Ей всегда было интересно идти в поле, хотя дорога была не близкая, три, а то и пять километров, но зато она каждый раз видела что-нибудь для себя памятное – полевых птиц и зверушек, цветы и травы, которые вчера еще не росли или она их не примечала, а теперь они ей вдруг открылись среди уже знакомых, привычных. И еще ей была приятна радость отца, с какой он ее встречал. Он издали угадывал ее тоненькую, слабую фигурку с непомерно большой для нее корзинкой, останавливал посреди весеннего поля трактор, глушил мотор. Они садились в прошлогодний бурьян, куда-нибудь в затишье, укрывшись от ветра: проголодавшийся отец вкусно хлебал деревянной ложкой борщ, разминал в молоке крутые куски пшенной каши, расспрашивал Любу – что в школе, по каким предметам ее вызывали, что поставили, делает ли Мишка уроки или опять зря гоняет по улице.
Она ходила к отцу бессменно в продолжение всей той весны, после ликвидации МТС, когда колхозы стали владельцами тракторов и разной другой техники и еще ничего не было оборудовано для механизаторов. А потом в поле появились кухни, колхоз назначил поварих, и носить обеды стало уже не нужно. Но Люба по привычке все-таки ходила иногда к отцу – посмотреть на него, поразговаривать, если позволяла ему работа. Она знала, что отец ее простой тракторист, такой же, как и его товарищи в черных замасленных ватниках, не бригадир, не механик, но она также улавливала, что среди механизаторов он все же занимает какое-то особое, выделенное положение: для окружающих его людей он почему-то выше и бригадира, и механика, все к отцу заметно уважительны, называют по имени-отчеству, с ним, а не с бригадиром или механиком, советуются при всяких сложных поломках, у него спрашивают, как лучше исполнить какую-нибудь непростую работу. Детская ее головенка не понимала тогда, почему это так, ей только было приятно, что у нее такой папа. Потом, став постарше, умней, почитав книги, она поняла, что это и есть то, что называется авторитетом, который совсем не зависит от должности или звания, а только от самого человека, от того, что стоит он на самом деле, каков он в работе, каковы ого действительные знания и каков он товарищ – щедр ли он или нет на поддержку, на помощь другим…
Люба собрала сумку, не забыла папиросы и спички, – а вдруг у отца уже вышли, без курева он не может, будет страдать, – защелкнула на замок дверь и тут подумала – взять с собой Андрюшку и Павлика. Пусть прогуляются. Им любая прогулка в радость. Пусть останется у них в памяти, как ходили они к дедушке в поле, носили ему обед. Пусть посмотрят они на комбайн, потрогают его железные части. Пригодится им это. Хранит она в себе детские свои воспоминания, чем-то дороги они ей, – будут когда-нибудь вспоминать и они.
Она зашла за ребятами в садик. Детей только что покормили, и по расписанию они должны были спать. Они лежали в кроватках во дворе, в тени полосатых тентов, но никто не спал, – разве заснешь в такую духоту? Ребята шалили, сбрасывали с себя простынки, задирали ноги, перекликались; те, что постарше, незаметно от воспитательниц толкали и щипали друг друга и, воткнувшись лицом в подушки, давились смехом. Усыпить их было безнадежное дело, и воспитательница лишь для порядка прохаживалась между койками и одергивала шалунов: пусть хотя бы просто полежат после обеда. Андрюшка мигом вскочил, увидев мать. Павлик тоже увидел Любу, сел на кровати. Люба быстро договорилась с воспитательницей, сказала ребятам: собирайтесь!
– А куда? – весь так и встрепенулся Андрюшка.
– Увидишь.
– Нет, ты окажи – куда?
Объяснять при других детях Люба воздержалась: ее пацаны, конечно, завопили бы от восторга и только бы добавили беспорядка. Сказала им, когда отошли от садика уже на приличное расстояние. Андрюшка тут же заорал и стал скакать по дороге в дикой пляске, вскидывая руки и ноги. Павлик отнесся спокойней: он еще не мог сразу взять в толк, что это значит: навестить в поле дедушку с его комбайном. Но тем не менее и он оживленно и охотно зашлепал своими желтыми сандаликами за братом, бежавшим впереди.
Пыльная дорога вошла в рожь, и сразу же обдало жаркой сушью, настоявшейся в хлебах. В ушах зазвенело от зноя и стрекотания кузнечиков. Мелкая серая птаха, притаившаяся на дороге, в горячей пыли, вспорхнула у Андрюшки из-под самых ног, напугала его внезапным шумом крыльев, стремительным своим взлетом. Андрюшка, пережив секундный столбняк, кинулся за ней вдогон. Следом – Павлик, и у них завязалась игра: Андрюшка убегал, как та птичка, а Павлик торопился его настичь. Андрюшка позволял ему приблизиться и снова убегал из-под его протянутых рук вперед по дороге. Павлик захваченно смеялся, оглядывался на мать. Люба поощрительно улыбалась. Павлик, радуясь поддержке, тому, что мать тоже вместе с ними в этой игре, опять азартно бросался в погоню – с громким криком, смехом, визгом. Любу веселили их визги, тихая радость нежно трепетала где-то глубоко внутри нее.
И вдруг, как никогда не случалось раньше, с силой, даже сжавшей горло, к ней прихлынуло ощущение счастья, которое у нее, несмотря ни на что, все-таки есть. Это счастье – вот эти ее два вихрастых смешных визжащих пацана, вот эта, до каждого своего бугорка и ямочки, знакомая ей дорога среди ржи, которой они идут, с ромашками и васильками у края, окрестный степной простор, ласково обнимающий ее и детей светом и теплом, старый ее отец, чье морщинистое, в загаре, лицо, светлые, серые, бесконечно родные глаза сейчас она увидит…
25
Зерноочистительный агрегат поломался опять. И это – когда жатва уже в разгаре, все уборочные звенья работают в полную силу, с полей идет густой поток зерна… Только что, совсем недавно, его чинили, заплатили сто рублей крановщику…
Василий Федорович редко выходил из себя, но тут не сдержался, дал главному инженеру крепкую нахлобучку.
С агрегатом вообще с самого начала получилось неладно. Его смонтировала в прошлом году бригада шабашников, взяла шесть тысяч. Принимая от них агрегат, следовало устроить серьезную проверку, а Илья Иванович был чем-то занят, отвлечен, посмотрел поверхностно и подмахнул акт. Когда же пришло время пускать агрегат в дело, выяснилось немало неисправностей, по шабашников тех уже и след простыл. Доделывали, направляли свои мастера, не зная толком электрооборудования, в спешке, потому что был уже самый канун уборочных работ. С прошлого лета, имея в запасе почти что год, агрегат можно было отлично наладить: пересмотреть все узлы, опробовать в работе, тщательно отрегулировать. Про это предколхоза напоминал Илье Ивановичу не раз, тот заверял, что помнит, меры принимает, к уборочной все будет в полном порядке.
И вот уборочная, и что же? Так агрегатом заблаговременно и не занялись, как следует не наладили, а теперь – опять пожарные темпы, лишь бы как-нибудь действовал, не тормозил обработку зерна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Она ходила к отцу бессменно в продолжение всей той весны, после ликвидации МТС, когда колхозы стали владельцами тракторов и разной другой техники и еще ничего не было оборудовано для механизаторов. А потом в поле появились кухни, колхоз назначил поварих, и носить обеды стало уже не нужно. Но Люба по привычке все-таки ходила иногда к отцу – посмотреть на него, поразговаривать, если позволяла ему работа. Она знала, что отец ее простой тракторист, такой же, как и его товарищи в черных замасленных ватниках, не бригадир, не механик, но она также улавливала, что среди механизаторов он все же занимает какое-то особое, выделенное положение: для окружающих его людей он почему-то выше и бригадира, и механика, все к отцу заметно уважительны, называют по имени-отчеству, с ним, а не с бригадиром или механиком, советуются при всяких сложных поломках, у него спрашивают, как лучше исполнить какую-нибудь непростую работу. Детская ее головенка не понимала тогда, почему это так, ей только было приятно, что у нее такой папа. Потом, став постарше, умней, почитав книги, она поняла, что это и есть то, что называется авторитетом, который совсем не зависит от должности или звания, а только от самого человека, от того, что стоит он на самом деле, каков он в работе, каковы ого действительные знания и каков он товарищ – щедр ли он или нет на поддержку, на помощь другим…
Люба собрала сумку, не забыла папиросы и спички, – а вдруг у отца уже вышли, без курева он не может, будет страдать, – защелкнула на замок дверь и тут подумала – взять с собой Андрюшку и Павлика. Пусть прогуляются. Им любая прогулка в радость. Пусть останется у них в памяти, как ходили они к дедушке в поле, носили ему обед. Пусть посмотрят они на комбайн, потрогают его железные части. Пригодится им это. Хранит она в себе детские свои воспоминания, чем-то дороги они ей, – будут когда-нибудь вспоминать и они.
Она зашла за ребятами в садик. Детей только что покормили, и по расписанию они должны были спать. Они лежали в кроватках во дворе, в тени полосатых тентов, но никто не спал, – разве заснешь в такую духоту? Ребята шалили, сбрасывали с себя простынки, задирали ноги, перекликались; те, что постарше, незаметно от воспитательниц толкали и щипали друг друга и, воткнувшись лицом в подушки, давились смехом. Усыпить их было безнадежное дело, и воспитательница лишь для порядка прохаживалась между койками и одергивала шалунов: пусть хотя бы просто полежат после обеда. Андрюшка мигом вскочил, увидев мать. Павлик тоже увидел Любу, сел на кровати. Люба быстро договорилась с воспитательницей, сказала ребятам: собирайтесь!
– А куда? – весь так и встрепенулся Андрюшка.
– Увидишь.
– Нет, ты окажи – куда?
Объяснять при других детях Люба воздержалась: ее пацаны, конечно, завопили бы от восторга и только бы добавили беспорядка. Сказала им, когда отошли от садика уже на приличное расстояние. Андрюшка тут же заорал и стал скакать по дороге в дикой пляске, вскидывая руки и ноги. Павлик отнесся спокойней: он еще не мог сразу взять в толк, что это значит: навестить в поле дедушку с его комбайном. Но тем не менее и он оживленно и охотно зашлепал своими желтыми сандаликами за братом, бежавшим впереди.
Пыльная дорога вошла в рожь, и сразу же обдало жаркой сушью, настоявшейся в хлебах. В ушах зазвенело от зноя и стрекотания кузнечиков. Мелкая серая птаха, притаившаяся на дороге, в горячей пыли, вспорхнула у Андрюшки из-под самых ног, напугала его внезапным шумом крыльев, стремительным своим взлетом. Андрюшка, пережив секундный столбняк, кинулся за ней вдогон. Следом – Павлик, и у них завязалась игра: Андрюшка убегал, как та птичка, а Павлик торопился его настичь. Андрюшка позволял ему приблизиться и снова убегал из-под его протянутых рук вперед по дороге. Павлик захваченно смеялся, оглядывался на мать. Люба поощрительно улыбалась. Павлик, радуясь поддержке, тому, что мать тоже вместе с ними в этой игре, опять азартно бросался в погоню – с громким криком, смехом, визгом. Любу веселили их визги, тихая радость нежно трепетала где-то глубоко внутри нее.
И вдруг, как никогда не случалось раньше, с силой, даже сжавшей горло, к ней прихлынуло ощущение счастья, которое у нее, несмотря ни на что, все-таки есть. Это счастье – вот эти ее два вихрастых смешных визжащих пацана, вот эта, до каждого своего бугорка и ямочки, знакомая ей дорога среди ржи, которой они идут, с ромашками и васильками у края, окрестный степной простор, ласково обнимающий ее и детей светом и теплом, старый ее отец, чье морщинистое, в загаре, лицо, светлые, серые, бесконечно родные глаза сейчас она увидит…
25
Зерноочистительный агрегат поломался опять. И это – когда жатва уже в разгаре, все уборочные звенья работают в полную силу, с полей идет густой поток зерна… Только что, совсем недавно, его чинили, заплатили сто рублей крановщику…
Василий Федорович редко выходил из себя, но тут не сдержался, дал главному инженеру крепкую нахлобучку.
С агрегатом вообще с самого начала получилось неладно. Его смонтировала в прошлом году бригада шабашников, взяла шесть тысяч. Принимая от них агрегат, следовало устроить серьезную проверку, а Илья Иванович был чем-то занят, отвлечен, посмотрел поверхностно и подмахнул акт. Когда же пришло время пускать агрегат в дело, выяснилось немало неисправностей, по шабашников тех уже и след простыл. Доделывали, направляли свои мастера, не зная толком электрооборудования, в спешке, потому что был уже самый канун уборочных работ. С прошлого лета, имея в запасе почти что год, агрегат можно было отлично наладить: пересмотреть все узлы, опробовать в работе, тщательно отрегулировать. Про это предколхоза напоминал Илье Ивановичу не раз, тот заверял, что помнит, меры принимает, к уборочной все будет в полном порядке.
И вот уборочная, и что же? Так агрегатом заблаговременно и не занялись, как следует не наладили, а теперь – опять пожарные темпы, лишь бы как-нибудь действовал, не тормозил обработку зерна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79