В грудь его глубоко вонзилась стрела, глаза же его — зрячие! ненавидящие, лишённые чёрной повязки — вперили взор свой в казначея. Рука сжимала тонкий длинный стилет; силы покидали его с каждым мгновением. Второй рукой силился выдернуть он смертоносное жало из груди своей — но тщетно; плоть крепко держала гибкое древко. Перекошенный рот «слепца» жадно ловил воздух, кровь клокотала в горле несчастного — и вот хлынула она на земляной пол кузницы. Ещё миг, последняя конвульсия — и «слепец» затих, мёртвый.
— Я подоспел вовремя, — услышал Адус жёсткий, отдающий металлом, голос. Поднял полные ужаса глаза — и встретился с холодным взглядом атамана «призраков», брата кузнеца. — Он хотел убить тебя, друг.
Атаман отбросил в сторону ненужный более лук, снял с плеча колчан со стрелами и переступил порог.
Только теперь Адус понял: убийца выследил его! Так вот кто был тот бродяга, идущий из далёкой Страны Скарабеев в Священный Город, дабы поклониться праху Учителя!.. Наёмный убийца мстительного Иерарха…
Ужас отступил. Адус бросился к своему спасителю.
— Ты спас мне жизнь, — воскликнул он, в порыве благодарности хватая обе руки атамана и тряся их.
— Я лишь выполнял свой долг, — гордо ответил атаман. — Рука, занесённая над головою друга, должна быть отсечена. Таков мой закон.
— Так он…
— Ещё миг, и я бы застал тебя с кинжалом меж лопаток.
Судьба оберегала Адуса — судьба в образе этого сурового человека!
— Во имя неба, что здесь происходит?! — прогремел гневный голос кузнеца, в тот миг появившегося на пороге. — Ты посмел пролить кровь невинного в моём доме, брат?!
Он устремил негодующий взор на атамана «призраков». Тот лишь стиснул зубы и отвернулся.
— А, ты молчишь!.. — Ярость кузнеца, казалось, достигла предела. — Хорош братец!
Адус кинулся между двумя братьями.
— Твой гнев напрасен, кузнец, — воскликнул он, хватая гиганта за руку. — Этот благородный человек только что спас мне жизнь.
— Спас тебе жизнь? — Брови кузнеца от удивления поползли вверх.
— Убийца пришёл по моему следу в дом твой, кузнец, — мрачно пояснил Адус, кивая на распростёртый в неподвижности труп. — Твой брат успел вовремя.
— Убийца… — словно эхо, отозвался кузнец.
Пелена внезапно спала с глаз его, разум прозрел — он понял всё.
— Прости, брат, горькое слово, — он устремил на атамана взгляд, полный благодарности. — Кровь ослепила меня — как мог я усомниться в брате своём!
Он крепко прижал к груди гордого атамана.
Когда всё наконец выяснилось, труп убийцы схоронен в надёжном месте, а следы трагедии уничтожены, оба брата вопросительно воззрились на Адуса.
— Ответь, Адус, кому понадобилась жизнь твоя? — спросил кузнец.
Казначей смущённо отвёл глаза и ничего не ответил. Атаман усмехнулся.
— Я знаю убийцу, — медленно роняя слова, произнёс он, — это наймит Верховного Жреца.
Кузнец присвистнул от удивления.
— Вот оно что! — проговорил он, растягивая слова на манер брата. — Чем же прогневал ты главу Ордена меченосцев?
И снова промолчал Адус.
— Столь высокой чести Великий Магистр удостаивает не каждого, — процедил сквозь зубы младший брат, вложив в ненавистное имя всю силу своего презрения. — Теперь я рад вдвойне, что сумел отвести руку убийцы от друга и брата моего. — Он улыбнулся, и улыбка его вдруг оказалась мягкой и доброй. — И всё же, Адус, чем насолил ты этому высокородному прохвосту?
— Поймите, друзья, эта тайна не принадлежит мне, — с мольбой в голосе ответил казначей. — Могу сказать лишь одно…
— Тсс! — прервал его кузнец. — Молчи, Адус! И прости нас за наше бесстыдное любопытство. Святость тайны неприкосновенна. Так ведь, брат?
Атаман кивнул.
— Ты прав, брат, мы перешли границы дозволенного.
Адус облегчённо вздохнул, улыбка озарила его измождённое лицо.
— Завтра, — сказал он торжественно, — в день праздника великого Иерарх Священного Города и всего царства Ирийского лишится своего могущества, — он запнулся и добавил чуть слышно, — либо обретёт власть небывалую на долгие-долгие годы… Ранним утром будьте у гробницы Иоса…
— Той самой? — многозначительно спросил атаман.
— Той самой, — кивнул Адус. — Свидетелями великих событий станете вы тогда.
— Мы будем там, — твёрдо сказал кузнец.
15.
Утро великого праздника застигло Священный Город в смятении. День обещал быть ясным, солнечным, тёплым, по-настоящему весенним; низринув на Город потоки ярости и ужаса всего лишь сутки назад, природа неожиданно сменила гнев на милость и объяла грешную землю спокойствием и умиротворением. Воздух был прозрачен и тих, напоён ароматом первых весенних цветов и щебетом беззаботных пичуг. Не было лишь покоя в сердцах горожан: по Городу пополз упорный слух, что воскрес из мёртвых казнённый два дня назад пророк. Сия весть будоражила людей, зажигала в глазах огонь безумия и нетерпения. Кто-то подстрекал чернь к бунту, более же осторожные призывали людей удостовериться в справедливости ползущих по Городу слухов и убедиться, что гробница, ставшая местом погребения пророка, действительно пуста.
Четыре императорских воина, согласно приказу Наместника несущие стражу у входа в гробницу, безмолвно, словно каменные изваяния, стояли на своём посту. Воспитанные в духе стоицизма, презрения к черни и веры в собственное превосходство над всем миром, они оставались безучастны к появлению возбуждённой толпы, сжигаемой жаждой любопытства. Долг требовал повиновения приказу, нарушение приказа каралось смертью.
А народ тем временем всё прибывал и прибывал. К девяти часам гробницу Учителя окружало людское море численностью в несколько тысяч человек. Толпа нетерпеливо гудела, требуя незамедлительно открыть гробницу, порой слышались угрозы в адрес императорских воинов, охранявших вход в каменную обитель мёртвого пророка, — но никто не решался вступать в открытый конфликт с ними. Ибо безрассудного смельчака ждала бы неминуемая смерть от удара коротким мечом стражника.
Одиннадцать верных учеников казнённого были тут же, в толпе, в самой её гуще — но до поры до времени старались оставаться незамеченными: неопределённость положения вселяла в их души страх перед грядущим. Лишь благочестивый Алкомор не прятался от взоров тысячеглазой толпы; громогласный его голос разносился далеко над головами людей, но порой дрожал он от нахлынувшего вдруг смятения, ужас вспыхивал в мятущихся глазах, взгляд искал спасения в бегстве… Малодушие, скрываемое под личиной благочестия и гордой наружности, в любую минуту готово было прорвать лицемерную оболочку первого ученика и обнажить душу его во всей её трусливой неприглядности. Два брата — Наон и Теразар — стояли по обе руки Алкомора; нет, их отчаянные сердца не ведали страха перед грядущим, и не пытались они раствориться в толпе подобно другим ученикам — но сколько злобы, граничащей с ненавистью, таилось в их затравленных взорах!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
— Я подоспел вовремя, — услышал Адус жёсткий, отдающий металлом, голос. Поднял полные ужаса глаза — и встретился с холодным взглядом атамана «призраков», брата кузнеца. — Он хотел убить тебя, друг.
Атаман отбросил в сторону ненужный более лук, снял с плеча колчан со стрелами и переступил порог.
Только теперь Адус понял: убийца выследил его! Так вот кто был тот бродяга, идущий из далёкой Страны Скарабеев в Священный Город, дабы поклониться праху Учителя!.. Наёмный убийца мстительного Иерарха…
Ужас отступил. Адус бросился к своему спасителю.
— Ты спас мне жизнь, — воскликнул он, в порыве благодарности хватая обе руки атамана и тряся их.
— Я лишь выполнял свой долг, — гордо ответил атаман. — Рука, занесённая над головою друга, должна быть отсечена. Таков мой закон.
— Так он…
— Ещё миг, и я бы застал тебя с кинжалом меж лопаток.
Судьба оберегала Адуса — судьба в образе этого сурового человека!
— Во имя неба, что здесь происходит?! — прогремел гневный голос кузнеца, в тот миг появившегося на пороге. — Ты посмел пролить кровь невинного в моём доме, брат?!
Он устремил негодующий взор на атамана «призраков». Тот лишь стиснул зубы и отвернулся.
— А, ты молчишь!.. — Ярость кузнеца, казалось, достигла предела. — Хорош братец!
Адус кинулся между двумя братьями.
— Твой гнев напрасен, кузнец, — воскликнул он, хватая гиганта за руку. — Этот благородный человек только что спас мне жизнь.
— Спас тебе жизнь? — Брови кузнеца от удивления поползли вверх.
— Убийца пришёл по моему следу в дом твой, кузнец, — мрачно пояснил Адус, кивая на распростёртый в неподвижности труп. — Твой брат успел вовремя.
— Убийца… — словно эхо, отозвался кузнец.
Пелена внезапно спала с глаз его, разум прозрел — он понял всё.
— Прости, брат, горькое слово, — он устремил на атамана взгляд, полный благодарности. — Кровь ослепила меня — как мог я усомниться в брате своём!
Он крепко прижал к груди гордого атамана.
Когда всё наконец выяснилось, труп убийцы схоронен в надёжном месте, а следы трагедии уничтожены, оба брата вопросительно воззрились на Адуса.
— Ответь, Адус, кому понадобилась жизнь твоя? — спросил кузнец.
Казначей смущённо отвёл глаза и ничего не ответил. Атаман усмехнулся.
— Я знаю убийцу, — медленно роняя слова, произнёс он, — это наймит Верховного Жреца.
Кузнец присвистнул от удивления.
— Вот оно что! — проговорил он, растягивая слова на манер брата. — Чем же прогневал ты главу Ордена меченосцев?
И снова промолчал Адус.
— Столь высокой чести Великий Магистр удостаивает не каждого, — процедил сквозь зубы младший брат, вложив в ненавистное имя всю силу своего презрения. — Теперь я рад вдвойне, что сумел отвести руку убийцы от друга и брата моего. — Он улыбнулся, и улыбка его вдруг оказалась мягкой и доброй. — И всё же, Адус, чем насолил ты этому высокородному прохвосту?
— Поймите, друзья, эта тайна не принадлежит мне, — с мольбой в голосе ответил казначей. — Могу сказать лишь одно…
— Тсс! — прервал его кузнец. — Молчи, Адус! И прости нас за наше бесстыдное любопытство. Святость тайны неприкосновенна. Так ведь, брат?
Атаман кивнул.
— Ты прав, брат, мы перешли границы дозволенного.
Адус облегчённо вздохнул, улыбка озарила его измождённое лицо.
— Завтра, — сказал он торжественно, — в день праздника великого Иерарх Священного Города и всего царства Ирийского лишится своего могущества, — он запнулся и добавил чуть слышно, — либо обретёт власть небывалую на долгие-долгие годы… Ранним утром будьте у гробницы Иоса…
— Той самой? — многозначительно спросил атаман.
— Той самой, — кивнул Адус. — Свидетелями великих событий станете вы тогда.
— Мы будем там, — твёрдо сказал кузнец.
15.
Утро великого праздника застигло Священный Город в смятении. День обещал быть ясным, солнечным, тёплым, по-настоящему весенним; низринув на Город потоки ярости и ужаса всего лишь сутки назад, природа неожиданно сменила гнев на милость и объяла грешную землю спокойствием и умиротворением. Воздух был прозрачен и тих, напоён ароматом первых весенних цветов и щебетом беззаботных пичуг. Не было лишь покоя в сердцах горожан: по Городу пополз упорный слух, что воскрес из мёртвых казнённый два дня назад пророк. Сия весть будоражила людей, зажигала в глазах огонь безумия и нетерпения. Кто-то подстрекал чернь к бунту, более же осторожные призывали людей удостовериться в справедливости ползущих по Городу слухов и убедиться, что гробница, ставшая местом погребения пророка, действительно пуста.
Четыре императорских воина, согласно приказу Наместника несущие стражу у входа в гробницу, безмолвно, словно каменные изваяния, стояли на своём посту. Воспитанные в духе стоицизма, презрения к черни и веры в собственное превосходство над всем миром, они оставались безучастны к появлению возбуждённой толпы, сжигаемой жаждой любопытства. Долг требовал повиновения приказу, нарушение приказа каралось смертью.
А народ тем временем всё прибывал и прибывал. К девяти часам гробницу Учителя окружало людское море численностью в несколько тысяч человек. Толпа нетерпеливо гудела, требуя незамедлительно открыть гробницу, порой слышались угрозы в адрес императорских воинов, охранявших вход в каменную обитель мёртвого пророка, — но никто не решался вступать в открытый конфликт с ними. Ибо безрассудного смельчака ждала бы неминуемая смерть от удара коротким мечом стражника.
Одиннадцать верных учеников казнённого были тут же, в толпе, в самой её гуще — но до поры до времени старались оставаться незамеченными: неопределённость положения вселяла в их души страх перед грядущим. Лишь благочестивый Алкомор не прятался от взоров тысячеглазой толпы; громогласный его голос разносился далеко над головами людей, но порой дрожал он от нахлынувшего вдруг смятения, ужас вспыхивал в мятущихся глазах, взгляд искал спасения в бегстве… Малодушие, скрываемое под личиной благочестия и гордой наружности, в любую минуту готово было прорвать лицемерную оболочку первого ученика и обнажить душу его во всей её трусливой неприглядности. Два брата — Наон и Теразар — стояли по обе руки Алкомора; нет, их отчаянные сердца не ведали страха перед грядущим, и не пытались они раствориться в толпе подобно другим ученикам — но сколько злобы, граничащей с ненавистью, таилось в их затравленных взорах!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17