Он надел пальто, взял шляпу, отворил дверь и, уже спускаясь по лестнице, спросил себя: "Куда я?" И у него возникла мысль, над которой он еще не задумывался. Ему нужно было найти приют для их свиданий - укромную, простую и красивую квартиру.
Он искал, ходил, обегал улицы за улицами, авеню и бульвары, тревожно приглядывался к угодливо улыбавшимся привратницам, хозяйкам с подозрительными лицами, к квартирам с сомнительной мебелью и вечером вернулся домой в унынии. На другое утро, с девяти часов, он снова принялся за поиски и наконец, уже в сумерках, отыскал в одном из переулков Отейля, в глубине сада с тремя выходами, уединенный флигелек, который местный обойщик обещал ему обставить в два дня. Он выбрал обивку, заказал мебель, - совсем простую, из мореной сосны, - и очень мягкие ковры. Сад находился под присмотром булочника, жившего поблизости. С женой его он сговорился насчет уборки квартиры. Соседний садовник взялся сделать клумбы.
Все эти хлопоты задержали его до восьми часов, а когда он пришел домой, изнемогая от усталости, его сердце забилось при виде телеграммы, лежавшей на письменном столе. Он вскрыл ее.
"Буду дома завтра вечером, - писала г-жа де Бюрн. - Ждите письма. Миш.".
Он еще не писал ей, боясь, что письмо пропадет, раз она должна уехать из Авранша. Сразу после обеда он сел за письменный стол, чтобы выразить ей все, что он чувствовал. Он писал долго и с трудом, ибо все выражения, фразы и самые мысли казались ему слабыми, несовершенными, нелепыми для передачи его нежной и страстной признательности.
В письме, которое он получил на другое утро, она подтверждала, что вернется в тот же вечер, и просила не показываться несколько дней, чтобы все поверили в его отсутствие. Кроме того, она просила его прийти на следующий день, часов в десять утра, в Тюильрийский сад, на террасу, возвышающуюся над Сеной.
Он явился туда часом раньше и бродил по обширному саду, где мелькали ранние прохожие, чиновники, спешившие в министерства на левом берегу, служащие, труженики разных профессий. Он сознательно отдавался удовольствию наблюдать за этими торопливо бегущими людьми, которых забота о хлебе насущном гнала к их отупляющим занятиям, и, сравнивая себя с ними в этот час, когда он ждал свою возлюбленную, одну из владычиц мира, он чувствовал себя таким баловнем судьбы, существом столь счастливым, столь далеким от жизненной борьбы, что ему захотелось возблагодарить голубые небеса, ибо провидение было для него лишь сменою лазури и ненастья, в зависимости от Случая, коварного властелина людей и дней.
За несколько минут до десяти часов он поднялся на террасу и стал всматриваться.
"Опаздывает", - подумал он. Не успел он расслышать десять ударов, пробивших на одной из соседних башен, как ему показалось, что он узнает ее издали, что это она идет по саду торопливым шагом, как продавщица, спешащая в свой магазин. Он сомневался: она ли это? Он узнавал ее походку, но его удивляла перемена в ее внешности, такой скромной в простом темном платье. А она в самом деле направлялась к лестнице, ведущей на террасу, и шла уверенно, словно бывала тут уже много раз.
"Вероятно, - подумал он, - ей нравится это место, и она иногда гуляет здесь". Он наблюдал, как она подобрала платье, поднимаясь на первую каменную ступеньку, как легко прошла остальные, а когда он устремился к ней, чтобы ускорить встречу, она с ласковой улыбкой, таившей беспокойство, сказала ему:
- Вы очень неосторожны. Не надо ждать на самом виду. Я заметила вас почти что с улицы Риволи. Пойдемте посидим на скамейке, вон там за оранжереей. Там и ждите меня в другой раз.
Он не мог удержаться от вопроса:
- Значит, вы часто здесь бываете?
- Да, я очень люблю это место. Я люблю гулять рано по утрам и прихожу сюда любоваться этим прелестным видом. Кроме того, здесь никогда никого не встречаешь, в то время как Булонский лес нестерпим. Но никому не выдавайте этой тайны.
Он засмеялся:
- Еще бы!
Осторожно взяв ее руку, маленькую руку, прятавшуюся в складках одежды, он вздохнул:
-Как я люблю вас! Я истомился, ожидая вас! Получили вы мое письмо?
- Да, благодарю. Оно меня очень тронуло.
- Значит, вы не сердитесь на меня?
- Да нет. За что же? Вы так милы!
Он подыскивал пламенные, трепетные слова, чтобы высказать свою признательность и волнение. Не находи их и слишком волнуясь, чтобы выбирать выражения, он повторил:
- Как я люблю вас! Она сказала:
- Я предложила вам прийти сюда, потому что здесь тоже вода и пароходы. Конечно, это не то, что там, но и здесь неплохо.
Они сели на скамеечке, у каменной балюстрады, тянущейся вдоль Сены, и оказались почти одни. Два садовника да три няньки с детьми были в этот час единственными живыми существами на обширной террасе.
У ног их по набережной катили экипажи, но они не видели их. Совсем близко, под стеной, спускавшейся от террасы, раздавались шаги, а они, не находя еще что сказать друг другу, смотрели на этот красивый парижский вид, начинающийся островом Сен-Луи и башнями Собора Богоматери и кончающийся Медонскими холмами. Она повторила:
- Как здесь все-таки хорошо!
Но его вдруг пронзило вдохновляющее, воспоминание об их восхождении в небеса с вершин аббатства, и, терзаемый сожалением о пронесшемся порыве чувства, он сказал:
- Помните, наш взлет у Тропы безумцев?
- Еще бы!.. Но теперь, когда я вспоминаю об этом, мне становится страшновато. Боже, как закружилась бы у меня голова, если бы пришлось это повторить! Я тогда совсем опьянела от воздуха, солнца и моря. Взгляните, друг мой, как прекрасно и то, что у нас сейчас перед глазами. Я очень люблю Париж.
Он удивился, смутно почувствовав, что в ней уже недостает чего-то, мелькнувшего там, на вершине.
Он прошептал:
- Не все ли равно где, лишь бы быть возле вас!
Она молча пожала ему руку. Это легкое пожатие наполнило его большим счастьем, чем любое ласковое слово; сердце его избавилось от стеснения, тяготившего его до сих пор, и он мог наконец заговорить.
Он сказал медленно, почти торжественно, что отдал ей жизнь навеки, что она может делать с ним, что захочет.
Она была ему благодарна, но, как истая дочь своего времени, отравленная сомнениями, как безнадежная пленница подтачивающей иронии, она, улыбнувшись, возразила:
- Не берите на себя таких больших обязательств. Он повернулся к ней лицом и, глядя ей в глаза, глядя тем проникновенным взглядом, который кажется прикосновением, повторил только что сказанное - более пространно, более пылко, более поэтично. Все, что он ей писал в стольких восторженных письмах, он выражал теперь с такой пламенной убежденностью, что она внимала ему, как бы паря в облаках фимиама. Всем своим женским существом она ощущала ласку этих обожающих губ, ласку, какой она еще не знала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47