каждая черта говорила о нравственной чистоте и простодушии. Большие голубые глаза, оттененные длинными черными ресницами, были способны покорить любую женщину; в то же время благородный профиль, резко очерченный рот выдавали в юноше уже сложившегося мужчину. Стройный и худощавый, он был крепким и гибким.
Простой черный фрак не помешал красивому юноше быть замеченным на балу.
Какой-то пожилой блестящий военный, увешанный бриллиантовыми орденами, с шелковой лентой через плечо, окликнул юношу, пожал ему руку и взял под локоть.
Важный вельможа хорошо знал отца молодого иностранца: в свое время он часто встречался с ним в Вене, при императорском дворе. Об отце он сохранил воспоминание как о замечательном и достойном человеке. И его сыну он теперь предсказывал еще более блестящую карьеру. В заключение вельможа сообщил юноше, чтобы тот был готов предстать перед великой княгиней.
С этими словами он повел его за собой.
Какая ответственная минута!
Юноше, который еще ничего собой не представляет, не носит даже военного мундира, предстать – в присутствии многочисленной свиты блестящих и влиятельнейших вельмож чужой державы – перед лицом одной из самых прекрасных дам огромного государства! Ему придется отвечать на ее вопросы, не зная наперед, каковы они, а возможно и самому, с должной находчивостью и благоговением, вести разговор, следуя мысли, выраженной в царственных словах.
Молодой человек выдержал это испытание. А вслед за тем и много других. Начались танцы. Знатные дамы, эти очаровательные феи, попеременно танцевали с ним: и каждая из них служила образцом многоликой красоты. Прелестная княжна Александра, единственная дочь важного московского барина, казалось, являла собой само совершенство; ее завитые локоны походили на солнечные лучи, на румяном лице сияли томные голубые глаза. Она уже дважды прокружилась о юношей по залу и, когда в третий раз дошла до своего места, тайным пожатием руки подала ему знак: «Еще!» И они снова помчались вокруг огромного зала: это было нелегко и обычно делалось лишь изредка – из молодечества или любви…
Юноша поклонился своей даме и отошел. Он не казался ни усталым, ни взволнованным.
Особое очарование лежало на челе молодого иностранца. Это очарование подчеркивал его бесстрастный взгляд.
Было заметно, что его ничто не может тронуть. Его не поразила царская роскошь, не опьянила высочайшая милость, проявленная к нему; ему не вскружили голову прекрасные девичьи глаза, не обольстили ласковые слова и тайные рукопожатия.
Каждая черточка лица, казалось, говорила, что все происходящее вокруг его нисколько не занимает. И это придавало неотразимое обаяние его мужественному лицу.
Когда после полуночи все оркестры заиграли гимн в знак того, что великая княгиня удаляется в свои покои, молодой человек в черном фраке поспешил в малахитовый зал.
Лакей в красной ливрее поднес ему на большом серебряном подносе какой-то прохладительный напиток, и юноша взял стакан. В эту минуту кто-то сжал его локоть и произнес:
– Нет, этого пить не стоит!
Юноша обернулся, и на лице его впервые за все время бала проступила улыбка.
– А, это ты, Леонид?
Тот, кого называли Леонидом, был стройный гвардейский офицер в плотно облегавшем мундире; это был цветущий круглолицый молодой человек с залихватски закрученными кверху светлыми усиками, с пышными бакенбардами и густыми бровями, которым очень соответствовало решительное выражение живых серых глаз. – Я уж думал, ты сегодня так и не покинешь танцевальный зал! – сказал он с дружеским упреком.
– Я танцевал с твоей невестой. Не видел? Она – прелестная девушка.
– Прелестная, прелестная. Но что мне до того, если я не могу на ней жениться, пока не достигну совершеннолетия и не получу очередного повышения по службе. А ждать этого ровно два года. Не может же человек все это время довольствоваться одними смотринами. Пошли отсюда.
Иностранец колебался.
– Не знаю, удобно ли так рано?
– Не слышишь – уже звучит гимн! Мы улизнем через боковой выход, там ждут мои сани. Уж не ангажировал ли ты какую-нибудь куклу на танцы?
– Да, княжну Ф… Меня представил ей гофмейстер. Я и впрямь должен ей одну кадриль.
– Бога ради, подальше от нее! Она превратит тебя в шута, как и других. Вся эта комедия ничего не стоит. Здесь выставляют напоказ свои красивые плечи, а затем требуют: коли взглянул на девицу, будь любезен – женись, а загляделся на замужнюю – становись ее шутом. Ах, эти алебастровые шеи и плечи, эти льнущие к тебе сильфиды, эти смеющиеся очи! О дьявольское наваждение, исходящее от ангелов. Тут все недоступно. Поедем туда, где доступно все.
– Куда ты хочешь меня везти?
– Куда? В ад! Боишься попасть туда?
– Нет, не боюсь!
– А в рай?
– И туда не прочь.
– А если я повезу тебя на Каменный остров, в грязную, вонючую корчму, где пируют матросы? И туда пойдешь со мной?
– Пожалуй.
– Вот, брат, за это я и люблю тебя!
Леонид обнял чужеземца, облобызал его и увлек за собой через знакомый ему боковой выход, вниз по лестницам, вон из мраморного дворца. В легкой бальной одежде они добежали до набережной Невы, где их ожидали сани; там они закутались в заранее приготовленные теплые шубы, и через минуту два добрых рысака, позванивая сбруей, понесли их вскачь по невскому льду.
Один из друзей был Леонид Рамиров, молодой русский дворянин, другой – старший сын Барадлаи, Эден.
Когда сани промчались мимо освещенных лунным сиянием дворцов, Эден спросил у приятеля:
– Послушай, мне кажется. Каменный остров не в той стороне.
– А мы вовсе не туда едем, – спокойно отвечал Леонид.
– Но ведь ты сам сказал!
– Да, сказал, чтобы ввести в заблуждение любопыт» пых, которые прислушивались к нашей беседе в малахитовом зале.
– Куда ж мы все-таки едем?
– Сейчас мы катим по Петровскому проспекту. Прямой дорогой на Петровский остров.
– Но там ведь нет ничего, кроме пеньковых и сахарных заводов.
– Ты прав. Вот одну из таких сахароварен мы и посетим.
– Ладно, будь по-твоему, – ответил Эден и, плотнее закутавшись в шубу, откинулся на спинку сидения. Казалось, он задремал.
Прошло полчаса, прежде чем сани вновь пересекли лед Невы и остановились перед красным особняком, замыкавшим собою длинный парк.
Леонид потряс друга за плечи:
– Приехали.
Все окна особняка были освещены: вошедших с мороза гостей в вестибюле встретил необычный запах, несомненно присущий сахарному производству, но имевший мало общего с запахом сластей. Молодые люди вошли в маленькую дверцу под сводами, и навстречу им двинулся какой-то полный господин с гладко выбритым лицом. Он спросил по-французски: «Чего желают господа?»
– Осмотреть сахарный завод, – ответил Леонид.
– Только завод или еще и рафинерию?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
Простой черный фрак не помешал красивому юноше быть замеченным на балу.
Какой-то пожилой блестящий военный, увешанный бриллиантовыми орденами, с шелковой лентой через плечо, окликнул юношу, пожал ему руку и взял под локоть.
Важный вельможа хорошо знал отца молодого иностранца: в свое время он часто встречался с ним в Вене, при императорском дворе. Об отце он сохранил воспоминание как о замечательном и достойном человеке. И его сыну он теперь предсказывал еще более блестящую карьеру. В заключение вельможа сообщил юноше, чтобы тот был готов предстать перед великой княгиней.
С этими словами он повел его за собой.
Какая ответственная минута!
Юноше, который еще ничего собой не представляет, не носит даже военного мундира, предстать – в присутствии многочисленной свиты блестящих и влиятельнейших вельмож чужой державы – перед лицом одной из самых прекрасных дам огромного государства! Ему придется отвечать на ее вопросы, не зная наперед, каковы они, а возможно и самому, с должной находчивостью и благоговением, вести разговор, следуя мысли, выраженной в царственных словах.
Молодой человек выдержал это испытание. А вслед за тем и много других. Начались танцы. Знатные дамы, эти очаровательные феи, попеременно танцевали с ним: и каждая из них служила образцом многоликой красоты. Прелестная княжна Александра, единственная дочь важного московского барина, казалось, являла собой само совершенство; ее завитые локоны походили на солнечные лучи, на румяном лице сияли томные голубые глаза. Она уже дважды прокружилась о юношей по залу и, когда в третий раз дошла до своего места, тайным пожатием руки подала ему знак: «Еще!» И они снова помчались вокруг огромного зала: это было нелегко и обычно делалось лишь изредка – из молодечества или любви…
Юноша поклонился своей даме и отошел. Он не казался ни усталым, ни взволнованным.
Особое очарование лежало на челе молодого иностранца. Это очарование подчеркивал его бесстрастный взгляд.
Было заметно, что его ничто не может тронуть. Его не поразила царская роскошь, не опьянила высочайшая милость, проявленная к нему; ему не вскружили голову прекрасные девичьи глаза, не обольстили ласковые слова и тайные рукопожатия.
Каждая черточка лица, казалось, говорила, что все происходящее вокруг его нисколько не занимает. И это придавало неотразимое обаяние его мужественному лицу.
Когда после полуночи все оркестры заиграли гимн в знак того, что великая княгиня удаляется в свои покои, молодой человек в черном фраке поспешил в малахитовый зал.
Лакей в красной ливрее поднес ему на большом серебряном подносе какой-то прохладительный напиток, и юноша взял стакан. В эту минуту кто-то сжал его локоть и произнес:
– Нет, этого пить не стоит!
Юноша обернулся, и на лице его впервые за все время бала проступила улыбка.
– А, это ты, Леонид?
Тот, кого называли Леонидом, был стройный гвардейский офицер в плотно облегавшем мундире; это был цветущий круглолицый молодой человек с залихватски закрученными кверху светлыми усиками, с пышными бакенбардами и густыми бровями, которым очень соответствовало решительное выражение живых серых глаз. – Я уж думал, ты сегодня так и не покинешь танцевальный зал! – сказал он с дружеским упреком.
– Я танцевал с твоей невестой. Не видел? Она – прелестная девушка.
– Прелестная, прелестная. Но что мне до того, если я не могу на ней жениться, пока не достигну совершеннолетия и не получу очередного повышения по службе. А ждать этого ровно два года. Не может же человек все это время довольствоваться одними смотринами. Пошли отсюда.
Иностранец колебался.
– Не знаю, удобно ли так рано?
– Не слышишь – уже звучит гимн! Мы улизнем через боковой выход, там ждут мои сани. Уж не ангажировал ли ты какую-нибудь куклу на танцы?
– Да, княжну Ф… Меня представил ей гофмейстер. Я и впрямь должен ей одну кадриль.
– Бога ради, подальше от нее! Она превратит тебя в шута, как и других. Вся эта комедия ничего не стоит. Здесь выставляют напоказ свои красивые плечи, а затем требуют: коли взглянул на девицу, будь любезен – женись, а загляделся на замужнюю – становись ее шутом. Ах, эти алебастровые шеи и плечи, эти льнущие к тебе сильфиды, эти смеющиеся очи! О дьявольское наваждение, исходящее от ангелов. Тут все недоступно. Поедем туда, где доступно все.
– Куда ты хочешь меня везти?
– Куда? В ад! Боишься попасть туда?
– Нет, не боюсь!
– А в рай?
– И туда не прочь.
– А если я повезу тебя на Каменный остров, в грязную, вонючую корчму, где пируют матросы? И туда пойдешь со мной?
– Пожалуй.
– Вот, брат, за это я и люблю тебя!
Леонид обнял чужеземца, облобызал его и увлек за собой через знакомый ему боковой выход, вниз по лестницам, вон из мраморного дворца. В легкой бальной одежде они добежали до набережной Невы, где их ожидали сани; там они закутались в заранее приготовленные теплые шубы, и через минуту два добрых рысака, позванивая сбруей, понесли их вскачь по невскому льду.
Один из друзей был Леонид Рамиров, молодой русский дворянин, другой – старший сын Барадлаи, Эден.
Когда сани промчались мимо освещенных лунным сиянием дворцов, Эден спросил у приятеля:
– Послушай, мне кажется. Каменный остров не в той стороне.
– А мы вовсе не туда едем, – спокойно отвечал Леонид.
– Но ведь ты сам сказал!
– Да, сказал, чтобы ввести в заблуждение любопыт» пых, которые прислушивались к нашей беседе в малахитовом зале.
– Куда ж мы все-таки едем?
– Сейчас мы катим по Петровскому проспекту. Прямой дорогой на Петровский остров.
– Но там ведь нет ничего, кроме пеньковых и сахарных заводов.
– Ты прав. Вот одну из таких сахароварен мы и посетим.
– Ладно, будь по-твоему, – ответил Эден и, плотнее закутавшись в шубу, откинулся на спинку сидения. Казалось, он задремал.
Прошло полчаса, прежде чем сани вновь пересекли лед Невы и остановились перед красным особняком, замыкавшим собою длинный парк.
Леонид потряс друга за плечи:
– Приехали.
Все окна особняка были освещены: вошедших с мороза гостей в вестибюле встретил необычный запах, несомненно присущий сахарному производству, но имевший мало общего с запахом сластей. Молодые люди вошли в маленькую дверцу под сводами, и навстречу им двинулся какой-то полный господин с гладко выбритым лицом. Он спросил по-французски: «Чего желают господа?»
– Осмотреть сахарный завод, – ответил Леонид.
– Только завод или еще и рафинерию?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158