выдвинуться, снискать имя и славу, достичь в армии большого командного положения.
Мартынюк отозвался сразу же, как только Федянский приказал телефонисту вызвать КП командующего. По первому же звуку его голоса, густому, с хрипотцой, плотно наполнившему телефонную трубку, Федянский почувствовал, что Мартынюк не просто ожидал его звонка, а в нетерпении, и что у командующего приготовлено для него что-то важное. Но вначале Мартынюк спросил про Остроухова – как он?
– Плох, товарищ генерал-лейтенант. Надо бы поскорее везти...
– Машина сейчас подойдет, уже отправляется, мне доложили. Пошли бойца навстречу, чтоб шофер в лесу не блукал. Немцы что – тихо?
– Примолкли, – ответил Федянский, поднимая над краем окопа голову с телефонной трубкой, прижатой к уху, и всматриваясь вперед, туда, где над чернотою низких кустов, оторвавшихся от леса и выдвинувшихся в поле, розовело, мерцая и подрагивая, зарево городских пожаров. Свет этого зарева, несмотря на немалое расстояние, достигал леса, слабым багрянцем красил листву, стволы и сучья деревьев, фигуры и лица снующих меж стволов людей, придавая всему вокруг что-то неестественное, нарочито-сделанное, театральное.
– Даже ракет не бросают, – сказал Федянский, поглядев и послушав некоторое время.
– Зачем им ракеты – им и так видно. Да и спят, сволочи. Они ведь по режиму воюют, не как-нибудь... Полки исходные заняли?
Мартынюк спросил это уже совсем по-деловому, озабоченно, так, будто в нем уже не осталось никакой памяти об Остроухове, даже без следов того настроения, с каким он принял печальную весть и какое еще звучало в нем минуту назад, когда он справлялся о комдиве.
– В основном – заняли, товарищ генерал-лейтенант, – ответил Федянский.
– Это ты как – по донесениям говоришь или сам проверял?
– По донесениям, – ответил Федянский, слегка удивленный этим вопросом Мартынюка. В дивизии с самого начала дело было поставлено так, так были все вышколены Остроуховым, что никогда не случалось, чтобы донесения низших командиров оказывались ошибочными или не совсем точными.
– Надо самому проверять! – наставительно и недовольно сказал Мартынюк. – Люди – они, знаешь, и наврать могут...
– Хорошо, – сказал Федянский, задетый недоверием к дивизионным командирам и подавляя в себе это чувство. – Я проверю еще раз, сам.
– Бойцов накормили?
– Часть накормили, часть еще нет.
– Чего так долго возитесь? Эдак до утра не кончите.
– Кухни лимитируют, товарищ командующий. Одной закладки на всех не хватило, сейчас котлы загрузили снова.
– Ну, поторопи там, поторопи... На фронт прибыли, понимать надо...
Мартынюк поспрашивал еще, чем заняты в батальонах, и когда он спросил про водку, есть ли в запасе водка и хватит ли хотя бы по сто граммов на всех бойцов, Федянский окончательно догадался, что кроется за устроенным ему опросом.
– Ну, вот что... – сказал Мартынюк вязким басом и выдержал небольшую паузу. – Время наступления – пять ноль-ноль. Оповести весь комсостав, и чтоб все было готово.
– Но, товарищ генерал... – растерянно сказал Федянский, с такою бессознательною силою прижимая телефонную трубку, что даже стало больно уху.
– Никаких «но»! – тут же перебил Мартынюк. – Немцы свежие части в город вводят! Промедлим, себе хуже сделаем. Тебе же самому хуже будет и всему твоему народу. Немцев здесь и так порядком, а вольют подкрепления – тогда их нипочем не сковырнуть. Пять ноль-ноль, зарубил? Собери комсостав, оповести, поставь конкретные задачи. Ось направления – на больницу. Прежде всего больницу надо взять – она, проклятая, выперла наперед, весь город собой закрывает. Нацель на нее один батальон полностью, пусть у него эта задача будет главной. С людьми поработайте, чтоб прониклись, объясните всю важность...
– Но ведь было же договорено... С таким расчетом мы...
– Договорено, с расчетом!.. А теперь обстановка изменилась, понял? Тем расчетом теперь только ж... подтереть!
Голос Мартынюка был уже предельно полон грубого напора и на последних словах почти что сорвался в крик. Одновременно в голосе генерала угадывалось, слышалось и что-то нервное, беспокойное. Походило на то, что Мартынюк боялся, как бы Федянский не вздумал упираться так же, как Остроухов. И, боясь этого, он и нажимал заранее на тон, чтобы с самого же начала оседлать, подчинить Федянского и в зародыше подавить в нем движение сопротивляться.
Никаких точных данных о свежих немецких частях, про которые упоминал Мартынюк, у него не было. Подкрепления эти были всего лишь предположением штаба армии, ничем не подтвержденным и даже не вытекающим из общей ситуации, потому что все говорило, что В. перестал быть для немцев главным направлением и, следовательно, перебрасывать сюда какое-либо значительное количество войск им уже незачем.
Другое заставляло Мартынюка нервничать и снова настаивать на немедленном наступлении на город, – благо, Остроухов теперь уже не мог помешать. Предстояло доносить по прямому проводу о принимаемых мерах, и Мартынюк, от минуты к минуте впадая во все большее волнение, не находил себе места из-за того, что уступил Остроухову и уступка его непременно будет расценена как промедление в исполнении директив, как его личная слабость, как неспособность осуществлять волевое и энергичное руководство на вверенном участке... Расценена с соответствующими в отношении него выводами и мерами наказания. А Мартынюк хорошо знал и не раз видел на судьбах иных своих товарищей и сослуживцев, какого рода выводы умел делать и какие меры наказания мог применять тот, чей голос звучал на другом конце прямого провода...
– А как же артполк, товарищ командующий, ведь он же еще не прибыл? Как же с артиллерийским обеспечением? – забормотал Федянский в трубку. Ему сделалось нестерпимо жарко, душно, даже заколотилось сердце, точно его по самую шею погрузили в горячую ванну. Засунув за воротник гимнастерки палец, он потянул, чтоб расслабить петли, чтоб было свободней дышать. – Кто же нас будет поддерживать?
– Не бойся, одни не останетесь. Поддержкой обеспечим. На этот счет мы тут уже крепко подумали. Все стволы резерва тебе придаю. Батарею тяжелых гаубиц тебе за спину передвигаем. Постараемся и эрэсов пару-тройку на твои позиции дать. Это ли не сила? Да еще соседи своим огнем помогут. Доволен? Или, скажешь, мало? А? Ну, что ты там – заснул?
– Нет, я слышу... – отозвался Федянский. Чувства и мысли его неслись в каком-то вихревом, карусельном кружении. И только одно стояло в нем отчетливо и ясно, как бы центром всего этого сумбура и кружения: остро, до пронзительного ощущения во всем теле хотелось ему сейчас, чтобы на его месте был кто-нибудь другой и этот другой, а не он, Федянский, разговаривал бы с Мартынюком, выслушивал его приказания и брал на себя обязанность их выполнять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43