Это было невозможно вынести: темное небо, ветер, воющий в соснах, дождь, который все лил и лил, и Сент-Клер на коленях, растирающий ее ладони. И когда он дотронулся пальцами до горла, чтобы нащупать пульс, я не выдержала:
– Разве вы не видите, – выкрикнула я, – что это бессмысленно?
Тогда он обернулся и взглянул на меня, лицо его было таким же безжизненным, как всегда. Что бы ни отражалось в его глазах, мне не было видно под тяжелыми полуопущенными веками.
– Вы правы, – сказал он. – Это бессмысленно.
– Ил, отвернувшись, он завернул неподвижную фигурку в яркий красный плащ и, взяв ее на руки, пошел по дорожке к дому. Следуя за ним, я смотрела, как тонкая белая рука Лорели соскользнула и повисла, раскачиваясь взад и вперед под дождем.
Глава VIII
Лорели Ле Гранд уже покоилась на семейном кладбище, дождь все продолжал лить, а мы сквозь череду безрадостных темных дней продолжали прозябать в Семи Очагах, как и раньше. Ее смерть почти ничего не изменила, и я поняла, что образ жизни здесь остался прежним. Сент-Клер уезжал и возвращался, как всегда, Старая Мадам, как обычно, что-то жевала целыми днями, сидя в своей коляске, даже Руперт никогда не вспоминал о своей матери и, казалось, не тосковал по ней. Я поняла, что Лорели Ле Гранд при жизни значила для своей семьи не больше, чем теперь, когда она была мертва. И было так грустно от того, что у нее, чья жизнь была такой несчастной и короткой – всего двадцать восемь лет, – не осталось никого, кто бы горевал о ее смерти.
Незадолго до Рождества погода прояснилась, и мрачные тучи унеслись, уступив на небе место глубокой и чистой синеве. В тот день, надев рабочую одежду и тяжелые сапоги, я позвала Руперта пойти в лес и выбрать елку для праздника, которую Вин срубит для нас. И как только мы вырвались из дома, мое настроение стало улучшаться, хотя я и видела повсюду следы разрушений после непогоды. Огромные ветви деревьев все еще лежали на земле, вырванные с корнем кусты висели на сучьях, заросли олеандра, мирта и жасмина были разнесены в клочья. И тем не менее птицы радостно и нежно пересвистывались в лесу, а солнце так пригревало сквозь деревья, что казалось, весна не за горами. Выбрав сосну, мы посмотрели, как Вин срубил ее, а потом набрали охапки маниоки и падуба для украшения дома. Руперт лазил на кипарис за гроздьями омелы, которая оплела дерево до самой макушки.
В Сочельник мы установили наше дерево между двумя высокими окнами в гостиной и нарядили его самодельными украшениями – сосновыми шишками, предварительно опушенными в краски, приготовленные Маум Люси из растений, гирляндами из хлопьев жареной кукурузы, звездочками и месяцем, вырезанными из цветной бумаги. Когда же мы зажгли на ветках крошечные свечки, наша елка стала просто красавицей. Руперт с загадочным видом повесил на елку приготовленные им подарки. Для отца – носовой платок тонкой работы, а для Старой Мадам – новый чепчик; и наконец, мы принесли аккуратно завернутые подарки для негров – табак, отрезы ситца и тому подобное; а для мальчиков Таун – рогатки, которые Руперт вырезал из бамбука, а также стеклянные шарики и кулек с леденцами; все это мы положили под елкой.
Рождественским утром меня разбудили голоса негров, поздравляющие друг друга с праздником, они звучали так весело в рассветной тишине. Но потом, когда мы позавтракали, и Руперт нашел подарки для него (хотя и скромные, но добытые на с таким трудом сэкономленные деньги), и я велела Марго привести всех работников в гостиную, их радость куда-то улетучилась. Они были молчаливы и угрюмы, пока я раздавала им подарки, и даже спиртное, которое по моему указанию подала им Марго, их не развеселило. Подарки, которые я приготовила для Таун и ее детей, так и остались лежать под елкой, потому что они не явились вместе со всеми.
Когда негры ушли, я взяла эти свертки и отправилась к хижине Таун, потому что не хотела, чтобы она чувствовала себя обделенной. Дверь была широко распахнута, так как в тот день было тепло, как в сентябре. Я увидела, что праздник побывал здесь уже до меня. Лем и Вилли сидели на полу, разложив вокруг себя содержимое уже опустошенных рождественских чулков для подарков, и глаза их сияли от радости.
Я весело сказала им: "Веселого Рождества, Лем, веселого Рождества, Вилли", – и положила им на колени мои подарки. Они с детской застенчивостью посмотрели на меня.
– Ну, – спросила я их, – что надо сказать, когда вам вручают подарки? Так вот, надо ответить: "Спасибо".
Но прежде чем они успели повторить за мной этот урок, на пороге появилась Таун и, прислонившись к косяку, встала в дверях.
– Доброе утро, Таун. Для тебя здесь тоже есть подарок.
Она даже не взглянула на сверток, что я протянула ей, и сказала мальчикам:
– Вилли, Лем, о дайте их ей обратна.
Их глаза метнулись от меня к матери, но они не шевельнулись, чтобы вернуть свои подарки. И, увидев мольбу в их глазках, я обратилась к Таун.
– Что ты дурачишься? – спросила я ее.
Она мягко улыбнулась, той туманной улыбкой, которая была мне так неприятна.
– Нет, мэм, – нежным голосом пропела она, – но нам не надо ваши подарки.
– Ты, наверное, не поняла, – объяснила я, – сегодня все получили подарки.
Ее большие глаза не отрываясь смотрели на меня.
– Да, мэм, знаю. – Она говорила так, словно перед ней слабоумная. – Это вы не поняли. Нам не надо ваши подарки, даже чтобы не было их у нас в доме! – Затем она наклонилась к Лему и Вилли, взяла у них свертки и протянула мне.
Но я разозлилась. И к тому же хотела, чтобы она поняла это.
– Ты слишком много себе позволяешь, – сказала я ей. – Если ты не будешь следить за собой, я скажу о твоей дерзости мистеру Ле Гранду.
Она понимающе улыбнулась и прошла мимо меня к другой двери, где и выбросила свертки на улицу, словно это был мусор. Затем повернулась ко мне.
– А тепер вам лучче уйти, – сказала она бархатным голосом.
Мы стояли, глядя друг другу в глаза, но она не отводила взгляда. Это я, понимая, что сцена выглядит нелепо, резко повернулась и пошла прочь; но образ ее бронзового тела и больших томных глаз стоял передо мной; и почему-то я вспомнила леопарда, которого видела когда-то в цирке. Леопард ходил по узкому пространству своей клетки с царственным равнодушием, которого не сломил даже плен.
Неделя после Рождества оказалась весьма утомительной. Негры ленились на работе, и я узнала от Маум Люси, что они рассчитывали на положенные три дня отдыха. Когда я обругала их за лень, они вежливо стали уверять меня, что "всегда у нас было три дня от Рождества". Когда я поняла, что все они выполняют свою работу кое-как, даже Маум Люси и Марго, я дала им их выходные; а когда и Руперт по их примеру засопротивлялся занятиям, я позволила отдыхать и ему. Я, как могла, поддерживала порядок в доме и следила за тем, чтобы стол был накрыт как следует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80