Тысячи людей выжидающе смотрели на него, и Зиндерманн, прочистив горло, с импровизированной платформы, построенной из пустых ящиков, оглянулся через плечо на наблюдающих за ним Мерсади и Эуфратию. Чтобы слова долетели до самых дальних уголков зала, на трибуне был установлен портативный вокс-передатчик, но Зиндерманн был уверен, что поставленному голосу итератора не нужны никакие усилители. Но вокс-связь все же была необходима, выступление могли услышать те, кто не имел возможности прийти на собрание, и техники сумели подключить портативный приемник к общей системе связи корабля.
Слова Зиндерманна должна была услышать вся флотилия.
Он улыбнулся собравшимся и отпил воды из стоящего на трибуне стакана.
Перед итератором расстилалось море нетерпеливых лиц, жаждущих услышать слова мудрости. Что же он им скажет? Зиндерманн опустил взгляд на листок, исписанный заметками, которые приходили ему в голову во время скитаний по недрам корабля. Затем он снова оглянулся на Эуфратию, и ее улыбка согрела ему сердце.
Зиндерманн еще раз посмотрел на свои записи, но слова показались ему банальными и пустыми.
Он скомкал листок в плотный шарик, уронил на пол и тотчас ощутил одобрение Эуфратии, от которого кровь быстрее побежала по венам.
– Друзья мои, – заговорил он. – Мы живем в странное время, и сейчас происходят события, которые поразят вас, как поразили меня. Вы пришли услышать слова святой, но она попросила меня обратиться к вам, рассказать об увиденном ею и о том, что должны делать мужчины и женщины истинной веры.
В голосе итератора прозвучала некоторая таинственность и вместе с тем сожаление об ужасных известиях, которые ему предстоит обнародовать.
– Воитель изменил Императору, – отчеканил он и замолчал, позволяя неизбежным возгласам недоверия и гнева заполнить зал.
Голоса людей поднимались и затихали, словно морские волны, но Зиндерманн не мешал бурлению толпы, точно зная, в какой момент надо будет продолжить выступление.
– Знаю, знаю, – произнес он немного погодя. – Вы считаете, что это немыслимо, и совсем недавно я бы с вами согласился. Но это правда. Святая показала мне свое видение, и оно наполнило мою душу смертельным холодом. Я смотрел на распаханные войнами поля, чувствовал ветер, обдирающий плоть с костей, видел обращенные к небу глаза людей, которые могли только мечтать о мире, любви, справедливости. Я вдохнул воздух, и он имел привкус крови, друзья мои. В нем был запах разлагающихся тел мертвецов, которых мы сочли своими врагами, и за что? За то, что они не захотели стать частью нашего постоянно воюющего Империума? А может, они видели дальше, чем мы? Возможно, потребовался свежий взгляд со стороны, чтобы увидеть то, чего мы уже не способны узреть.
Публика притихла, но Зиндерманн видел, что многие люди все еще считают его безумцем. В толпе было множество верующих, но не все. И если почти каждый мог принять божественность Императора, то лишь немногие были в состоянии смириться с фактом предательства Воителя. Мало у кого укладывалось в голове, как можно отвергнуть, предать такого замечательного правителя.
– Когда мы отправлялись в так называемый Великий Крестовый Поход, его целью было нести свет и знания в дальние уголки Галактики, и какое-то время так оно и было. Но, друзья мои, взгляните на нас сейчас – когда в последний раз мы принесли другим мирам что-либо, кроме убийства? Мы приносим с собой самые разнообразные способы лишения жизни: изматывающие осады и противостояния в грязных, мокрых окопах, когда небо разрывается от артиллерийских обстрелов. И люди, ведущие нас, не намного лучше! Что можно ожидать от цивилизаций, когда их встречают Воитель, Головорез, Кривой? Они видят Астартес, одетых в бронированные доспехи, марширующих под жестокую музыку гремящих болтеров и ревущих цепных мечей. Какая цивилизация могла бы принять нас без сопротивления?
Зиндерманн почувствовал, что настроение толпы переменилось, и понял, что возбудил их интерес. Теперь пора было затронуть чувства.
– Взгляните, что мы оставляем после себя! Множество мемориалов в честь кровопролития!
Загляните в Совет Луперкаля, где в светлых залах выставлены на всеобщее обозрение кровавые орудия войны, подивитесь их жестокой красоте, пока они ждут своего часа. Мы смотрим на это оружие с любопытством, но забываем о том, сколько человеческих жизней на счету этих инструментов смерти. Мертвые не могут говорить с нами, они не в силах вместе с нами просить о мире, а тем временем память о них теряется и исчезает. Несмотря на ряды могил, несмотря на все триумфальные арки и вечные огни, мы забываем павших, поскольку боимся вспоминать, что они сделали, и при этом не оглянуться на себя.
Во время выступления Зиндерманн ощутил, как его переполняет удивительная энергия, слова лились свободно, и каждое из них срывалось с губ словно помимо его воли, как будто рожденное чужим, более красноречивым талантом.
– Уже два столетия мы ведем войны в разных звездных системах и до сих пор не усвоили их уроков. Нам следует учиться у павших, поскольку они были главными свидетелями сражений. Только им ведом ужас и неизбежный провал любой войны. От поколения к поколению мы передаем эту болезнь, поскольку не слышим предостережений тех, кто пал жертвой воинской гордыни, алчности или искаженной идеологии.
Начиная с передних рядов, а затем по всему залу прогремели дружные аплодисменты, и Зиндерманн представил, что и на других кораблях, где могли слышать его речь, произошло то же самое.
На глазах итератора выступили слезы, пальцы побелели от напряжения, вцепившись в края трибуны, а голос растроганно задрожал.
– Пусть павшие на полях сражений возьмут нас за руки и поделятся с нами самой драгоценной истиной: не надо войны, пусть будет мир!
Люций ворвался в помещение, которое, скорее всего, являлось тронным залом. Мозаичный орнамент на полу представлял собой сложный узор, и казалось, будто при движении по полу пробегает рябь. В противоположном конце зала сверкнула вспышка болтера, но Люций успел укрыться за огромным клавесином, и лишь осколки мозаики окатили его с ног до головы.
Вокруг него, заполняя все пространство центральной башни Дворца Регента, гремела космическая музыка. Подвески хрустальных люстр поблескивали и вибрировали в такт какофонии идущего внизу сражения. Все помещение было заставлено инструментами, и за каждым сидел сервитор, запрограммированный на отдельную партию священной симфонии Певцов Войны. Трубы огромных органов уходили ввысь под лучи молочно-белого утреннего света, еще выше висели десятки позолоченных колоколов, а вдоль стен стояли ряды бронзовых клеток с бритоголовыми хористами, выводящими мелодию слепого благоговения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77