И, будьте уверены, мисс Вулф, они это сделают. В Сан-Антонио…
Она посмотрела на Мориса, который дожидался ее ответа. Может быть, в глубине его души росло волнение, но Кортни он казался воплощением спокойствия. Куда подевался тот тип, который утром «съехал с катушек»? Возможно, она больше никогда его не увидит…
– Значит, ты считаешь Хьюстон хорошей идеей… – запоздало подытожила она. Морис кивнул а потом улыбнулся и добавил:
– Можешь мне поверить, у меня не такой уж скверный опыт по заметанию следов. Наверное, из меня плохой беглец, спорить не буду. Но следы заметать у меня получается не хуже, чем у лисы…
– Ладно, твоя взяла, – согласилась Кортни, все еще неуверенная в том, что поступает правильно. – Остановимся в каком-нибудь городке неподалеку от Хьюстона. Надеюсь, что нашим друзьям не придет в голову разыскивать нас там…
– Брось, они не слишком умны для того, чтобы предположить такое. Беглецы обычно двигаются только вперед, а не наворачивают круги. Для них это – вполне логично.
– Выходит, мы с тобой – нелогичные беглецы, – усмехнулась Кортни.
– Что-то вроде того… Скажи, Кортни… – Морис поспешил переменить тему. Он чувствовал, что Кортни не понравилась идея с Хьюстоном, и боялся, что девушка передумает – У меня в голове не укладывается, что человек с аллергией на солнце едет в Мексику… Мексиканское солнце куда хуже здешнего…
– Знаешь, что я думаю по этому поводу? – Она взглянула на Мориса. Тот покачал головой. – Лучше один раз заглянуть в глаза своему страху, чем до конца жизни от него бегать… Думаю, что в Мексике вся эта дрянь пройдет. Не знаю, почему, но я в этом уверена. Ведь в детстве у меня не было крапивницы. До тринадцати лет… А потом у меня зачесались руки, и мама объявила, что у меня «аллергия на солнце». – Сейчас я думаю, что это был повод. – Кортни поймала удивленный взгляд Мориса и поспешила объяснить: – Повод держать меня рядом с собой. На «коротком поводке»… Мама изобретала тысячу поводов для того, чтобы сделать это. А «аллергия на солнце» – всего лишь один из них… Не знаю почему, но я клюнула на эту удочку. А теперь расплачиваюсь. – Она кивнула на свой черный костюм. – Интересно, у наших друзей тоже крапивница?
Морис представил себе, как его преследователи перед сном дружно снимают свои черные куртки и умащают тела мазью, упрашивая друг друга «потереть спинку». Он расхохотался, обнажив белые зубы. Кортни заметила, что морщинки вокруг его губ мгновенно разгладились. А он красиво смеется, заметила она, заразительно…
– Не думаю, – ответил он, когда приступ смеха сошел на «нет». – Хотя это забавное объяснение для черных костюмов и «лендровера». Скорее всего, их босс считает, что так они выглядят солиднее… Правда, мне так не кажется…
– А кто эти ребята? – спросила Кортни.
Она давно хотела задать Морису этот вопрос, но удобного случая до сих пор не было. Интересно, ответит он ей или отшутится?
– Что ж, ты имеешь право знать, кто я такой, – немного театрально начал Морис, и Кортни усмехнулась. Он поймал ее улыбку и мгновенно разгадал. – Могу же я хотя бы иногда изобразить из себя Клинта Иствуда или кого-то в этом духе? Ладно, буду серьезен… Видишь ли, Кортни… То есть Вулф… – Морис сделал небольшую паузу и опустил глаза на фенечки, как будто только они занимали его в эту минуту. Он прокрутил пальцами одну из них – сплетенную из красных и синих ниток. Наверное, красный и синий – его любимые цвета, подумала Кортни, скользя взглядом от фенечки к синим носкам в красный ромб… – Видишь ли, Вулф… Есть люди, у которых все не складывается с самого детства… Вот я – из таких… – Его губы подернула ироничная усмешка, но Кортни чувствовала, что сквозь иронию прорываются ростки искренней грусти. – Если когда-нибудь отец, объясняющий своему сыну значение слова «неудачник», укажет на меня, я прекрасно пойму его. Потому что он будет абсолютно прав… – Перебинтованная рука с выглядывающей из-под бинта порослью золотистых волос немного дрожала. Дрожали и пальцы, беспрерывно крутящие фенечку. Кортни очень хотелось положить свою руку поверх этой дрожащей руки, но она знала: сейчас Морису Митчеллу не нужна жалость. Ему нужен внимательный слушатель. – Мой отец ушел от нас, когда мне было пять… Пять месяцев. Я никогда не видел его и не знал ни его имени, ни того, что представляет собой этот человек. Впрочем, я догадывался… Мужчина, который бросает свою жену с пятимесячным ребенком на руках, цента гнутого не стоит… И, наверное, оттого, что я догадывался, у меня никогда не возникало желание найти этого человека и сказать: «Здравствуй, папа, я твой сын». Единственным чувством, которое я когда-либо испытывал к своему биологическому папаше, была неприязнь… Но дело, в общем-то, не в отце… У меня была замечательная мать, прекрасная, ласковая и заботливая женщина. Может быть, она не умела хорошо обеспечить нашу маленькую семью, но, клянусь, я был доволен блинчиками с кленовым сиропом по праздникам и нежными поцелуями вместо подарков ко Дню благодарения… В школе я был изгоем. Ровесники не признавали меня за «своего» – я был слишком беден для того, чтобы кататься с ними на аттракционах или ходить в кино. А старшеклассники постоянно гоняли меня, и из школы я был вынужден уходить задворками… Отсюда и опыт с кроссовками, – хмуро улыбнулся он, не глядя на Кортни. – А когда мне исполнилось двенадцать, мама умерла. Чертово воспаление легких, а она не могла заплатить за больницу… Я отлично понимал, что меня ожидает. Приют. В лучшем случае, приемная семья, в которой от меня постоянно будут ждать благодарности и вечного послушания… В общем, я унес ноги из родного города раньше, чем социальная служба переступила порог нашего дома… Я начал бродяжничать… Не буду скрывать, я воровал. Не то чтобы по-крупному, но никогда не упускал того, что плохо лежит… Естественно, пару раз был пойман за воровство, но мне удалось выкрутиться… Так прошло два года. За это время я повидал многое: ночлежки, уличные драки, битвы из-за куска хлеба… Потом я стал взрослее и понял: для того чтобы жить, не имея родителей, и не попасть в приют или тюрьму, нужно вертеться, как чертов уж на сковородке… Нужно придумать что-то такое, что приносит деньги и не выводит к тюремным воротам… И я придумал. Первым моим «делом» были бусы. Простенькие бусы из крашеных ракушек. Мы с моими «ребятами» – к тому времени я уже сколотил команду – собирали ракушки и раскрашивали их как бог на душу положит. Получалось довольно мило. А потом кто-то из нас выходил на улицу и продавал «китайский талисман», как мы их назвали. Продавец рассказывал прохожим, что эти ракушки привезены из Китая и обладают магической силой. «Ваша жизнь станет лучше, – орали мы на каждом перекрестке, – вы станете богаче и счастливее!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Она посмотрела на Мориса, который дожидался ее ответа. Может быть, в глубине его души росло волнение, но Кортни он казался воплощением спокойствия. Куда подевался тот тип, который утром «съехал с катушек»? Возможно, она больше никогда его не увидит…
– Значит, ты считаешь Хьюстон хорошей идеей… – запоздало подытожила она. Морис кивнул а потом улыбнулся и добавил:
– Можешь мне поверить, у меня не такой уж скверный опыт по заметанию следов. Наверное, из меня плохой беглец, спорить не буду. Но следы заметать у меня получается не хуже, чем у лисы…
– Ладно, твоя взяла, – согласилась Кортни, все еще неуверенная в том, что поступает правильно. – Остановимся в каком-нибудь городке неподалеку от Хьюстона. Надеюсь, что нашим друзьям не придет в голову разыскивать нас там…
– Брось, они не слишком умны для того, чтобы предположить такое. Беглецы обычно двигаются только вперед, а не наворачивают круги. Для них это – вполне логично.
– Выходит, мы с тобой – нелогичные беглецы, – усмехнулась Кортни.
– Что-то вроде того… Скажи, Кортни… – Морис поспешил переменить тему. Он чувствовал, что Кортни не понравилась идея с Хьюстоном, и боялся, что девушка передумает – У меня в голове не укладывается, что человек с аллергией на солнце едет в Мексику… Мексиканское солнце куда хуже здешнего…
– Знаешь, что я думаю по этому поводу? – Она взглянула на Мориса. Тот покачал головой. – Лучше один раз заглянуть в глаза своему страху, чем до конца жизни от него бегать… Думаю, что в Мексике вся эта дрянь пройдет. Не знаю, почему, но я в этом уверена. Ведь в детстве у меня не было крапивницы. До тринадцати лет… А потом у меня зачесались руки, и мама объявила, что у меня «аллергия на солнце». – Сейчас я думаю, что это был повод. – Кортни поймала удивленный взгляд Мориса и поспешила объяснить: – Повод держать меня рядом с собой. На «коротком поводке»… Мама изобретала тысячу поводов для того, чтобы сделать это. А «аллергия на солнце» – всего лишь один из них… Не знаю почему, но я клюнула на эту удочку. А теперь расплачиваюсь. – Она кивнула на свой черный костюм. – Интересно, у наших друзей тоже крапивница?
Морис представил себе, как его преследователи перед сном дружно снимают свои черные куртки и умащают тела мазью, упрашивая друг друга «потереть спинку». Он расхохотался, обнажив белые зубы. Кортни заметила, что морщинки вокруг его губ мгновенно разгладились. А он красиво смеется, заметила она, заразительно…
– Не думаю, – ответил он, когда приступ смеха сошел на «нет». – Хотя это забавное объяснение для черных костюмов и «лендровера». Скорее всего, их босс считает, что так они выглядят солиднее… Правда, мне так не кажется…
– А кто эти ребята? – спросила Кортни.
Она давно хотела задать Морису этот вопрос, но удобного случая до сих пор не было. Интересно, ответит он ей или отшутится?
– Что ж, ты имеешь право знать, кто я такой, – немного театрально начал Морис, и Кортни усмехнулась. Он поймал ее улыбку и мгновенно разгадал. – Могу же я хотя бы иногда изобразить из себя Клинта Иствуда или кого-то в этом духе? Ладно, буду серьезен… Видишь ли, Кортни… То есть Вулф… – Морис сделал небольшую паузу и опустил глаза на фенечки, как будто только они занимали его в эту минуту. Он прокрутил пальцами одну из них – сплетенную из красных и синих ниток. Наверное, красный и синий – его любимые цвета, подумала Кортни, скользя взглядом от фенечки к синим носкам в красный ромб… – Видишь ли, Вулф… Есть люди, у которых все не складывается с самого детства… Вот я – из таких… – Его губы подернула ироничная усмешка, но Кортни чувствовала, что сквозь иронию прорываются ростки искренней грусти. – Если когда-нибудь отец, объясняющий своему сыну значение слова «неудачник», укажет на меня, я прекрасно пойму его. Потому что он будет абсолютно прав… – Перебинтованная рука с выглядывающей из-под бинта порослью золотистых волос немного дрожала. Дрожали и пальцы, беспрерывно крутящие фенечку. Кортни очень хотелось положить свою руку поверх этой дрожащей руки, но она знала: сейчас Морису Митчеллу не нужна жалость. Ему нужен внимательный слушатель. – Мой отец ушел от нас, когда мне было пять… Пять месяцев. Я никогда не видел его и не знал ни его имени, ни того, что представляет собой этот человек. Впрочем, я догадывался… Мужчина, который бросает свою жену с пятимесячным ребенком на руках, цента гнутого не стоит… И, наверное, оттого, что я догадывался, у меня никогда не возникало желание найти этого человека и сказать: «Здравствуй, папа, я твой сын». Единственным чувством, которое я когда-либо испытывал к своему биологическому папаше, была неприязнь… Но дело, в общем-то, не в отце… У меня была замечательная мать, прекрасная, ласковая и заботливая женщина. Может быть, она не умела хорошо обеспечить нашу маленькую семью, но, клянусь, я был доволен блинчиками с кленовым сиропом по праздникам и нежными поцелуями вместо подарков ко Дню благодарения… В школе я был изгоем. Ровесники не признавали меня за «своего» – я был слишком беден для того, чтобы кататься с ними на аттракционах или ходить в кино. А старшеклассники постоянно гоняли меня, и из школы я был вынужден уходить задворками… Отсюда и опыт с кроссовками, – хмуро улыбнулся он, не глядя на Кортни. – А когда мне исполнилось двенадцать, мама умерла. Чертово воспаление легких, а она не могла заплатить за больницу… Я отлично понимал, что меня ожидает. Приют. В лучшем случае, приемная семья, в которой от меня постоянно будут ждать благодарности и вечного послушания… В общем, я унес ноги из родного города раньше, чем социальная служба переступила порог нашего дома… Я начал бродяжничать… Не буду скрывать, я воровал. Не то чтобы по-крупному, но никогда не упускал того, что плохо лежит… Естественно, пару раз был пойман за воровство, но мне удалось выкрутиться… Так прошло два года. За это время я повидал многое: ночлежки, уличные драки, битвы из-за куска хлеба… Потом я стал взрослее и понял: для того чтобы жить, не имея родителей, и не попасть в приют или тюрьму, нужно вертеться, как чертов уж на сковородке… Нужно придумать что-то такое, что приносит деньги и не выводит к тюремным воротам… И я придумал. Первым моим «делом» были бусы. Простенькие бусы из крашеных ракушек. Мы с моими «ребятами» – к тому времени я уже сколотил команду – собирали ракушки и раскрашивали их как бог на душу положит. Получалось довольно мило. А потом кто-то из нас выходил на улицу и продавал «китайский талисман», как мы их назвали. Продавец рассказывал прохожим, что эти ракушки привезены из Китая и обладают магической силой. «Ваша жизнь станет лучше, – орали мы на каждом перекрестке, – вы станете богаче и счастливее!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40