.. Я много таких видел, их спасали, если не слишком долго...
Помог ему перебраться в кресло, в котором до этого сидел, здесь светлей всего. Заглянул в разрезы, вижу, он основательно потрудился... Наложил повязку тугую, уколол ему несколько средств, которые всегда со мной, армейские шприц-тюбики - кордиамин, камфара... Побежал к телефону, а это у магазина, метров триста. Пока бежал, все думал... Вернулся, он полулежит в кресле, сознание не потерял. Увидел меня, попытался подняться, говорит:
- Жить хочу... Лева, жить...
-Будешь, Миша, будешь... кровь я остановил, сейчас приедут...
Смотрю на него - что-то не так... Бледность с синевой, холодный пот на лице, он плывет, сознание теряется... Он начал булькать, синеть, хватать воздух белыми губами...
Похоже, эмболия...
Крупные вены, которые он разрезал, могли втянуть много воздуха, а он в ванной... полчаса был?.. час? и потом, пока я звонил... Если так, он обречен, я не могу помочь, и никто уже не поможет.
- Хочу жить ... - он еще раз говорит, хриплый вдох, и потерял сознание. Я вижу, он умирает, сейчас умрет, и ничего сделать не могу.
Он снова открыл глаза:
- Нельзя... было...
- Что, что - нельзя?
- И- изменять...
- Лицо?..
Он хватал воздух, губы прилипли к зубам, глаза блуждали.
-Ну, ты... ду-рак... Не-ет....
- Молчи, сохраняй силы, сейчас приедут...
Он больше ничего не сказал, окончательно закрылся. Что я мог сделать, тончайший хирург, микроскопические мои швы... У него в груди сидел огромный ком воздуха. Что я мог голыми руками... И никто, я думаю, уже не мог.
Я сжимал руки от бессилия, он умирал.
Он умер. Я смотрел, как изменяется его лицо. Сначала рябь по коже... мелькнули знакомые черты, его улыбочка гнилая, которую я так удачно стер, она проявилась снова... Потом исчезла. Лицо менялось.
Через полчаса он стал таким, каким себя нарисовал.
Мечта, наконец, исполнилась, он таким стал. Молчание и благородство.
Я же говорил, ничего подобного не делал, и не приближался. Никогда бы не смог, это выше моего искусства. Это серьезней лица.
Он-таки добился своего, но какой ценой! Зачем?..
Не мне его судить.
Я в чудеса не верю. Значит, все это было в нем, картины не лгали.
Скорая приехала через пятьдесят минут.
***
Может, и было в нем, но он не мог, не умел ни сказать, ни как-то по-другому себя выразить. Только живопись!.. Только в ней он был прост и глубок, а жизнь таскала его по углам, затягивала мелочами... Он так и погряз в жизни, и в этом, конечно, была причина его поступка. Он понимал, что потерял, хотя куражился и хулиганил.
Все-таки, что он хотел сказать в конце... Я так и не понял. Вы скажете, какое значение... Да, да, да, и все же... Мне бы, конечно, хотелось, чтобы в продолжение одного нашего разговора...
- Се-бе... се-бе... - он бы сказал.
Изменять - себе. Нельзя - себе - изменять... Надо быть - собой.
Чтобы он понял.
Но зачем?.. Какое жалкое тщеславие, заставить умирающего поверить в твою правду!.. Пусть умрет с миром. С миром все равно, не умер. Ну, не знаю, не знаю... хотя бы без ощущения ошибки, бесполезности усилий... Ведь есть картины, а провалы и попытки... у кого их не было...
Потом я нашел другой ответ, совсем простой. И поверил в него, он больше похож на правду.
Никакого "прозрения". Нельзя было изменять - проект. Он же говорил, по проекту в здании должно было быть три этажа, два вспомогательных и галерея наверху, а ему было мало, мало - и он налепил еще два этажа галерей.
Но все-таки, лучше сказать - не знаю. Не стоит придумывать концы историям, которые не кончаются.
***
Утром пришли какие-то родственники, тут же нашлись. Марина... я не хотел смотреть ей в лицо. Отдал все доллары, которые еще были у меня, думал, взять работы или не брать, которые купил... Она увидела, что стою, говорит берите, вы лучше им найдете применение, или что-то в этом роде, едва слышно, но понятно. И я решил, что это так, возьму... их восемь набралось. Каюсь, прихватил и одного президента, самого мордастого. Заглянул под матрац, таблетки там. Я посмотрел на них и ушел. После всего и мысли не было, словно выжгло... во второй раз.
Шел и чувствовал себе мародером на могиле. В общем-то я спасал, но как бы в свою пользу, и это меня мучило всю дорогу. Автобусом до городка, потом поездом до Таллина, и в ту же ночь выехал в Москву. Опустошен, подавлен, но быстро заснул на верхней полке, крепко спал и проснулся, когда поезд скользил вдоль московского перрона.
Вернулся домой. Разбит на всех фронтах. Но я вернулся.
Возвращение
***
С вокзала сразу поехал к своему убежищу. Что меня туда потянуло, трудно сказать. Не хотел никого видеть, мечтал выспаться в тишине. А может и предчувствие беды... что-то все-таки было...
Вошел в вестибюль и увидел - тумба свернута, кругом разбитые кирпичи, все обильно посыпано черным пеплом. Искореженная дверь лежит на земле. Кое-как пробрался через завалы, заглянул вниз - там все сожжено, голые черные стены, даже стеллажи сгорели начисто, что уж тут говорить о живописи и графике...
События восстановить было нетрудно. К зданию подогнали трактор, об этом говорили следы гусениц снаружи... отвалили тумбу, расковыряли дверь, каким-то образом зацепили тросом и вырвали из дверной рамы, при этом разрушили часть стены. Не нашли сокровищ, золота, увидели холсты да бумажки, и озверели от разочарования. Полили бензином и подожгли.
К моему счастью, некоторые ценные приобретения я перед отъездом перетащил на Пруды, чтобы подробно описать их, но это небольшая часть коллекции. Так я лишился почти всего, что с такими усилиями собирал тридцать лет.
Повернулся и ушел. Даже отчаяния не было, тупая усталость...
***
Но это не все. Меня еще раз тряхнуло. И вернуло к жизни.
Пришел домой. Мигель, конечно, здесь, он весь в квартире. Вошел и сразу смотрю - напротив кровати самые мои дорогие улицы, две.
Их нет!..
Кинулся во вторую комнату, там на стенах, двумя плотными рядами должны висеть остальные...
Ничего!.. Пустые стены, несколько рисунков, и все. Я в чулан, где у меня стеллаж - папки с рисунками на месте. Где же Мигель?
Мысли метались, ничего сообразить не мог, в эти минуты я, видимо, слегка свихнулся. Как лунатик иду на кухню, по дороге включаю автоответчик, есть у меня такое чудо... и первым слышу голос своего приятеля, фотографа... " ... давно сделано... забери, твой Мигель доконал меня унылостью..."
Ключ, я же дал ему ключ, просил сделать слайды!
Мигель цел. Я бы не выдержал третьего удара...
И такое счастье нахлынуло, что я зарыдал, сказалось, видимо, все, что произошло. Просто вывернуло наизнанку, с детства такого не случалось...
Меня трясло несколько минут, пока телефонный звонок не привел в чувство. Из клиники, есть работа...
***
Недавно выдался целый свободный день, и я смотрел свои картины, те, что остались. Сорок семь работ, и главное - двадцать пять холстов Мигеля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25