Приглашение Мак-Алистеров, добрейшей шотландской четы, в качестве смотрителей дома, под наблюдением Стивена Перселла они должны заботиться о Старой Мадам, которая так и лежала глыбой, живая не более, чем ее сын, смерть которого оборвала в ней ходовую пружину ее жизни.
Но теперь уже все это позади. Посуда и другие мелочи упакованы, опись имущества произведена, счета оплачены через Стивена Перселла. Сундуки с нашей одеждой – Руперта, Дэвида, Тиб и моей – еще вчера отвезены в Дэриен Вином. И скоро он увезет отсюда и нас. Да, это мое расставание с Семью Очагами.
Я ушла из бухты и направилась по тропинке, ведущей к хижинам, теперь пустым. И по дороге я заметила перемены, которые подействовали на меня угнетающе. Уже повсюду ощущался налет запустения. Сорняки разрослись по саду и хлопковым бороздам, по дорожкам, и я представила себе, как всемогущая воля природы уничтожает безжалостно то, что пытался здесь создать человек. Я вспомнила время, когда здесь раздавались и свист косы, и звон плуга, когда перекликались и смеялись негритянские голоса, и теперь мне почудилось здесь что-то пугающее, похожее на смерть посреди этой тишины.
Добравшись до "улицы" между хлопковым полем и хижинами и пройдя по ней почти украдкой, я заглядывала в открытые двери. Только беспорядок и пустота открывались моим глазам. Из хижин унесли все, что только можно. Даже ситцевые занавески были сняты с карнизов. И окна смотрели пусто, как невидящие глаза слепого.
Я постояла на "улице" возле амбара, под соснами, чей шелест скорее был частью тишины, чем шумом, вспомнила тех, кто месил эту землю в атласную коричневую массу. Стелла, Большая Лу, дядюшка Эрли, Линетта, Джон Итон, Клэренс. Как ловко выплясывали по глине их ноги в тот вечер, на празднике рисового зерна. Теперь и они в прошлом. Никогда больше их проворные пятки ни станцуют на этой лужайке. Никогда над хижинами не прозвенит беззаботный смех. Река затопит рисовые поля и подберется к садам; сорняки захватят и дом; вскоре он будет стоять покинутым и опустевшим, и только несчастные призраки будут бродить по нему.
Погрустневшая, я возвращалась к дому, по дороге твердя себе, что никогда не забуду маленькую бухточку или неподвижную тишину болотной топи, и стараясь запечатлеть в памяти все эти места, которые так полюбила. В моей прощальной прогулке оказалось столько боли. В Семи Очагах я лелеяла такие высокие мечты, думала, что так чудесно переменится моя судьба. Мне не удалось воплотить свои мечтания в жизнь. Все это оставалось позади. Но, несмотря на боль, со мной оставалась и радость.
Часом позже, взявшись с Рупертом за руки, следуя за Тиб, несущей на руках Дэвида, мы спускались по дорожке на пристань, где Вин ждал нас в лодке. Через минуту мы уже плыли по каналу.
Как когда-то Таун, я не сводила глаз с Семи Очагов. Дом величественным взором провожал нас, высоко вознеся свои семь труб к небу, и щемящая тоска сжала мне сердце. Солнце, которое теперь уже было высоко, изменило его облик, осветив во всем великолепии. Казалось, это какой-то волшебный замок. Но не по этому мимолетному очарованию болело сердце.
Для меня Семь Очагов обладали другим очарованием, которое воспламеняется в каждом сердце, когда слышишь слово "домой". Ведь он был моим домом, единственным за всю жизнь. И я никогда не перестану любить и оплакивать его.
Руперту тоже было больно это расставание. Он вдруг прижался ко мне, словно ему было легче, когда рядом близкий человек.
– Ты думаешь, нам понравиться в Миссури, Эстер? – Голос его был печален.
– Конечно, Руперт, я уверена.
– А я когда-нибудь вернусь в Семь Очагов?
– Обязательно. Они будут ждать тебя всегда. Когда ты вырастешь…
Он нетерпеливо перебил меня:
– Но в Миссури мы тоже сможем найти свой дом – правда?
– Конечно, найдем, – ответила я и представила хижину на делянке так ясно, будто уже перенесла в ней и долгую холодную зиму, и жаркое засушливое лето, и бесконечный тяжкий труд. Я взяла Руперта за руку и крепко пожала ее. Мне тоже было горько и страшно.
Но, подплывая к Дэриену, я забыла грусть и страх, потому что на пристани стоял Руа. И когда лодка направилась к причалу по золотистым от солнечных пятен волнам, он приветственно поднял руку. Так, с высоко поднятой рукой, он и стоял, ожидая нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Но теперь уже все это позади. Посуда и другие мелочи упакованы, опись имущества произведена, счета оплачены через Стивена Перселла. Сундуки с нашей одеждой – Руперта, Дэвида, Тиб и моей – еще вчера отвезены в Дэриен Вином. И скоро он увезет отсюда и нас. Да, это мое расставание с Семью Очагами.
Я ушла из бухты и направилась по тропинке, ведущей к хижинам, теперь пустым. И по дороге я заметила перемены, которые подействовали на меня угнетающе. Уже повсюду ощущался налет запустения. Сорняки разрослись по саду и хлопковым бороздам, по дорожкам, и я представила себе, как всемогущая воля природы уничтожает безжалостно то, что пытался здесь создать человек. Я вспомнила время, когда здесь раздавались и свист косы, и звон плуга, когда перекликались и смеялись негритянские голоса, и теперь мне почудилось здесь что-то пугающее, похожее на смерть посреди этой тишины.
Добравшись до "улицы" между хлопковым полем и хижинами и пройдя по ней почти украдкой, я заглядывала в открытые двери. Только беспорядок и пустота открывались моим глазам. Из хижин унесли все, что только можно. Даже ситцевые занавески были сняты с карнизов. И окна смотрели пусто, как невидящие глаза слепого.
Я постояла на "улице" возле амбара, под соснами, чей шелест скорее был частью тишины, чем шумом, вспомнила тех, кто месил эту землю в атласную коричневую массу. Стелла, Большая Лу, дядюшка Эрли, Линетта, Джон Итон, Клэренс. Как ловко выплясывали по глине их ноги в тот вечер, на празднике рисового зерна. Теперь и они в прошлом. Никогда больше их проворные пятки ни станцуют на этой лужайке. Никогда над хижинами не прозвенит беззаботный смех. Река затопит рисовые поля и подберется к садам; сорняки захватят и дом; вскоре он будет стоять покинутым и опустевшим, и только несчастные призраки будут бродить по нему.
Погрустневшая, я возвращалась к дому, по дороге твердя себе, что никогда не забуду маленькую бухточку или неподвижную тишину болотной топи, и стараясь запечатлеть в памяти все эти места, которые так полюбила. В моей прощальной прогулке оказалось столько боли. В Семи Очагах я лелеяла такие высокие мечты, думала, что так чудесно переменится моя судьба. Мне не удалось воплотить свои мечтания в жизнь. Все это оставалось позади. Но, несмотря на боль, со мной оставалась и радость.
Часом позже, взявшись с Рупертом за руки, следуя за Тиб, несущей на руках Дэвида, мы спускались по дорожке на пристань, где Вин ждал нас в лодке. Через минуту мы уже плыли по каналу.
Как когда-то Таун, я не сводила глаз с Семи Очагов. Дом величественным взором провожал нас, высоко вознеся свои семь труб к небу, и щемящая тоска сжала мне сердце. Солнце, которое теперь уже было высоко, изменило его облик, осветив во всем великолепии. Казалось, это какой-то волшебный замок. Но не по этому мимолетному очарованию болело сердце.
Для меня Семь Очагов обладали другим очарованием, которое воспламеняется в каждом сердце, когда слышишь слово "домой". Ведь он был моим домом, единственным за всю жизнь. И я никогда не перестану любить и оплакивать его.
Руперту тоже было больно это расставание. Он вдруг прижался ко мне, словно ему было легче, когда рядом близкий человек.
– Ты думаешь, нам понравиться в Миссури, Эстер? – Голос его был печален.
– Конечно, Руперт, я уверена.
– А я когда-нибудь вернусь в Семь Очагов?
– Обязательно. Они будут ждать тебя всегда. Когда ты вырастешь…
Он нетерпеливо перебил меня:
– Но в Миссури мы тоже сможем найти свой дом – правда?
– Конечно, найдем, – ответила я и представила хижину на делянке так ясно, будто уже перенесла в ней и долгую холодную зиму, и жаркое засушливое лето, и бесконечный тяжкий труд. Я взяла Руперта за руку и крепко пожала ее. Мне тоже было горько и страшно.
Но, подплывая к Дэриену, я забыла грусть и страх, потому что на пристани стоял Руа. И когда лодка направилась к причалу по золотистым от солнечных пятен волнам, он приветственно поднял руку. Так, с высоко поднятой рукой, он и стоял, ожидая нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80