– Господин доктор… – В двери медсестра-китаянка.
Глаза ее таят настороженность, брезгливость и страх при виде больной, но это там, в зазеркалье глаз; там рождается мысль о неизбежности конца и о счастье его неопределенной отдаленности на день сегодняшний, а так – взгляд ее внимателен, мил и строг одновременно.
– К вам – белый господин…
– Возвращайтесь. – Я дружески стискиваю худенькую кисть, безвольно сминающуюся под моими пальцами. – И продолжайте лечение. Ваши врачи ничуть не хуже, к тому же там друзья, близкие, родина… Вы не будете одиноки, как тут… – Я иду к двери, а за спиной – виснущий стон безысходного плача и суетливый крахмальный шорох спешащей ободрить и утешить медсестры.
На улице – царство солнца, и мириады бликов его нежатся на листве, газонах, остекленело застывших струях фонтана, на чугуне решетчатых ворот, на красной, будто накаленной эмали такси, стоящего при въезде в кинику. У такси – высокий бледный человек. С лысинкой, живой порочной чернотой улыбающихся глаз, в белой рубашке свободного покроя с пятнами пота под мышками и в легких, цвета хаки брюках.
Я иду навстречу этой маске, сочетающей любезность, юмор и безусловное уважение к будущему собеседнику.
– Робинс, – представляется гость, увеличивая размер улыбки на миллиметр.
Это американец. И дело не столько в бостонском произношении, сколько в диапазоне его улыбчивости. Ритуал улыбки – искусство, в полной мере доступное только янки.
– Я от мистера Чан Ванли… – Губы его каменеют, а на влаге фарфоровых зубов мгновенно поселяются солнечные зайчики.
Очевидно, он желает выяснить, каковой будет моя реакция, но я бесстрастен не только лицом, но и существом своим, а потому, улыбаясь на какой-то миг уже жалко, он выдавливает: – Последнее время меня беспокоит печень… И мистер Чан Ванли рекомендовал мне проконсультироваться у вас…
Ну что же… Ситуация ясна. Господин Робинс, прибывший решать вопросы, связанные с героином, решает заодно и подлечиться. Последнее обойдется ему недешево.
– Я не признаю новомодных лекарств, – объясняется мне по пути в беседку. – Каждому снадобью, прежде чем оно станет лекарством, должен предшествовать опыт его применения. А опыт – это долгие, долгие годы… Вы лечите травами, насколько я в курсе, и опыт вашего метода – столетия, так? О! – Он садится, смущенно хлопая себя по ляжкам. – Я бесцеремонен… Сразу о деле! По вашим обычаям… вы ведь китаец? – следует вначале коснуться погоды…
– Ну, то, что сейчас жарко, очевидно. А если о национальности – я уроженец Тибета. И назвать меня китайцем все равно, что ирландца – англичанином.
– Извините…
– Не стоит. Это распространенное заблуждение.
Странно… Господина Робинса не должна беспокоить печень.
Сердце… да. Толстый кишечник. Нервы. Родился он в начале декабря. Пониженное давление. Но не печень. Я вижу это по его ладоням, по радужной оболочке глаз, по всему его состоянию. В основном он здоров, и здоровье свое бережет как высшую драгоценность, хотя в молодости растрачивался более чем легкомысленно… Так что же его слова? Ложь? Мнительность?
– Знаете, – течет светская болтовня, – когда я ехал к вам, мне пришла мысль… Допустим, лекарственные растения из Тибета перевезены к нам, в Америку. В супероранжерею, где учтено все: климат, влажность, состав почвы… По-моему, целительные их свойства убудут… Изменится состав… Тот же тысячелистник, аир, барбарис; они растут повсюду, но…
Я вспоминаю нынешний сон. Вернее, стараюсь постичь то тревожное чувство, которое он поселил во мне. И думаю о тех развилках жизненного пути, где было много стрелок, и последуй я направлению какой-нибудь, отличной от той, что избрал, я бы не сидел сейчас здесь и вообще мог бы стать кем-то другим… Но был бы счастлив, будучи не собой теперяшним?…
Конец пароля.
Он врывается в мое сознание грубо и явственно, обжигая слух, и я едва не теряю лицо: что это? – совпадение, провокация… Или же – правда?
Пять лет минуло после моей последней встречи со связником, и вот…
Робинс с нажимом, отделяя слово от слова, повторяет. И в масляной черноте его глаз стылое выжидание.
Отвечаю. Невнятно, с опаской, будто касаюсь прижатой рогатиной кобры.
Пять лет! И в течение их у меня не появлялся ни один связник, и я гадал: отчего, что же случилось? – хотя и знал: конечно же, когда-нибудь кто-то неотвратимо придет и наступит час…
Собеседник одергивает на себе рубашку, как бы стряхивая прежнюю позу, необходимость улыбаться, прежнего себя, и говорит замороженным голосом:
– Печень – предлог…
– И, увы, явно надуманный, – в тон ему отзываюсь я. – Куда лучше было бы сослаться на давление, кишечник… Мне придется доложить шефу о несостоятельности ваших жалоб.
– Докладывайте… Скажите, невроз. Надо лечить…
– Вы здесь… это связано с порошком?
– Героин? – морщится Робинс. – Да нет… Бизнес, крупные закупки антиквариата. Но это… не имеет к вам отношения. – Он качает мыском замшевой сандалии. – Однако к вам у меня тоже дело. Вы часто наведываетесь в Тибет?
– Два раза в год. Езжу за травами. Но не один. Обычно – с группой, на вертолете через Бирму. Там они получают сырье для порошка. Потом делают крюк, я оплачиваю… Скоро они летят снова, надо что-то доставить туда…
– Вы должны попасть в состав группы! – на выдохе заявляет Робинс и отламывает бледный цветок плюща с лианы, заползшей в беседку. Зачем-то растирает лепестки в пальцах. – Причем попасть туда вместе с еще одним человеком. Со стороны. Оттуда он уйдет на север.
– Но в Тибете мне нечего делать… Сейчас не сезон…
– Я понимаю. – Он катает между ладонями серую горошину того, что было цветком, выбрасывает ее на песок аллеи. – Задача не дважды два. Но вы обязаны что-то придумать. Обязаны.
– Ввести в братство человека… вы представляете, что это?
Затем… не я назначаю состав группы, я вообще ничто… Там опытные, проверенные профессионалы, у каждого – конкретные функции…
– У вас же были подобные задания.
– Да, но на более благополучных территориях, в естественных обстоятельствах… Кроме того, в тех случаях от меня требовалось лишь присутствие… Я как наблюдатель убеждался в завершении перехода, и не более…
– Это необходимо, – чеканит он и встает. – И знаете… дайте мне какие-нибудь таблетки. От мнительности. Да, в самом деле… давление. Вы правы. У меня гипотония. Так, может, имеет смысл подлечиться? Я буду в Гонконге месяц или около того, а клиника – постоянный контакт… Никаких вопросов… Кстати, ваши знакомства и действия контролируются?
– Я в братстве, – говорю я. – Тут контролируется все.
– Ну да, да, – кивает он рассеянно и вдруг оживляется: –
Между прочим… Я слышал, что с Чан Ванли вы познакомились на почве его какого-то недуга?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13