квартиры, вмещавшей стандартное барахло типа шкафа, стола, телевизора и им подобного. Кровати. На кровати, на сбившейся желтовато-серой простыне возлежал я, в осколки разбитый вчерашней пьянкой и ранним сегодняшним пробуждением. Рядом сопела в подушку какая-то девчонка. Лицо ее со вчерашнего вечера, то бишь вечеринки, я помнил приблизительно, как, впрочем, и саму вечеринку и все такое. Сейчас ее лицо было закрыто разметавшимися волосами - длинными, чистыми волосами натуральной блондинки. Еще я видел ее плечо - упитанное, загорелое, с тонкой белой полоской от лифчика. Купальника, точнее. Плечо представляло собой сильный возбудитель сексуальных эмоций, но в данный момент оно меня не соблазняло, как не соблазняло ничто на свете, кроме какого-нибудь ледяного рассола из-под маринованных помидоров или огурцов. Состояние мое было близко к состоянию трупа. Я полагал - легче умереть, чем встать. Но вставать было надо.
Я выбрался из-под тонкого шерстяного одеяла. В квартире было холодно, и я пошел мурашками. Оделся. Один мой носок свисал с магнитофона. Мятая брючина выглядывала из-под кровати.
Вообще пробуждения такого рода омерзительны, и этим сказано все.
Я сунул ноги в холодные сырые башмаки. Постепенно ко мне возвращались все пять присущих людям чувств и способность прогнозировать необходимые действия, хотя при мысли о физической сложности некоторых из них я испытывал затравленную тоску. Предметы приобретали четкие контуры, я уже различал пыль на мебели, всякие полутона, осязал запахи, и они были неприятны: в атмосфере квартиры стоял и цвел букет трех перегаров: винного, табачного и чесночного. Дух этот был тяжел и плотен до удивления.
Из соседней комнаты слышался храп и горестные постанывания Козловского. Он еще спал, счастливчик. С кем-то. Впрочем, его девицу я запомнил... Такая шатенка. Ну да ерунда.
Холодильник пустовал, если не считать сырых бифштексов-полуфабрикатов в целлофановой упаковке и пакета молока. Больше - ничего, трудно живут сатирики.
Я срезал тупым и сальным ножом уголок картонной пирамидки и осторожно глотнул... Тьфу, так и знал! Проклятье! То, что было молоком, превратилось в вонючую творожную кашу. Я выплюнул ее в раковину.
На кухонном столе обнаружились полбутылки водки, два апельсина и старый, тронутый белесой плесенью, словно прокаженный, хлеб. Я плеснул алкоголь на дно чайной кружки, выжал в него сок из одного апельсина и - передернулся. Терпеть не могу пить спиртное из фаянсовой посуды. Но идти за стаканом или за рюмкой в комнату, где девица, не хотелось.
Выпил, трудно перебарывая тошноту, и на том покончил с завтраком.
Когда подходил к двери, девица заворочалась на кровати. Потом - тишина. Я оттянул рычажок замка, вышел и тихонечко притворил за собой дверь.
Ну и все. С подругами Сашка разберется сам. Как - не знаю, но наверняка ничего отрадного для души в их утренней встрече не будет. Впрочем, плевать.
Морозище - жуть! Как в ледниковый период. В машине - колотун. Картер замерз наглухо. Три минуты заводной ручкой вращал коленвал. После такого пробуждения - в состоянии общего воспаления всего организма, со штормом в мозгах - дело это изнуряющее, хотя и заменяет некоторым образом полезную для здоровья физзарядку.
Проклятый звон в голове и дрожь в ногах... И замерзшая печка тарахтит, как кофемолка. Что бы я сейчас хотел - ароматно дымящегося кофе, В чашке стиля рококо. Резину пора менять. Не дорога - каток. Выхлоп из машин, как пар из чайников. Поземка тоже как пар. В долине гейзеров. Из-под земли, земли дыханье... Стелющаяся дымка. Кофейку бы!
В 13.00, в понедельник, у нас в редакции планерка. Сегодня понедельник. До 13.00 я, завотделом фельетонов, а вообще-то сатиры и юмора, принимаю авторов. Газета наша молодежная, комсомольская, но графоманов ходит - страшное дело. Сначала с ними было забавно, сейчас - осточертели. Хорошо, ввели пропускную систему.
Первым делом направляюсь в буфет. И устраиваю себе пир горой. Ем осетрину - рыхлое, белое мясо с янтарными прожилками, пью сливовый вязкий сок, затем кофе с молоком. Становится легче. Шторм в мозгах утихает.
В служебном сейфе у меня бутылка виски. Называется "Белая лошадь". Я запираюсь на ключ, достаю стакан, протираю его жесткими старыми гранками...
Через полчаса я в относительном порядке.
11.00. Кто-то дергает за ручку двери. Я открываю дверь.
Некто Персерберг. Литературный псевдоним - Перов-Серов. Старый афоризматик. Сед, лик лунообразен, нижняя челюсть бульдожья - слюняво выдается вперед. Личность по сути своей мне неясная. Человеку за шестьдесят. Что он сделал? Он пишет афоризмы в газеты. Только афоризмы. Всю жизнь. Мне жалко его. Жалко, вероятно, потому, что судьбу свою и профессию он воспринимает всерьез. Без убежденной веры на подобной стезе не удержишься. Этому человеку трудно сказать "нет". У него я беру все и уж потом оправдываюсь вкусом главного редактора: дескать, тот зарубил, а я что, я ни при чем. Прием безотказный. Выполняется со вздохом сопереживания, скорбным покачиванием головы и избавляет меня от выяснения отношений с авторами. Выяснять же отношения с главным никто из авторов покуда не рискнул, сознавая мелочность своих творческих амбиций перед сиятельным идеологическим функционером. Кстати, с Грубоватым и вздорным нравом.
Я и афоризматик раскланиваемся друг перед другом, улыбаемся, острим, и я сажусь читать его опусы.
"Если крокодил съел твоего врага, это не значит, что он стал твоим другом".
Это - пойдет.
"За одного битого двум небитым дали срок".
Это - туфта.
Последующие восемь штук тоже весьма посредственны.
- Неплохо, - сухо, но уважительно говорю я и кладу вирши в ящик стола.
Затем я и ваятель произведений, схожих по краткости с записками самоубийц, раскланиваемся друг перед другом, улыбаемся, острим, и он, почтительно-согбенный, удаляется, раскрывая дверь задницей.
Я достаю листок и вычеркиваю девять перлов. Остается один, про крокодила. Для воскресной подборки "Подумал и рек" нужно минимум пять. В четверг я сдаю материалы главному. На просмотр. Время есть. А всяких сатириков - их извечно с избытком, не говоря о юмористах... Наберем веселых фразочек, успеется...
Почему-то ни одного телефонного звонка... Ах да! Втыкаю вилку телефонного шнура в розетку. Телефон звонит. Незамедлительно. И сразу сумятица мыслей: "Жена?! Для нее вот уже два дня, как я нахожусь в командировке, и, по идее, должен находиться еще одам день... Ладно, оправдаемся внезапным приездом".
Не угадал. Это - Вера. Моя невеста. Невестой, впрочем, считает себя она, уверенная в моем холостом статусе и правдивости опять-таки моего предложения руки и сердца - иначе бы в постель эту недавнюю несгибаемую девственницу я бы завлечь не сумел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Я выбрался из-под тонкого шерстяного одеяла. В квартире было холодно, и я пошел мурашками. Оделся. Один мой носок свисал с магнитофона. Мятая брючина выглядывала из-под кровати.
Вообще пробуждения такого рода омерзительны, и этим сказано все.
Я сунул ноги в холодные сырые башмаки. Постепенно ко мне возвращались все пять присущих людям чувств и способность прогнозировать необходимые действия, хотя при мысли о физической сложности некоторых из них я испытывал затравленную тоску. Предметы приобретали четкие контуры, я уже различал пыль на мебели, всякие полутона, осязал запахи, и они были неприятны: в атмосфере квартиры стоял и цвел букет трех перегаров: винного, табачного и чесночного. Дух этот был тяжел и плотен до удивления.
Из соседней комнаты слышался храп и горестные постанывания Козловского. Он еще спал, счастливчик. С кем-то. Впрочем, его девицу я запомнил... Такая шатенка. Ну да ерунда.
Холодильник пустовал, если не считать сырых бифштексов-полуфабрикатов в целлофановой упаковке и пакета молока. Больше - ничего, трудно живут сатирики.
Я срезал тупым и сальным ножом уголок картонной пирамидки и осторожно глотнул... Тьфу, так и знал! Проклятье! То, что было молоком, превратилось в вонючую творожную кашу. Я выплюнул ее в раковину.
На кухонном столе обнаружились полбутылки водки, два апельсина и старый, тронутый белесой плесенью, словно прокаженный, хлеб. Я плеснул алкоголь на дно чайной кружки, выжал в него сок из одного апельсина и - передернулся. Терпеть не могу пить спиртное из фаянсовой посуды. Но идти за стаканом или за рюмкой в комнату, где девица, не хотелось.
Выпил, трудно перебарывая тошноту, и на том покончил с завтраком.
Когда подходил к двери, девица заворочалась на кровати. Потом - тишина. Я оттянул рычажок замка, вышел и тихонечко притворил за собой дверь.
Ну и все. С подругами Сашка разберется сам. Как - не знаю, но наверняка ничего отрадного для души в их утренней встрече не будет. Впрочем, плевать.
Морозище - жуть! Как в ледниковый период. В машине - колотун. Картер замерз наглухо. Три минуты заводной ручкой вращал коленвал. После такого пробуждения - в состоянии общего воспаления всего организма, со штормом в мозгах - дело это изнуряющее, хотя и заменяет некоторым образом полезную для здоровья физзарядку.
Проклятый звон в голове и дрожь в ногах... И замерзшая печка тарахтит, как кофемолка. Что бы я сейчас хотел - ароматно дымящегося кофе, В чашке стиля рококо. Резину пора менять. Не дорога - каток. Выхлоп из машин, как пар из чайников. Поземка тоже как пар. В долине гейзеров. Из-под земли, земли дыханье... Стелющаяся дымка. Кофейку бы!
В 13.00, в понедельник, у нас в редакции планерка. Сегодня понедельник. До 13.00 я, завотделом фельетонов, а вообще-то сатиры и юмора, принимаю авторов. Газета наша молодежная, комсомольская, но графоманов ходит - страшное дело. Сначала с ними было забавно, сейчас - осточертели. Хорошо, ввели пропускную систему.
Первым делом направляюсь в буфет. И устраиваю себе пир горой. Ем осетрину - рыхлое, белое мясо с янтарными прожилками, пью сливовый вязкий сок, затем кофе с молоком. Становится легче. Шторм в мозгах утихает.
В служебном сейфе у меня бутылка виски. Называется "Белая лошадь". Я запираюсь на ключ, достаю стакан, протираю его жесткими старыми гранками...
Через полчаса я в относительном порядке.
11.00. Кто-то дергает за ручку двери. Я открываю дверь.
Некто Персерберг. Литературный псевдоним - Перов-Серов. Старый афоризматик. Сед, лик лунообразен, нижняя челюсть бульдожья - слюняво выдается вперед. Личность по сути своей мне неясная. Человеку за шестьдесят. Что он сделал? Он пишет афоризмы в газеты. Только афоризмы. Всю жизнь. Мне жалко его. Жалко, вероятно, потому, что судьбу свою и профессию он воспринимает всерьез. Без убежденной веры на подобной стезе не удержишься. Этому человеку трудно сказать "нет". У него я беру все и уж потом оправдываюсь вкусом главного редактора: дескать, тот зарубил, а я что, я ни при чем. Прием безотказный. Выполняется со вздохом сопереживания, скорбным покачиванием головы и избавляет меня от выяснения отношений с авторами. Выяснять же отношения с главным никто из авторов покуда не рискнул, сознавая мелочность своих творческих амбиций перед сиятельным идеологическим функционером. Кстати, с Грубоватым и вздорным нравом.
Я и афоризматик раскланиваемся друг перед другом, улыбаемся, острим, и я сажусь читать его опусы.
"Если крокодил съел твоего врага, это не значит, что он стал твоим другом".
Это - пойдет.
"За одного битого двум небитым дали срок".
Это - туфта.
Последующие восемь штук тоже весьма посредственны.
- Неплохо, - сухо, но уважительно говорю я и кладу вирши в ящик стола.
Затем я и ваятель произведений, схожих по краткости с записками самоубийц, раскланиваемся друг перед другом, улыбаемся, острим, и он, почтительно-согбенный, удаляется, раскрывая дверь задницей.
Я достаю листок и вычеркиваю девять перлов. Остается один, про крокодила. Для воскресной подборки "Подумал и рек" нужно минимум пять. В четверг я сдаю материалы главному. На просмотр. Время есть. А всяких сатириков - их извечно с избытком, не говоря о юмористах... Наберем веселых фразочек, успеется...
Почему-то ни одного телефонного звонка... Ах да! Втыкаю вилку телефонного шнура в розетку. Телефон звонит. Незамедлительно. И сразу сумятица мыслей: "Жена?! Для нее вот уже два дня, как я нахожусь в командировке, и, по идее, должен находиться еще одам день... Ладно, оправдаемся внезапным приездом".
Не угадал. Это - Вера. Моя невеста. Невестой, впрочем, считает себя она, уверенная в моем холостом статусе и правдивости опять-таки моего предложения руки и сердца - иначе бы в постель эту недавнюю несгибаемую девственницу я бы завлечь не сумел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39