Лазарев был первым военным комендантом на планете - ранее такая необходимость не возникала.
Лазарев получил новое назначение вместе с повышением: он стал командором.
Какого-либо особого проявления эмоций не последовало. Командор должен уметь сдерживаться. Разве что пальцы выдавали его, пальцы, нервно теребившие молоточек Тора.
Только вот звезды… Командиры орбитальных кораблей получили строжайшее предупреждение пресекать в зародыше любые безумства командора, вроде желания выйти в космос, хоть на час, хоть на полчаса.
Афины стали тюрьмой командора, который уже неспособен был ничего видеть.
Если не считать цефеиды, которая, вспыхивая убийственным оскалом, появлялась в самые темные моменты депрессии. Все призывнее и призывнее настаивая, чтобы он оставил позади никому не нужные страдания.
Командор замолчал. Те чувства были еще живы. Как можно их пытаться описать - обида, гнев, абсолютная беспомощность, неспособность ничего, ровным счетом ничего изменить.
Эту синекуру командор возненавидел до глубины души; ведь сюда его определили из жалости. Но из жалости ли? Шла война, самая кровавая война в истории. И прав был принц-консорт, когда заявил: "Империи нужен каждый солдат, каждый офицер". Даже слепой, как Лазарев. И в особенности, такой же несгибаемый.
Старый Ник тоже помнил то время. Несколько смутно, с тех пор многое изменилось, в том числе он сам. Правда, тогда Нику чувства людей были безразличны.
Командор молчал. Это был конец его истории, но не конец его жизни.
– Командор?
– Не бойся, я пока еще не впал в коматозное состояние.
– Командор!
– Нет-нет, и в обозримом будущем не собираюсь.
– Спасибо, командор.
Последних слов Старого Ника командор уже не расслышал. Он вспоминал. Когда же все началось на самом деле? Когда пришел приказ об эвакуации? Наверное, именно тогда. Но это было лишь самое н а ч а л о.
Начало долгого пути по бриллиантовым дорогам. Дорогам, проложенным богами в некогда пустом безмолвии космоса.
Сейчас командор не мог с точностью сказать, сколько лет прошло со времени приказа. Вполне достаточно.
Тогда, вопреки всему, во что он верил, вопреки здравому смыслу, который еще оставался в неизведанных потемках его души, командор отказался покинуть станцию. Отказался, хотя три долгих года его единственным желанием было бежать отсюда. Куда - не важно.
И вот, когда такая возможность представилась, когда Империя вдруг вспомнила о нем, командор неожиданно понял, что ему некуда лететь. Некуда бежать, ведь от слепоты ему нигде не скрыться, и не забыть россыпь звездных дорог, по которым ему не суждено было вновь пройтись.
Не было смысла куда-либо лететь, ожидать назначения на другую станцию с ее бессмысленной суетой и неразберихой, где вдруг понадобится ослепший, но не сломленный комендант.
Тогда командор и подал в отставку. Чтобы остаться. Уже как частное лицо. А если придут враги - какая разница?
Адмирал Челини удовлетворил просьбу Лазарева, присовокупив письмо, в котором высоко оценивал заслуги командора, добавляя, что Империя их никогда не забудет. В действительности на это понадобилось также мало времени, как и обычно.
Командор остался. С горсткой таких же неудачников, которым больше некуда было идти. Станцию никто не захватил - после очередной грандиозной дислокации лишь для Старого Ника она сохраняла какое-либо значение, и то, по большей мере, чисто сентиментальное.
Старый Ник. Вскоре после того как в Афинах появился Билли, чтобы начать свой Великий Эксперимент, Старый Ник впервые осознал себя под этим именем и впервые сам обратился к командору. Который, казалось, уютно устроился в своем полукоматозном состоянии.
– Командор? Командор!
– Что, Ник?
– Вы помните?
– Разумеется, Ник. Старых друзей так легко не забудешь, особенно если они постоянно напоминают о своем существовании.
– Командор… - голос Старого Ника чуть дрогнул.
– Прости.
– Все в порядке, командор, все в полном порядке.
Командор улыбнулся, вспоминая первый раз, когда компьютер по собственной инициативе заговорил с ним. Тогда, правда, командору было не до смеха. Единственное, чего он хотел - чтобы все оставили его в покое, наедине с цефеидой, которая день ото дня становилась все ярче и агрессивней.
– Командор, Вы не должны опускаться до такой степени.
– Отстань, - тогда командор впервые понял, что просто так компьютер от него не отступит. Что-то случилось с этой машиной, которой овладело непомерное стремление творить добро, пускай с применением насильственных методов. - Я уже больше не командор. Я подал в отставку. Я ослеп. Я умер. И вообще это не я.
После своей длинной тирады, командор, казалось, совершенно обессилел и был вынужден лишь беспомощно выслушивать ответ компьютера.
– Командор, я Вас прекрасно понимаю, насколько это возможно в данных обстоятельствах, но для меня Вы навсегда останетесь командором. И не ошибусь, если скажу, то же и про всех обитателей станции. Служба в космофлоте - не военная форма, которую можно снять и бросить в корзину с грязным бельем. И отставка ничего не меняет. И вообще, с первым постмастером я пошлю в штаб запрос, чтобы выяснить как следует обращаться к командору в отставке. Мне почему-то кажется, что "командор" и никак иначе.
– Называй меня как угодно. Только не надо запросов в штаб. Ничего не надо. Оставь меня одного… с моей цефеидой.
Старый Ник отступил, но не сдался. Штурм Агоры продолжился на следующий день, и через день, даже воскресенье не оказалось достаточно веской причиной для перерыва.
Старый Ник не успокоился, пока не заставил командора взглянуть на звезды. Без особого, правда, результата, поначалу.
– Ну хорошо, вот я здесь. И что дальше? - стоя на продуваемой всеми ветрами площадке, вороньем гнезде, на самой вершине Скалы Ареопага, под которой мерно билось сердце станции, командор дрожал от холода, вперив невидящий взгляд в небеса.
Двести восемьдесят шесть вырубленных в скале ступенек привели его наверх. Прозрачный купол неплохо удерживал пригодный для дыхания воздух, чего нельзя было казать о тепле. Скала Ареопага была подвержена экзотичным воздушным потокам, которые могли зародиться лишь в до враждебности разреженной атмосфере Эллады.
– Все равно я ничего не вижу.
Старый Ник, казалось, не обращал абсолютно никакого внимания на мелочные жалобы командора.
– Смотрите. Кстати, по моим расчетам местная атмосфера не способна в достаточной степени искажать свет звезд, чтобы Вы не могли ими любоваться.
Командор от души выругался. Этот компьютер порядком покопался в его личном деле, а может даже не побрезговал залезть и в святая святых - мысли командора. Вообще-то он не слышал, чтобы компьютеры были на такое способны, но ведь с другой стороны, с настолько настырными компьютерами человеку покамест сталкиваться не приходилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Лазарев получил новое назначение вместе с повышением: он стал командором.
Какого-либо особого проявления эмоций не последовало. Командор должен уметь сдерживаться. Разве что пальцы выдавали его, пальцы, нервно теребившие молоточек Тора.
Только вот звезды… Командиры орбитальных кораблей получили строжайшее предупреждение пресекать в зародыше любые безумства командора, вроде желания выйти в космос, хоть на час, хоть на полчаса.
Афины стали тюрьмой командора, который уже неспособен был ничего видеть.
Если не считать цефеиды, которая, вспыхивая убийственным оскалом, появлялась в самые темные моменты депрессии. Все призывнее и призывнее настаивая, чтобы он оставил позади никому не нужные страдания.
Командор замолчал. Те чувства были еще живы. Как можно их пытаться описать - обида, гнев, абсолютная беспомощность, неспособность ничего, ровным счетом ничего изменить.
Эту синекуру командор возненавидел до глубины души; ведь сюда его определили из жалости. Но из жалости ли? Шла война, самая кровавая война в истории. И прав был принц-консорт, когда заявил: "Империи нужен каждый солдат, каждый офицер". Даже слепой, как Лазарев. И в особенности, такой же несгибаемый.
Старый Ник тоже помнил то время. Несколько смутно, с тех пор многое изменилось, в том числе он сам. Правда, тогда Нику чувства людей были безразличны.
Командор молчал. Это был конец его истории, но не конец его жизни.
– Командор?
– Не бойся, я пока еще не впал в коматозное состояние.
– Командор!
– Нет-нет, и в обозримом будущем не собираюсь.
– Спасибо, командор.
Последних слов Старого Ника командор уже не расслышал. Он вспоминал. Когда же все началось на самом деле? Когда пришел приказ об эвакуации? Наверное, именно тогда. Но это было лишь самое н а ч а л о.
Начало долгого пути по бриллиантовым дорогам. Дорогам, проложенным богами в некогда пустом безмолвии космоса.
Сейчас командор не мог с точностью сказать, сколько лет прошло со времени приказа. Вполне достаточно.
Тогда, вопреки всему, во что он верил, вопреки здравому смыслу, который еще оставался в неизведанных потемках его души, командор отказался покинуть станцию. Отказался, хотя три долгих года его единственным желанием было бежать отсюда. Куда - не важно.
И вот, когда такая возможность представилась, когда Империя вдруг вспомнила о нем, командор неожиданно понял, что ему некуда лететь. Некуда бежать, ведь от слепоты ему нигде не скрыться, и не забыть россыпь звездных дорог, по которым ему не суждено было вновь пройтись.
Не было смысла куда-либо лететь, ожидать назначения на другую станцию с ее бессмысленной суетой и неразберихой, где вдруг понадобится ослепший, но не сломленный комендант.
Тогда командор и подал в отставку. Чтобы остаться. Уже как частное лицо. А если придут враги - какая разница?
Адмирал Челини удовлетворил просьбу Лазарева, присовокупив письмо, в котором высоко оценивал заслуги командора, добавляя, что Империя их никогда не забудет. В действительности на это понадобилось также мало времени, как и обычно.
Командор остался. С горсткой таких же неудачников, которым больше некуда было идти. Станцию никто не захватил - после очередной грандиозной дислокации лишь для Старого Ника она сохраняла какое-либо значение, и то, по большей мере, чисто сентиментальное.
Старый Ник. Вскоре после того как в Афинах появился Билли, чтобы начать свой Великий Эксперимент, Старый Ник впервые осознал себя под этим именем и впервые сам обратился к командору. Который, казалось, уютно устроился в своем полукоматозном состоянии.
– Командор? Командор!
– Что, Ник?
– Вы помните?
– Разумеется, Ник. Старых друзей так легко не забудешь, особенно если они постоянно напоминают о своем существовании.
– Командор… - голос Старого Ника чуть дрогнул.
– Прости.
– Все в порядке, командор, все в полном порядке.
Командор улыбнулся, вспоминая первый раз, когда компьютер по собственной инициативе заговорил с ним. Тогда, правда, командору было не до смеха. Единственное, чего он хотел - чтобы все оставили его в покое, наедине с цефеидой, которая день ото дня становилась все ярче и агрессивней.
– Командор, Вы не должны опускаться до такой степени.
– Отстань, - тогда командор впервые понял, что просто так компьютер от него не отступит. Что-то случилось с этой машиной, которой овладело непомерное стремление творить добро, пускай с применением насильственных методов. - Я уже больше не командор. Я подал в отставку. Я ослеп. Я умер. И вообще это не я.
После своей длинной тирады, командор, казалось, совершенно обессилел и был вынужден лишь беспомощно выслушивать ответ компьютера.
– Командор, я Вас прекрасно понимаю, насколько это возможно в данных обстоятельствах, но для меня Вы навсегда останетесь командором. И не ошибусь, если скажу, то же и про всех обитателей станции. Служба в космофлоте - не военная форма, которую можно снять и бросить в корзину с грязным бельем. И отставка ничего не меняет. И вообще, с первым постмастером я пошлю в штаб запрос, чтобы выяснить как следует обращаться к командору в отставке. Мне почему-то кажется, что "командор" и никак иначе.
– Называй меня как угодно. Только не надо запросов в штаб. Ничего не надо. Оставь меня одного… с моей цефеидой.
Старый Ник отступил, но не сдался. Штурм Агоры продолжился на следующий день, и через день, даже воскресенье не оказалось достаточно веской причиной для перерыва.
Старый Ник не успокоился, пока не заставил командора взглянуть на звезды. Без особого, правда, результата, поначалу.
– Ну хорошо, вот я здесь. И что дальше? - стоя на продуваемой всеми ветрами площадке, вороньем гнезде, на самой вершине Скалы Ареопага, под которой мерно билось сердце станции, командор дрожал от холода, вперив невидящий взгляд в небеса.
Двести восемьдесят шесть вырубленных в скале ступенек привели его наверх. Прозрачный купол неплохо удерживал пригодный для дыхания воздух, чего нельзя было казать о тепле. Скала Ареопага была подвержена экзотичным воздушным потокам, которые могли зародиться лишь в до враждебности разреженной атмосфере Эллады.
– Все равно я ничего не вижу.
Старый Ник, казалось, не обращал абсолютно никакого внимания на мелочные жалобы командора.
– Смотрите. Кстати, по моим расчетам местная атмосфера не способна в достаточной степени искажать свет звезд, чтобы Вы не могли ими любоваться.
Командор от души выругался. Этот компьютер порядком покопался в его личном деле, а может даже не побрезговал залезть и в святая святых - мысли командора. Вообще-то он не слышал, чтобы компьютеры были на такое способны, но ведь с другой стороны, с настолько настырными компьютерами человеку покамест сталкиваться не приходилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38