– Сейчас хлынет, пойдем-ка переждем, у меня есть тут одно местечко.
Под первые крупные капли они вбежали в подъезд, в котором переплетающиеся лестницы с потрескавшимися и разбитыми зеркалами в простенках создавали впечатление тайного бесконечного пути. Как завороженная, Кристель шла, держась рукой за сломанные тут и там перила, готовые оплести ноги кованым диким хмелем, и видя в мутных зеркалах свое бледное, испуганное лицо. Сергей достал ключ и впустил ее в темный коридор, пахнущий каким-то едким дезинфицирующим средством пополам с кошачьими метками. Где-то в конце коридора горела тусклая голая лампочка.
– Тихо, – предупреждая ее вопросы, прошептал он, – это коммуналка, то есть, общая квартира, двадцать человек живет.
Потом он открыл еще одну дверь, с которой хлопьями свисала белая краска, и толкнул Кристель в огромную комнату, наполовину состоявшую из стеклянного эркера. Всюду висели и лежали темные ткани, валялись тюбики и банки с засохшей краской, стыли натюрморты, и надо всем витал удушливый запах пыли. Кристель на секунду замерла, подумав, что путь расколотых зеркал и мог привести только в это царство спящей красавицы, но Сергей уже вел ее по узкому проходу к колченогому столику около низкой и узкой кровати.
– Не пугайся, – невесело рассмеялся он, – это не убежище Синей Бороды, а комната одной… моей бывшей любовницы. – Кристель удивленно подняла глаза, не веря, что тут может жить женщина, и он по-детски обиженно добавил: – Она, между прочим, художник, и отличный художник. Живет сейчас вместе с… ну, у нового мужа, а мне, по старой памяти, оставила ключ. Ничего, сейчас мы сообразим чего-нибудь поесть и выпить, и ты увидишь все совершенно в ином свете.
– У тебя есть от нее сын? – впиваясь взглядом в мокрое усталое лицо, уже не стесняясь, спросила Кристель.
– Сын? Почему сын? – Сергей удивился, кажется, только этому. – Нет, от нее у меня дочь. Она взрослая уже. Почти как Сашка.
– А с Сандрой у тебя тоже роман?
Сергей нахмурился.
– Послушай, я всегда считал, что задавать бестактные вопросы – это прерогатива моих соотечественников, а не помешанных на соблюдении этикета европейских женщин. Располагайся.
На шатком подобии стола появились две банки консервов, хлеб, литровая бутылка водки, две проржавевшие вилки и рюмка сомнительной чистоты. Кристель жалобно поглядела на грязные руки Сергея.
– Может быть, есть место вымыть руки?
– Ну, конечно, конечно, пошли.
Слепыми коридорами он привел Кристель в комнату, большую настолько, что тьма таилась в углах и наползала на гигантскую мраморную ванну, всю пожелтевшую от времени, в сетке черных морщин. В нее, подобно фонтану слез где-нибудь в Людвигсбурге, мелодично капала вода из массивного проржавевшего крана.
– Спасибо, иди, я сама.
– А кто будет держать дверь? Запора нет, а где лежит табличка «Ванная занята», я забыл. Я не буду подглядывать, честное слово.
Кристель поневоле рассмеялась, догадавшись по последней фразе о том, что между ними все уже случилось, что этой призрачной квартире суждено стать царством ее любви и что все вопросы решились совсем не так, как она думала. Не отворачиваясь от широкой спины и больше никуда не спеша, она вымылась холодной водой, задумчиво и нежно трогая свое тело, привычно отзывавшееся на тайные прикосновения, снова оделась и тихо сказала:
– Я готова. Теперь буду стоять я.
– Зачем? – искренне удивился Сергей и, торопясь, повел ее обратно. – Пей. – Кристель окунула губы, отставила рюмку и положила недрогнувшую руку на молнию потертых джинсов. Лицо Сергея налилось темной кровью, но он еще успел выпить недопитую Кристель водку и, быстро налив, выпить еще… Горячее тело, в одно мгновение став во сто крат больше, накрыло ее с головой, жалобно заскрипели деревянные доски, положенные на какие-то обрубки, и ровные, одинаковые с самого начала и до конца, толчки закончились мощным фейерверком, даже не успев выгнуть ее тело ответным огнем. Через несколько минут огромный, волосатый человек, пахнущий потом работы и любви, уже сидел с рюмкой в руке и говорил о рабстве сознания, отразившемся в метрике русского стиха. Но это медвежье тело было полно такой глубинной природной силы, дышало такой непосредственностью и свободой, что Кристель, не слыша эфемерных русских слов, прильнула к нему всей своей любящей, жаждущей, умелой плотью и заставила опрокинуться навзничь.
Благодаря этому она так и не увидела брошенных сзади пестрых мятых трусов и носков с неровной дыркой на месте большого пальца.
* * *
Как только Кристель шагнула по трапу и тело ее потеряло последнюю связь с русской землей, она неожиданно почувствовала себя совершенно свободной, легкой и ясной, как та режущая глаза синева, в которой летел тупорылый «боинг». К ней вернулась отточенная четкость движений и мыслей, чуть насмешливый и трезвый взгляд на все вокруг и природная жизнерадостность. Заказав кофе покрепче, она не опустила, а наоборот, подняла кресло до упора, придавая спине упругую прямоту, и впервые за полтора месяца позволила себе не только вспомнить свой русский сон, но и подумать обо всем случившемся.
В аэропорт они ехали на этот раз не с Колечкой, а на вполне приличной машине Борьки, выглядевшего теперь не демонической личностью, а респектабельным дельцом. Вокруг разливалось нежно-зеленое море, и на том месте, дальше которого не пустили когда-то ее соотечественников, белели яблоневые сады. Об этом почти равнодушно сообщила ей Сандра, пытавшаяся на заднем сидении придерживать всевозможные коробки с подарками. В последние дни широким потоком помощи, словно предназначавшейся каким-нибудь пострадавшим, их несли к ней люди, сами жившие гораздо беднее и хуже. Сандра смеялась, но Кристель в глубине души была совершенно растрогана такой заботой и любовью, наконец-то выразившейся не только в словах. Перетаскивая все эти подношения к стойке, Сандра безо всякой задней мысли спросила:
– А что же Сережечка не соизволил прийти? Его бы силушка была здесь в самый раз.
Кристель опешила.
– Но почему Сережа? – стараясь говорить как можно спокойней, пробормотала она. – При чем он здесь?
В ответ Сандра вздохнула и положила обе руки на ее подрагивающие плечи.
– Эх, Криска, и не лень тебе врать? Сережка сам приходил ко мне и все рассказал. И правильно, между прочим, сделал. Я ему дала пару дельных советов. Так что, мог бы и помочь.
Кристель стояла, ощущая, как земля уходит у нее из-под ног.
– Но разве… Разве это можно? Это касается только двоих… Так нельзя… нельзя…
– У нас все можно. И не переживай, для тебя в этом нет никакого унижения. Он ведь не постель обсуждать пришел, а излить душу…
– Куда? – Земля все плыла и плыла, а гул голосов доносился словно через вату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72