Себастьяну стало смешно: сотовые телефоны в таком маленьком по всем параметрам – и по размерам, и по духу, но это не мешало ему иметь непомерные претензии на звание современного развивающегося быстрыми темпами мегаполиса – городишке, как Рио-Фухитиво, казались ему фарсом. Хотя смеяться не следовало. Иные глаза – не посчитают ли они претенциозной его точку зрения? Его взгляд на цифровые технологии и пренебрежение аналоговыми?
Автобус, скрипя железом и гремя музыкой, потихоньку полз вниз. Себастьян смотрел в окно на обклеенные фотографиями мэра стены домов. Совсем недавно проспект Вязов переименовали в проспект Генерала Леона Гальвеса (отец мэра, по-своему толковавший очередную диктатуру, наступившую после диктатуры Монтенегро). Граффити гласит: «Да здравствует любовь – гетеро, гомо и би; с людьми, животными и вещами». Эх, было бы все так просто. Если бы…
Добрались до забитого полицейскими машинами перекрестка, кишмя кишащего журналистами с видеокамерами и любопытсвующими прохожими (либо большая авария, либо снимают какой-то сериал – Себастьян узнает об этом из вечернего выпуска новостей). Шофер повел автобус в объезд.
Бритый здоровяк, прижимая трубку к уху, горячо спорил с девушкой. Себастьяну пришло в голову, что это он виноват в том, что они с Никки отдалились друг от друга. Это он позволил произошедшему той ночью превратиться в трясину, поглощающую их любовь. Во всем виноват он сам – из-за своей нерешительности, неуверенности и панического страха потерять ее. Она была так открыта, так откровенна. Никки, всегда готовая разделить с ним даже самые опасные фантазии, рискуя получить взамен непонимание и отчуждение; в то время как он, замыкаясь в себе, не рассказывал ей о своих желаниях, мыслях, мечтах или просто о происходящих в его жизни событиях. Она была распахнута ему навстречу с почти детской доверчивостью, а он, поглощенный тайными делами с Исабель, прятал, как самый сокровенный секрет, правду о своей работе в Цитадели.
Как же его ранило все, что имело хотя бы малейшее отношение к Никки! Такая близкая, но недосягаемая, открытая, но непостижимая. Как больно ее любить – любить вопреки всему, вопреки любым клятвам, обещаниям, спокойствию, желаниям, счастью, страданиям.
Всему виной Ана. Ана, в которую он был влюблен без памяти и которую он никогда не забудет за преподанный ему урок лжи и предательства. До этого Себастьян легко и естественно доверял любимой женщине. Сейчас естественным для него стало недоверие, подозрение, что его стремятся обмануть, стоит лишь повернуться спиной.
По пути домой Себастьян зашел в книжный и купил аудиокнигу, «Винни-Пуха». Покупку завернули в подарочную бумагу темно синего цвета – небо с плывущими по нему звездами, желтыми планетами и оранжевыми хвостами комет.
По дороге ему все время казалось, что за ним следят (он – Фокс Малдер, работающий на правительство и за ним следит другой человек, тоже работающий на правительство), Себастьян пожалел, что купил аудиокнигу. Никки все равно нет дома. И она не оценит подарок: какое-то недоразумение – книга, которую нельзя читать.
На площади Слепых Себастьяна поразил топчущийся там фотограф с древней фотокамерой (меха, как у аккордеона, треножник и накидка). Последний раз ему доводилось сниматься на подобном агрегате еще в школе – им предстоял межквартальный чемпионат по футболу, и требовалось оформить удостоверение футболиста. Это стоило так дешево. Естественно, истинной ценой стало неузнаваемое лицо, бесформенный подбородок и какой-то прибитый внешний вид.
Себастьян подошел к фотографу, распугав поклевывающих крошки толстых голубей, и сфотографировался. Нужно ли говорить, что снимок оказался в первой же попавшейся урне (черные буквы на оранжевом фоне ее латунной поверхности гордо гласили: «Твой мэр выполняет свои обещания!»).
Проходя по мосту, задумался об Инес и попытался увидеть повисшее над пропастью сооружение ее глазами, попробовал представить его черно-белым – молчаливая, сумрачная картина, вобравшая в себя последние чувства тех, кто сделал отсюда шаг навстречу смерти. Ничего не получилось – мост был для него пурпурным и точка.
В газете ходили слухи, что Инес лесбиянка. Говорят, кто-то видел, как она в темноте дискотеки целовалась с женщиной. Иные слухи вопрошали, почему каждый раз, когда Инес входит в кабинет к Алисе, дверь запирают на ключ. Чем это они там занимаются? Может быть?…
Да какое ему дело. В конце концов ему на это наплевать. Пусть каждый делает со своей жизнью то, что ему хочется (все, кроме Никки).
За Себастьяном продолжал кто-то идти и проследовал за ним на территорию Никки, в квартал трехколесных велосипедов, «фольксвагенов» и наглых собак.
Никки не было. Еще рано. Он покормил ее рыбок и вздремнул на диване. Во сне, как ядовитая змея, его преследовала материализовавшаяся фраза: «и по отношению к этим предателям, антипатриотам, не желающим приобщаться к нашему проекту, мы должны быть настолько безжалостными, насколько это возможно».
Когда пришла Никки, Себастьян обнял ее и, заикаясь, пробормотал, что любит, как никогда раньше и просит прощения за то, что вел себя как кретин. Она, в золотистом платье и сверкающими черными вьющимися волосами, в которых словно отблескивал пойманный завитушками дневной свет, тоже обняла Себастьяна и сказала, что тоже любит его и очень мучилась все эти несколько ужасных недель. Затем попросила прощения за то, что сваляла такого дурака, играя с огнем.
– Нельзя открывать ящик Пандоры. Ни за что.
Никки была в восторге от подарка – не столько от аудиокниги, сколько от самого факта. Они целовались жарко, как ошалевшие школьники, сплетая языки в тугой узел.
Позже, выйдя в парк, Себастьян чувствовал себя раздувшимся от гордости, что смог пересилить и победить самого себя. Никки щелкала затвором «олимпуса» направо и налево.
– Почему ты, наконец, не купишь себе видеокамеру? – шутя поинтересовался он.
– Это было бы слишком просто. Мне нравится фотографировать. Выбирать.
Занятно, подумалось Себастьяну, фотография превратила людей в еще более экстравагантных существ, чем они и так по сути являлись. Эта невозможность наслаждаться моментом как он есть, это отчаянное стремление ухватить убегающие в прошлое секунды. Фотографией же, резюмирующей это свойство человеческой натуры можно считать снимок мужчины или женщины в момент, когда он или она фотографируют.
Небо было затянуто тучами. Они уселись на синие металлические перекладины, соединяющие желтые кубы рядом с горками. Вечером в полумраке они казались поручнями спасательного плота или небольшой яхты. Никки тут же начала длинный монолог. Сказала, что не хочет работать с Доносо – слишком скучно – и уволится, как только найдет что-нибудь получше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Автобус, скрипя железом и гремя музыкой, потихоньку полз вниз. Себастьян смотрел в окно на обклеенные фотографиями мэра стены домов. Совсем недавно проспект Вязов переименовали в проспект Генерала Леона Гальвеса (отец мэра, по-своему толковавший очередную диктатуру, наступившую после диктатуры Монтенегро). Граффити гласит: «Да здравствует любовь – гетеро, гомо и би; с людьми, животными и вещами». Эх, было бы все так просто. Если бы…
Добрались до забитого полицейскими машинами перекрестка, кишмя кишащего журналистами с видеокамерами и любопытсвующими прохожими (либо большая авария, либо снимают какой-то сериал – Себастьян узнает об этом из вечернего выпуска новостей). Шофер повел автобус в объезд.
Бритый здоровяк, прижимая трубку к уху, горячо спорил с девушкой. Себастьяну пришло в голову, что это он виноват в том, что они с Никки отдалились друг от друга. Это он позволил произошедшему той ночью превратиться в трясину, поглощающую их любовь. Во всем виноват он сам – из-за своей нерешительности, неуверенности и панического страха потерять ее. Она была так открыта, так откровенна. Никки, всегда готовая разделить с ним даже самые опасные фантазии, рискуя получить взамен непонимание и отчуждение; в то время как он, замыкаясь в себе, не рассказывал ей о своих желаниях, мыслях, мечтах или просто о происходящих в его жизни событиях. Она была распахнута ему навстречу с почти детской доверчивостью, а он, поглощенный тайными делами с Исабель, прятал, как самый сокровенный секрет, правду о своей работе в Цитадели.
Как же его ранило все, что имело хотя бы малейшее отношение к Никки! Такая близкая, но недосягаемая, открытая, но непостижимая. Как больно ее любить – любить вопреки всему, вопреки любым клятвам, обещаниям, спокойствию, желаниям, счастью, страданиям.
Всему виной Ана. Ана, в которую он был влюблен без памяти и которую он никогда не забудет за преподанный ему урок лжи и предательства. До этого Себастьян легко и естественно доверял любимой женщине. Сейчас естественным для него стало недоверие, подозрение, что его стремятся обмануть, стоит лишь повернуться спиной.
По пути домой Себастьян зашел в книжный и купил аудиокнигу, «Винни-Пуха». Покупку завернули в подарочную бумагу темно синего цвета – небо с плывущими по нему звездами, желтыми планетами и оранжевыми хвостами комет.
По дороге ему все время казалось, что за ним следят (он – Фокс Малдер, работающий на правительство и за ним следит другой человек, тоже работающий на правительство), Себастьян пожалел, что купил аудиокнигу. Никки все равно нет дома. И она не оценит подарок: какое-то недоразумение – книга, которую нельзя читать.
На площади Слепых Себастьяна поразил топчущийся там фотограф с древней фотокамерой (меха, как у аккордеона, треножник и накидка). Последний раз ему доводилось сниматься на подобном агрегате еще в школе – им предстоял межквартальный чемпионат по футболу, и требовалось оформить удостоверение футболиста. Это стоило так дешево. Естественно, истинной ценой стало неузнаваемое лицо, бесформенный подбородок и какой-то прибитый внешний вид.
Себастьян подошел к фотографу, распугав поклевывающих крошки толстых голубей, и сфотографировался. Нужно ли говорить, что снимок оказался в первой же попавшейся урне (черные буквы на оранжевом фоне ее латунной поверхности гордо гласили: «Твой мэр выполняет свои обещания!»).
Проходя по мосту, задумался об Инес и попытался увидеть повисшее над пропастью сооружение ее глазами, попробовал представить его черно-белым – молчаливая, сумрачная картина, вобравшая в себя последние чувства тех, кто сделал отсюда шаг навстречу смерти. Ничего не получилось – мост был для него пурпурным и точка.
В газете ходили слухи, что Инес лесбиянка. Говорят, кто-то видел, как она в темноте дискотеки целовалась с женщиной. Иные слухи вопрошали, почему каждый раз, когда Инес входит в кабинет к Алисе, дверь запирают на ключ. Чем это они там занимаются? Может быть?…
Да какое ему дело. В конце концов ему на это наплевать. Пусть каждый делает со своей жизнью то, что ему хочется (все, кроме Никки).
За Себастьяном продолжал кто-то идти и проследовал за ним на территорию Никки, в квартал трехколесных велосипедов, «фольксвагенов» и наглых собак.
Никки не было. Еще рано. Он покормил ее рыбок и вздремнул на диване. Во сне, как ядовитая змея, его преследовала материализовавшаяся фраза: «и по отношению к этим предателям, антипатриотам, не желающим приобщаться к нашему проекту, мы должны быть настолько безжалостными, насколько это возможно».
Когда пришла Никки, Себастьян обнял ее и, заикаясь, пробормотал, что любит, как никогда раньше и просит прощения за то, что вел себя как кретин. Она, в золотистом платье и сверкающими черными вьющимися волосами, в которых словно отблескивал пойманный завитушками дневной свет, тоже обняла Себастьяна и сказала, что тоже любит его и очень мучилась все эти несколько ужасных недель. Затем попросила прощения за то, что сваляла такого дурака, играя с огнем.
– Нельзя открывать ящик Пандоры. Ни за что.
Никки была в восторге от подарка – не столько от аудиокниги, сколько от самого факта. Они целовались жарко, как ошалевшие школьники, сплетая языки в тугой узел.
Позже, выйдя в парк, Себастьян чувствовал себя раздувшимся от гордости, что смог пересилить и победить самого себя. Никки щелкала затвором «олимпуса» направо и налево.
– Почему ты, наконец, не купишь себе видеокамеру? – шутя поинтересовался он.
– Это было бы слишком просто. Мне нравится фотографировать. Выбирать.
Занятно, подумалось Себастьяну, фотография превратила людей в еще более экстравагантных существ, чем они и так по сути являлись. Эта невозможность наслаждаться моментом как он есть, это отчаянное стремление ухватить убегающие в прошлое секунды. Фотографией же, резюмирующей это свойство человеческой натуры можно считать снимок мужчины или женщины в момент, когда он или она фотографируют.
Небо было затянуто тучами. Они уселись на синие металлические перекладины, соединяющие желтые кубы рядом с горками. Вечером в полумраке они казались поручнями спасательного плота или небольшой яхты. Никки тут же начала длинный монолог. Сказала, что не хочет работать с Доносо – слишком скучно – и уволится, как только найдет что-нибудь получше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45