистеру Джозефу Хуперу ни малейшего отношения. Миссис Энид Тайсон, правда, не вдова, но она развелась с мужем и столько пережила, что они понимают друг друга, находят общий язык. Миссис Киншоу поуютней устроилась в кресле.
Мистер Хупер слушал разговор в холле через приотворенную дверь кабинета. До сих пор никакие знакомые не звонили, и до него вдруг дошло, что миссис Киншоу всего два месяца тут, что у нее есть прошлое, о котором он далеко не все знает, друзья, о которых он понятия не имеет. Ему стало чуть-чуть не по себе.
Киншоу спускался по лестнице. Он услышал ее голос и замер.
– Ну, конечно, миленькая... конечно. Ой, ну что загадывать... откуда я знаю... может, нас тут и не будет... Да, да, нам тут очень хорошо, Чарльза просто как подменили, понимаете, очень важно, что для него есть компания... Ну, не без этого... кое-какие огорченья... да, и ревность, конечно... Нет, нет, ничего еще не ясно, Энид. Я пока ничего еще не решила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47