Как только я вошел, это сальное зловоние одурманило меня до тошноты. Войдя, я вытянулся и приветствовал начальника лагеря.
Штандартенфюрер сидел за письменным столом. Он небрежно ответил на мое приветствие и указал мне на кресло. Я представился, представил Зецлера и сел. Зецлер сел на стул справа от меня, немножко позади.
— Штурмбанфюрер, — приветливо сказал Кельнер, — я счастлив видеть вас у себя.
Он повернул голову к окну и на минуту застыл в этой позе. Кельнер был блондин, с тонким как на медали профилем, с моноклем в глазу. Для штандартенфюрера он выглядел очень молодо.
— Прежде всего, — заговорил он, продолжая смотреть в окно, — я должен сказать вам несколько слов о порученном мне деле.
Он обернулся, взял со стола золотой портсигар, открыл его и протянул мне. Я взял сигарету, он щелкнул зажигалкой и поднес мне огня. Я наклонился к нему — у него были белые, холеные руки.
— Рейхсфюрер, — сказал Кельнер своим бархатным голосом, — велел мне разыскать все скопления трупов на всем протяжении наших восточных владений. Речь идет, конечно, о трупах гражданского населения... Прошу прощения, — вдруг спохватился он, обращаясь к Зецлеру, — я не предложил вам сигарету.
Он снова открыл свой портсигар и, наклонившись над столом, протянул его Зецлеру. Зецлер поблагодарил, и Кельнер вновь щелкнул зажигалкой.
— Итак, — продолжал Кельнер, снова поворачиваясь к окну, — я должен разыскать все общие могилы на востоке, то есть не только те, что появились в результате польской кампании... — он сделал легкий жест рукой, — ну и последствий ее... но и те, что появились в результате продвижения наших войск в России... Вы, конечно, понимаете: евреи, гражданское население, партизаны, особые операции... — он снова сделал небрежный жест рукой, — ну и прочее.
Помолчав, не меняя позы, он продолжал:
— Итак, я должен разыскивать могилы, вскрывать их... и уничтожать трупы... — Он повернулся ко мне лицом и слегка поднял правую руку. — И уничтожать их, по выражению рейхсфюрера, так основательно, чтобы никто впоследствии не мог узнать количества ликвидированных нами людей... — Он мило улыбнулся. — Это был приказ... как бы сказать... довольно трудно исполнимый. К счастью, я добился от рейхсфюрера некоторой отсрочки... чтобы изучить вопрос. Ну и в результате... вот... экспериментальный центр.
Он посмотрел в окно, и снова мы могли лицезреть его безукоризненный профиль.
— Вы должны понять... Ничего общего с Треблинкой... и с подобными ей лагеришками... Конечно, я иногда тоже применяю газ, но только для того, чтобы иметь под рукой достаточное количество трупов.
Он сделал паузу.
— Я проделал различные опыты. Так, например, я попробовал взрывчатку.
Он снова взглянул в окно и слегка нахмурился.
— О господи! — вполголоса произнес он. — Ну и вонь!
Поднявшись, он быстро подошел к окну и закрыл его.
— Извините, пожалуйста, — вежливо проговорил он, возвращаясь на свое место.
Запах не исчезал. Он продолжал стоять в комнате — густой, сальный, тошнотворный.
— Взрывчатка, штурмбанфюрер, — какое разочарование! Тела разрывало на клочья, вот и все. А как избавиться от этих кусков? Ведь это не основательное уничтожение, как того требует рейхсфюрер.
Он приподнял правую руку.
— Короче говоря, осталось одно — сжигать трупы...
«Печи! Как это я не подумал о печах?» — подумал я и вслух произнес:
— Печи, господин штандартенфюрер?
— Разумеется. Но заметьте, штурмбанфюрер, этот способ не всегда подходит. Так, например, если я обнаруживаю трупы в пятидесяти километрах отсюда, в каком-нибудь лесу, само собой разумеется, не могу же я переносить туда свои печи. Пришлось поискать что-то другое...
Он поднялся и приветливо улыбнулся мне.
— И я нашел.
Он сунул портсигар в карман, взял свою фуражку и сказал:
— Прошу вас.
Я встал, Зецлер последовал моему примеру. Кельнер открыл дверь и, пропустив нас вперед, закрыл ее за собой. Затем он снова произнес: «Прошу вас», прошел вперед и сделал знак гауптшарфюреру следовать за нами.
Выйдя во двор, Кельнер сморщил нос, слегка потянул воздух и украдкой взглянул на меня.
— Конечно, — сказал он с усмешкой, — воздух здесь не курортный.
Он пожал плечами и добавил по-французски:
— Que voulez-vous!
Я шел справа от Кельнера. Солнце освещало его лицо — оно было все изрезано морщинами. Кельнеру было по крайней мере лет пятьдесят.
Он остановился перед гаражом и приказал гауптшарфюреру открыть его.
— Грузовик — газовая камера, — сказал он, кладя руку в перчатке на заднее крыло машины. — Вот видите, выхлопной газ через шланг подается внутрь. Предположим теперь, гестапо арестовало тридцать партизан и любезно предоставило их в мое распоряжение. Грузовик едет за ними, и, когда привозит их, они уже трупы. — Он улыбнулся. — Понимаете, мы, так сказать, одним ударом убиваем двух зайцев. Бензин используется одновременно для транспортировки и для отравления. Отсюда... экономия.
Он сделал знак, гауптшарфюрер закрыл гараж, и мы пошли дальше.
— Заметьте, — продолжал он, — я не рекомендую никому этот способ. Он не дает гарантии. Бывало на первых порах — откроешь двери грузовика, думаешь, что имеешь дело с трупами, а оказывается — люди находятся лишь в обмороке. Бросаешь их в огонь, а они начинают кричать.
Зецлера передернуло. Я сказал:
— Но, господин штандартенфюрер, ведь можно узнать по цвету кожи, когда все кончено. У мертвецов цвет лица землистый с розоватостью на скулах.
— Отравление газом меня не интересует, — пренебрежительно бросил Кельнер. — Как я уже сказал, я применяю этот способ только для того, чтобы иметь под рукой трупы. Меня интересуют только трупы.
Показалось длинное здание из цементных блоков, над которым возвышалась красная кирпичная заводская труба.
— Это здесь, — сказал Кельнер.
У двери он вежливо пропустил нас вперед. В помещении никого не было.
— Печи сдвоены, — объяснил Кельнер.
Он сам открыл тяжелую металлическую дверцу печи и показал нам ее внутренность.
— Вместимость — три трупа. Топка производится коксом. Благодаря мощным вентиляторам жар в печи очень быстро доводится до необходимой температуры.
Он закрыл дверцу, и я спросил:
— Простите, господин штандартенфюрер, а сколько потребовалось бы печей, чтобы за сутки сжечь две тысячи единиц?
Он рассмеялся.
— Две тысячи! Ну, дорогой мой, и размах же у вас!
Он вынул из кармана блокнот, золотой карандашик и начал быстро набрасывать на бумагу цифры.
— Восемь сдвоенных печей.
Я переглянулся с Зецлером. Кельнер продолжал:
— У меня лишь две сдвоенные печи.
Он вскинул правую бровь, монокль выскочил, и он подхватил его с ловкостью фокусника.
— Но я рассматриваю их лишь как подсобное оборудование, — добавил он. — Прошу вас!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Штандартенфюрер сидел за письменным столом. Он небрежно ответил на мое приветствие и указал мне на кресло. Я представился, представил Зецлера и сел. Зецлер сел на стул справа от меня, немножко позади.
— Штурмбанфюрер, — приветливо сказал Кельнер, — я счастлив видеть вас у себя.
Он повернул голову к окну и на минуту застыл в этой позе. Кельнер был блондин, с тонким как на медали профилем, с моноклем в глазу. Для штандартенфюрера он выглядел очень молодо.
— Прежде всего, — заговорил он, продолжая смотреть в окно, — я должен сказать вам несколько слов о порученном мне деле.
Он обернулся, взял со стола золотой портсигар, открыл его и протянул мне. Я взял сигарету, он щелкнул зажигалкой и поднес мне огня. Я наклонился к нему — у него были белые, холеные руки.
— Рейхсфюрер, — сказал Кельнер своим бархатным голосом, — велел мне разыскать все скопления трупов на всем протяжении наших восточных владений. Речь идет, конечно, о трупах гражданского населения... Прошу прощения, — вдруг спохватился он, обращаясь к Зецлеру, — я не предложил вам сигарету.
Он снова открыл свой портсигар и, наклонившись над столом, протянул его Зецлеру. Зецлер поблагодарил, и Кельнер вновь щелкнул зажигалкой.
— Итак, — продолжал Кельнер, снова поворачиваясь к окну, — я должен разыскать все общие могилы на востоке, то есть не только те, что появились в результате польской кампании... — он сделал легкий жест рукой, — ну и последствий ее... но и те, что появились в результате продвижения наших войск в России... Вы, конечно, понимаете: евреи, гражданское население, партизаны, особые операции... — он снова сделал небрежный жест рукой, — ну и прочее.
Помолчав, не меняя позы, он продолжал:
— Итак, я должен разыскивать могилы, вскрывать их... и уничтожать трупы... — Он повернулся ко мне лицом и слегка поднял правую руку. — И уничтожать их, по выражению рейхсфюрера, так основательно, чтобы никто впоследствии не мог узнать количества ликвидированных нами людей... — Он мило улыбнулся. — Это был приказ... как бы сказать... довольно трудно исполнимый. К счастью, я добился от рейхсфюрера некоторой отсрочки... чтобы изучить вопрос. Ну и в результате... вот... экспериментальный центр.
Он посмотрел в окно, и снова мы могли лицезреть его безукоризненный профиль.
— Вы должны понять... Ничего общего с Треблинкой... и с подобными ей лагеришками... Конечно, я иногда тоже применяю газ, но только для того, чтобы иметь под рукой достаточное количество трупов.
Он сделал паузу.
— Я проделал различные опыты. Так, например, я попробовал взрывчатку.
Он снова взглянул в окно и слегка нахмурился.
— О господи! — вполголоса произнес он. — Ну и вонь!
Поднявшись, он быстро подошел к окну и закрыл его.
— Извините, пожалуйста, — вежливо проговорил он, возвращаясь на свое место.
Запах не исчезал. Он продолжал стоять в комнате — густой, сальный, тошнотворный.
— Взрывчатка, штурмбанфюрер, — какое разочарование! Тела разрывало на клочья, вот и все. А как избавиться от этих кусков? Ведь это не основательное уничтожение, как того требует рейхсфюрер.
Он приподнял правую руку.
— Короче говоря, осталось одно — сжигать трупы...
«Печи! Как это я не подумал о печах?» — подумал я и вслух произнес:
— Печи, господин штандартенфюрер?
— Разумеется. Но заметьте, штурмбанфюрер, этот способ не всегда подходит. Так, например, если я обнаруживаю трупы в пятидесяти километрах отсюда, в каком-нибудь лесу, само собой разумеется, не могу же я переносить туда свои печи. Пришлось поискать что-то другое...
Он поднялся и приветливо улыбнулся мне.
— И я нашел.
Он сунул портсигар в карман, взял свою фуражку и сказал:
— Прошу вас.
Я встал, Зецлер последовал моему примеру. Кельнер открыл дверь и, пропустив нас вперед, закрыл ее за собой. Затем он снова произнес: «Прошу вас», прошел вперед и сделал знак гауптшарфюреру следовать за нами.
Выйдя во двор, Кельнер сморщил нос, слегка потянул воздух и украдкой взглянул на меня.
— Конечно, — сказал он с усмешкой, — воздух здесь не курортный.
Он пожал плечами и добавил по-французски:
— Que voulez-vous!
Я шел справа от Кельнера. Солнце освещало его лицо — оно было все изрезано морщинами. Кельнеру было по крайней мере лет пятьдесят.
Он остановился перед гаражом и приказал гауптшарфюреру открыть его.
— Грузовик — газовая камера, — сказал он, кладя руку в перчатке на заднее крыло машины. — Вот видите, выхлопной газ через шланг подается внутрь. Предположим теперь, гестапо арестовало тридцать партизан и любезно предоставило их в мое распоряжение. Грузовик едет за ними, и, когда привозит их, они уже трупы. — Он улыбнулся. — Понимаете, мы, так сказать, одним ударом убиваем двух зайцев. Бензин используется одновременно для транспортировки и для отравления. Отсюда... экономия.
Он сделал знак, гауптшарфюрер закрыл гараж, и мы пошли дальше.
— Заметьте, — продолжал он, — я не рекомендую никому этот способ. Он не дает гарантии. Бывало на первых порах — откроешь двери грузовика, думаешь, что имеешь дело с трупами, а оказывается — люди находятся лишь в обмороке. Бросаешь их в огонь, а они начинают кричать.
Зецлера передернуло. Я сказал:
— Но, господин штандартенфюрер, ведь можно узнать по цвету кожи, когда все кончено. У мертвецов цвет лица землистый с розоватостью на скулах.
— Отравление газом меня не интересует, — пренебрежительно бросил Кельнер. — Как я уже сказал, я применяю этот способ только для того, чтобы иметь под рукой трупы. Меня интересуют только трупы.
Показалось длинное здание из цементных блоков, над которым возвышалась красная кирпичная заводская труба.
— Это здесь, — сказал Кельнер.
У двери он вежливо пропустил нас вперед. В помещении никого не было.
— Печи сдвоены, — объяснил Кельнер.
Он сам открыл тяжелую металлическую дверцу печи и показал нам ее внутренность.
— Вместимость — три трупа. Топка производится коксом. Благодаря мощным вентиляторам жар в печи очень быстро доводится до необходимой температуры.
Он закрыл дверцу, и я спросил:
— Простите, господин штандартенфюрер, а сколько потребовалось бы печей, чтобы за сутки сжечь две тысячи единиц?
Он рассмеялся.
— Две тысячи! Ну, дорогой мой, и размах же у вас!
Он вынул из кармана блокнот, золотой карандашик и начал быстро набрасывать на бумагу цифры.
— Восемь сдвоенных печей.
Я переглянулся с Зецлером. Кельнер продолжал:
— У меня лишь две сдвоенные печи.
Он вскинул правую бровь, монокль выскочил, и он подхватил его с ловкостью фокусника.
— Но я рассматриваю их лишь как подсобное оборудование, — добавил он. — Прошу вас!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79