Она была дамой-патронессой многочисленных, пользовавшихся громкой известностью детских приютов, никогда не пропускала воскресную обедню и подавала милостыню: для души — сама, для света — через аббата, викария ее прихода.
Она часто читала молитвы просто из чувства долга, как солдат стоит на часах у дверей генерала. Иногда потому, что у нее было тяжело на душе, особенно, если она боялась, что Оливье бросит ее. Не поверяя небу причины, по которой она к нему прибегает, она обращалась к богу точно к мужу, с наивным лицемерием прося у него помощи. Когда-то, после смерти отца, и уже совсем недавно — после смерти матери, у нее бывали бурные приливы религиозного чувства — тогда она страстно молилась и всей душой стремилась к Тому, кто хранит нас и утешает.
И вот сегодня, стоило ей случайно зайти в церковь, как она почувствовала, что ей необходимо помолиться, помолиться не о ком-то и не о чем-то, а о себе, только о себе — так, как однажды молилась она на могиле матери. Ей нужна была чья-то помощь, и теперь она взывала к богу подобно тому, как утром вызывала врача.
Она долго стояла на коленях в тишине церкви, время от времени нарушаемой звуком шагов. Потом, словно в сердце у нее раздался бой стенных часов, она вдруг очнулась от своих дум, вынула часики, вздрогнула, увидев, что скоро четыре, и быстро пошла за дочерью, которую Оливье наверняка уже ждал.
Они застали художника в мастерской: он рассматривал на полотне позу своей Мечтательницы. Он хотел в точности воспроизвести на картине то, что видел, гуляя с Аннетой в парке Монсо: бедную девушку, замечтавшуюся с раскрытой книгой на коленях. Он долго не мог решиться, какой ее сделать: красивой или некрасивой? Некрасивая была бы более характерна, вызывала бы больше мыслей и чувств, ее образ был бы более выразительным. Красивая будет пленительнее, от нее будет исходить больше очарования, она будет больше нравиться.
Желание написать этюд со своего юного друга положил конец его колебаниям. Мечтательница будет красивой, а стало быть, сможет осуществить свою поэтическую мечту, тогда как дурнушка обречена мечтать бесконечно и безнадежно.
Как только обе женщины вошли, Оливье, потирая руки, сказал:
— Ну, мадмуазель Нане, значит, будем работать вместе.
Графиня, казалось, была озабочена. Она села в кресло и принялась смотреть, как Оливье устанавливает железный садовый стул поближе к яркому дневному свету, который был ему нужен. Затем он открыл книжный шкаф, поискал глазами книгу и, после некоторого колебания, спросил:
— Что читает ваша дочь?
— Господи, да все, что угодно! Дайте ей какой-нибудь томик Гюго.
— Можно -Легенду веков?
— Чудесно!
Он начал распоряжаться:
— Садись, малютка, сюда и возьми этот сборник стихотворений. Отыщи страницу.., страницу триста тридцать шестую: там ты найдешь стихотворение Бедные люди. Углубись в чтение и читай как можно медленнее, слово за словом, как будто пьешь самое лучшее вино, постарайся опьянеть, постарайся растрогаться. Слушай, что будет говорить тебе твое сердце. Затем закрой книжечку, подними глаза, думай и мечтай. А я сейчас приготовлю свой рабочий инструмент.
Он отошел в угол и принялся смешивать на палитре краски, но, надавливая на свинцовые тюбики, из которых, извиваясь, полезли на дощечку тоненькие цветные змейки, время от времени оборачивался и смотрел на девушку, углубившуюся в чтение.
Сердце его сжималось, пальцы дрожали, он не соображал, что делает, и оттого, смешивая краски, перепутывал тона — такое непобедимое волнение внезапно накатило и овладело им при виде этого воскресшего прошлого, при виде этого явления, двенадцать лет спустя возникшего на том же самом месте.
Сейчас Аннета прекратила чтение и смотрела прямо перед собой. Подойдя к ней, он заметил, что из глаз ее выкатились две светлые капли и поползли по щекам. Он вздрогнул — это было такое сильное потрясение, когда человек уже не владеет собой, — и обернулся к графине.
— Боже, как она хороша! — прошептал он, но так и замер: его поразило бледное, искаженное лицо графини де Гильруа.
Широко раскрытыми, полными ужаса глазами смотрела она на дочь и на него. Охваченный беспокойством, он подошел к ней и спросил:
— Что с вами?
— Мне надо сказать вам несколько слов. Она поднялась и быстро проговорила, обращаясь к Аннете:
— Подожди минуточку, детка, я должна кое-что сказать господину Бертену.
Она быстрым шагом прошла в соседнюю маленькую гостиную, где он часто заставлял посетителей ждать. Он последовал за нею, не понимая, в чем дело; в голове у него помутилось. Как только они оказались наедине, она схватила его за руки и пролепетала:
— Оливье, Оливье, умоляю вас, не заставляйте ее больше позировать!
— Да почему? — в смятении прошептал он.
— Почему?
Почему? — лихорадочно заговорила она. — Он еще спрашивает! Значит, сами вы не чувствуете, почему? Мне следовало бы догадаться об этом раньше, а я поняла только теперь… Сейчас я ничего не могу вам сказать.., ничего… Пройдите к моей дочери. Объясните ей, что мне стало плохо, пошлите за извозчиком, а через час приезжайте ко мне, и мы поговорим Мы будем одни!
— Да что с вами наконец?
Казалось, она сию секунду забьется в истерическом припадке.
— Оставьте меня. Здесь я не хочу говорить об этом. Пройдите к моей дочери и пошлите за извозчиком Он вынужден был подчиниться ей и вернуться в мастерскую. Ничего не подозревавшая Аннета снова углубилась в чтение, и грустная поэтическая повесть наполнила ее сердце печалью.
— Твоей матери нездоровится. — сказал Оливье. — Когда она вошла в гостиную, ей едва не сделалось дурно. Пойди к ней. Я сейчас принесу эфир.
Он сбегал в спальню за флаконом и вернулся в гостиную.
Он застал их плачущими в объятиях друг у друга. Аннета, растроганная историей Бедных людей, дала выход своему чувству, а графиня несколько успокоилась, когда ее горе слилось с этой тихой грустью и ее слезы слились со слезами дочери.
Некоторое время он смотрел на них, не решаясь заговорить и тоже томясь какою-то непонятной тоскою.
— Ну как? Лучше вам? — наконец, спросил он.
— Да, немного лучше, — отвечала графиня. — Это пустяки. Вы послали за каретой?
— Да, сейчас будет — Спасибо, друг мой. Это пустяки. В последнее время я очень горевала.
— Карета подана! — вскоре доложил слуга. Бертен, полный затаенной тревоги, проводил свою бледную, все еще близкую к обмороку подругу, держа ее под руку и чувствуя, как бьется под корсажем ее сердце.
Оставшись один, он спросил себя: «Да что с ней такое? Почему с ней случился припадок?» Он искал ответа, ходя вокруг да около истины, но не решаясь открыть ее. Наконец он приблизился к ней «Так вот оно что! — сказал он себе. — Неужели она думает, что я решил приволокнуться за ее дочерью?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62