Начиная рисовать, она всегда предвкушала, что нарисует нечто прекрасное, но, когда рисунок бывал готов, он редко отвечал ее ожиданиям. Как будто пытаешься рассказать сон — никак не удается точно описать то, что так ясно видел.
Поппи зажала карандаш в кулачке и малевала на этикетке дикие зеленые зигзаги, радостно крича:
— Смотли! Смотли!
— Красиво! — похвалила ее Лина.
Так и не решив, что она хочет изобразить, Лина начала рисовать. Сначала высокий узкий прямоугольник — дом. Затем еще несколько прямоугольников — целый город. Потом она нарисовала маленьких человечков на улице, у подножия домов. Это был город ее грез — она почти всегда только это и рисовала. И всегда испытывала одно и то же чувство разочарования: ведь в этом городе должны быть и другие прекрасные вещи, а не только высокие дома. Там должны быть настоящие чудеса, но она никак не могла представить себе, на что они похожи. Все, что она знала об этом городе, — это то, что свет там не такой, как в Эмбере. Но откуда он берется, она тоже не могла придумать.
Она изобразила еще несколько домов, нарисовала у них окна и двери. Добавила уличные фонари. Нарисовала теплицу. Весь листок был теперь покрыт домами разных размеров. И все они были белыми, потому что белой была бумага, на которой она рисовала.
Лина на минуту отложила карандаш и критически осмотрела рисунок. Оставалось нарисовать только небо. Обычно она работала простым карандашом, и тогда небо получалось своего естественного цвета — черного. Но в этот раз поневоле придется сделать его голубым. Поппи увлеченно царапала бумагу карандашом, а Лина тем временем тщательно штриховала пространство между домами, пока все небо не стало голубого цвета.
Она откинулась на стуле и еще раз взглянула на свой рисунок. Ужасно необычно: небо — и вдруг голубое! Но в целом Лине понравилось, как это выглядит. Да, определенно это очень красиво — голубое небо.
Тут Поппи обнаружила, что самое интересное в рисовании — дырявить карандашом бумагу. Лина отложила свой рисунок и забрала этикетку у сестренки.
— Пора ужинать, — сказала она.
Глубокой ночью Лина внезапно проснулась. Ей показалось, что она слышала какой-то странный звук. Или она еще спит? Она тихо лежала в темноте с открытыми глазами и прислушивалась. Снова раздался звук — слабый, дрожащий старческий голос:
— Лина…
Она вскочила и стала поспешно пробираться в спальню бабушки. Хотя она прожила в этом доме всю жизнь, ей по-прежнему трудно было ориентироваться ночью, когда кругом царила абсолютная тьма. Казалось, что стены чуть сдвинулись с мест, и мебель тоже кто-то слегка переставил. Лина держалась ближе к стене, идя на ощупь. Вот дверь ее спальни. Теперь она на кухне, где-то здесь должен стоять обеденный… Она ойкнула, врезавшись босым пальцем в ножку стола. А вот и дверь бабушкиной комнаты. Голос бабушки в темноте казался тонкой-тонкой линией, которая вот-вот прервется.
— Лина… Помоги мне… Мне нужно…
— Иду-иду, бабушка, — откликнулась девочка.
Она споткнулась обо что-то — башмак! — и упала прямо на бабушкину постель.
— Я здесь, бабушка! — Лина дотронулась до руки больной, она была очень холодной.
— Я так странно себя чувствую, — прошептала бабушка. — Мне снилась… Мне снилась моя маленькая… Или какая-то другая малышка…
Лина присела на кровать, осторожно провела пальцами по худой бабушкиной руке, погладила ее плечо, коснулась длинных спутанных волос. Потом приложила палец к бабушкиной шее, нащупала пульс, как учила ее доктор Тауэр. Пульс трепетал, словно раненый мотылек, который повредил себе крылышко и теперь беспомощно порхает ломаными кругами.
— Принести тебе воды? — спросила Лина. Она не могла придумать, чем бы еще помочь.
— Не надо воды, — еле слышно прошептала бабушка. — Просто посиди со мной немного.
Лина поджала под себя ноги и натянула на колени край одеяла. Она взяла в ладони бабушкину руку и нежно поглаживала ее одним пальцем.
Долгое время обе молчали. Лина вслушивалась в дыхание больной. Сначала глубокий, судорожный вдох, а потом — выдох, легкий как дуновение. И после долгой-долгой тишины — опять тяжелый вдох. Лина закрыла глаза. Что толку держать их открытыми — все равно кругом ничего нет, кроме тьмы. Ее очень беспокоило, что у бабушки такая холодная рука и что она так странно дышит. Время от времени больная бормотала какие-то слова, которых Лина не могла расслышать, и тогда девочка гладила ее по лбу и приговаривала: «Не тревожься, все в порядке. Уже скоро утро», — хотя и не знала, так ли это на самом деле.
Спустя некоторое время бабушка слегка пошевелилась и, кажется, проснулась.
— Иди ложись, милая, — сказала она, — мне уже гораздо лучше. — Ее голос был ясен, но очень слаб. — Поспи еще немного.
Лина наклонялась вперед, пока ее голова не коснулась бабушкиного плеча. Мягкие волосы бабушки щекотали ее лицо.
— Хорошо, бабушка, — прошептала она. — Спокойной ночи!
Она нежно обняла старушку за плечи и встала. Внезапно на нее накатила волна ужасного одиночества. Ей так хотелось увидеть глаза бабушки, но кругом царил мрак. Может быть, до утра еще очень далеко — она не знала. Лина пробралась обратно к своей постели и тут же провалилась в глубокий сон.
А когда спустя несколько часов загорелся свет, она со страхом в душе вошла в бабушкину комнату. Бабушка лежала очень бледная и очень тихая, и жизнь уже отлетела от нее.
ГЛАВА 11
Мелочи Лиззи
Весь день Лина провела у миссис Мердо. Дом соседки был очень похож на бабушкин, только гораздо опрятнее. В гостиной стояли диван, пышное кресло, обитое ворсистой полосатой тканью, и большой стол, совсем не такой шаткий, как у Лины. На столе красовалась корзина, а в ней лежали три репки, и у каждой один бочок был нежно-лиловый, а другой — белый. Должно быть, подумала Лина, миссис Мердо положила их на видное место не только потому, что собиралась приготовить на ужин, но еще и потому, что они были такие красивые.
Лина полулежала на диване, вытянув ноги, и миссис Мердо принесла мягкое серо-зеленое одеяло и укрыла ее.
— Так тебе будет теплее, — приговаривала она, заботливо подтыкая одеяло со всех сторон.
Но Лина не чувствовала холода. Зато она чувствовала печаль, а это ведь почти одно и то же. Как приятно ощущать мягкое одеяло — как будто кто-то нежно обнимает тебя. Миссис Мердо дала Поппи поиграть со своим длинным лиловым шарфом, сварила грибной суп-пюре с картофелем, а Лина до вечера бездельничала — просто валялась под одеялом, свернувшись калачиком. Она думала о бабушке, которая прожила такую долгую и, в общем, счастливую жизнь. Потом немного поплакала и уснула, а проснувшись, поиграла с Поппи. День был немного странным, но по-своему уютным — словно маленькая передышка между концом одного этапа жизни и началом нового.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Поппи зажала карандаш в кулачке и малевала на этикетке дикие зеленые зигзаги, радостно крича:
— Смотли! Смотли!
— Красиво! — похвалила ее Лина.
Так и не решив, что она хочет изобразить, Лина начала рисовать. Сначала высокий узкий прямоугольник — дом. Затем еще несколько прямоугольников — целый город. Потом она нарисовала маленьких человечков на улице, у подножия домов. Это был город ее грез — она почти всегда только это и рисовала. И всегда испытывала одно и то же чувство разочарования: ведь в этом городе должны быть и другие прекрасные вещи, а не только высокие дома. Там должны быть настоящие чудеса, но она никак не могла представить себе, на что они похожи. Все, что она знала об этом городе, — это то, что свет там не такой, как в Эмбере. Но откуда он берется, она тоже не могла придумать.
Она изобразила еще несколько домов, нарисовала у них окна и двери. Добавила уличные фонари. Нарисовала теплицу. Весь листок был теперь покрыт домами разных размеров. И все они были белыми, потому что белой была бумага, на которой она рисовала.
Лина на минуту отложила карандаш и критически осмотрела рисунок. Оставалось нарисовать только небо. Обычно она работала простым карандашом, и тогда небо получалось своего естественного цвета — черного. Но в этот раз поневоле придется сделать его голубым. Поппи увлеченно царапала бумагу карандашом, а Лина тем временем тщательно штриховала пространство между домами, пока все небо не стало голубого цвета.
Она откинулась на стуле и еще раз взглянула на свой рисунок. Ужасно необычно: небо — и вдруг голубое! Но в целом Лине понравилось, как это выглядит. Да, определенно это очень красиво — голубое небо.
Тут Поппи обнаружила, что самое интересное в рисовании — дырявить карандашом бумагу. Лина отложила свой рисунок и забрала этикетку у сестренки.
— Пора ужинать, — сказала она.
Глубокой ночью Лина внезапно проснулась. Ей показалось, что она слышала какой-то странный звук. Или она еще спит? Она тихо лежала в темноте с открытыми глазами и прислушивалась. Снова раздался звук — слабый, дрожащий старческий голос:
— Лина…
Она вскочила и стала поспешно пробираться в спальню бабушки. Хотя она прожила в этом доме всю жизнь, ей по-прежнему трудно было ориентироваться ночью, когда кругом царила абсолютная тьма. Казалось, что стены чуть сдвинулись с мест, и мебель тоже кто-то слегка переставил. Лина держалась ближе к стене, идя на ощупь. Вот дверь ее спальни. Теперь она на кухне, где-то здесь должен стоять обеденный… Она ойкнула, врезавшись босым пальцем в ножку стола. А вот и дверь бабушкиной комнаты. Голос бабушки в темноте казался тонкой-тонкой линией, которая вот-вот прервется.
— Лина… Помоги мне… Мне нужно…
— Иду-иду, бабушка, — откликнулась девочка.
Она споткнулась обо что-то — башмак! — и упала прямо на бабушкину постель.
— Я здесь, бабушка! — Лина дотронулась до руки больной, она была очень холодной.
— Я так странно себя чувствую, — прошептала бабушка. — Мне снилась… Мне снилась моя маленькая… Или какая-то другая малышка…
Лина присела на кровать, осторожно провела пальцами по худой бабушкиной руке, погладила ее плечо, коснулась длинных спутанных волос. Потом приложила палец к бабушкиной шее, нащупала пульс, как учила ее доктор Тауэр. Пульс трепетал, словно раненый мотылек, который повредил себе крылышко и теперь беспомощно порхает ломаными кругами.
— Принести тебе воды? — спросила Лина. Она не могла придумать, чем бы еще помочь.
— Не надо воды, — еле слышно прошептала бабушка. — Просто посиди со мной немного.
Лина поджала под себя ноги и натянула на колени край одеяла. Она взяла в ладони бабушкину руку и нежно поглаживала ее одним пальцем.
Долгое время обе молчали. Лина вслушивалась в дыхание больной. Сначала глубокий, судорожный вдох, а потом — выдох, легкий как дуновение. И после долгой-долгой тишины — опять тяжелый вдох. Лина закрыла глаза. Что толку держать их открытыми — все равно кругом ничего нет, кроме тьмы. Ее очень беспокоило, что у бабушки такая холодная рука и что она так странно дышит. Время от времени больная бормотала какие-то слова, которых Лина не могла расслышать, и тогда девочка гладила ее по лбу и приговаривала: «Не тревожься, все в порядке. Уже скоро утро», — хотя и не знала, так ли это на самом деле.
Спустя некоторое время бабушка слегка пошевелилась и, кажется, проснулась.
— Иди ложись, милая, — сказала она, — мне уже гораздо лучше. — Ее голос был ясен, но очень слаб. — Поспи еще немного.
Лина наклонялась вперед, пока ее голова не коснулась бабушкиного плеча. Мягкие волосы бабушки щекотали ее лицо.
— Хорошо, бабушка, — прошептала она. — Спокойной ночи!
Она нежно обняла старушку за плечи и встала. Внезапно на нее накатила волна ужасного одиночества. Ей так хотелось увидеть глаза бабушки, но кругом царил мрак. Может быть, до утра еще очень далеко — она не знала. Лина пробралась обратно к своей постели и тут же провалилась в глубокий сон.
А когда спустя несколько часов загорелся свет, она со страхом в душе вошла в бабушкину комнату. Бабушка лежала очень бледная и очень тихая, и жизнь уже отлетела от нее.
ГЛАВА 11
Мелочи Лиззи
Весь день Лина провела у миссис Мердо. Дом соседки был очень похож на бабушкин, только гораздо опрятнее. В гостиной стояли диван, пышное кресло, обитое ворсистой полосатой тканью, и большой стол, совсем не такой шаткий, как у Лины. На столе красовалась корзина, а в ней лежали три репки, и у каждой один бочок был нежно-лиловый, а другой — белый. Должно быть, подумала Лина, миссис Мердо положила их на видное место не только потому, что собиралась приготовить на ужин, но еще и потому, что они были такие красивые.
Лина полулежала на диване, вытянув ноги, и миссис Мердо принесла мягкое серо-зеленое одеяло и укрыла ее.
— Так тебе будет теплее, — приговаривала она, заботливо подтыкая одеяло со всех сторон.
Но Лина не чувствовала холода. Зато она чувствовала печаль, а это ведь почти одно и то же. Как приятно ощущать мягкое одеяло — как будто кто-то нежно обнимает тебя. Миссис Мердо дала Поппи поиграть со своим длинным лиловым шарфом, сварила грибной суп-пюре с картофелем, а Лина до вечера бездельничала — просто валялась под одеялом, свернувшись калачиком. Она думала о бабушке, которая прожила такую долгую и, в общем, счастливую жизнь. Потом немного поплакала и уснула, а проснувшись, поиграла с Поппи. День был немного странным, но по-своему уютным — словно маленькая передышка между концом одного этапа жизни и началом нового.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52